Человек умирает, проходит совсем немного поколений, и память о нем исчезает бесследно. Над ним смыкаются воды забвения. Нам остается скорбь сознания, что самое ценное, бесконечно ценное — вот эта уникальная, неповторимая жизнь обречена на уход из памяти людей. И эта скорбь в той или иной форме всегда в человеке. И примириться с тем, что эта уникальность исчезает, и что память о ней стирается, не легче, чем примириться со смертью.

Марк Гинзбург

Пока мы помним

Окончание. Начало в №2/2017 и сл.

 

 Марьяш (Маня, Мария Наумовна) Брук-Карасик

Здесь начинается переплетение судьбы семей Брук и Карасик — теснейшая каждодневная дружба, совместное переживание всех радостей и бед. Родственные чувства подкреплялись и тем, что мы с семьями Меера и Иосифа Карасиков жили рядом, в соседних кварталах, и мы — дети тех времен тесно дружили и непрерывно крутились друг у друга. Очень близко жили и многие другие родственники Меера Карасика.

 В 18 лет тетя Маня с мужем Мейером Карасиком и с самой младшей десятилетней сестричкой (моей мамой) приехали в Баку. Мейер Карасик — колоритнейшая фигура. В наследство от своего отца — Лейзера Карасика он и пятеро его родных братьев получили искусство закройщика, которым владели виртуозно. В частности, изготавливали т.н. союзки, кожаные нашивки, составляющие носок и подъем сапога. Это ремесло кормило братьев долгие годы, некоторых — почти до самой их смерти.

В поисках счастья Мейер Карасик объездил пол мира: побывал в Аргентине и других странах южной Америки, во многих столицах Европы. Но его привлек Баку — город яркий, непохожий на другие. 

  В бакинском плавильном котле, не знающем антисемитизма, стремительно рождался, замешанный на нефти и колоссальных деньгах, неведомый ранее в России и, пожалуй, в Европе, склад города, родственного, скорее, бурно растущим американским городам начала века. Городская управа стимулировала развитие ремесел и без проволочек и поборов выдавала разрешения на открытие разного рода мастерских и, как бы сейчас сказали, малого бизнеса. Для инициативных людей вроде Мейера Карасика открывались хорошие перспективы. Тетя Маня обеспечивала ему прочный тыл. Прекрасная хозяйка, заботливая мать, трепетная бабушка. Умелая стряпуха и швея. Когда ее сестре Мнухо, ученице гимназии в Баку удалось уроками заработать три рубля и купить отрез щевиота, тетя Маня сшила ей прекрасный костюм (первый костюм в жизни Мнухо). Маня Карасик жила почти рядом с нами. В ее доме я пропадал целыми днями, благо в смежной квартире жила семья Иосифа Лазаревича Карасика брата Мейера. Сын Иосифа — Гриша, долгие годы был моим самым близким другом.

 Поколения семьи Мани и Мейера Карасик отличались незаурядными музыкальными способностями и традициями. У них было две дочери Фаня и Нана. Фаня была прекрасной пианисткой — концертмейстером Московской консерватории. Кстати, была «дублером» Ван Клиберна на Международном конкурсе имени Чайковского: на репетициях симфонического оркестра играла партию фортепиано. А к вечеру того дня встретила в коридоре консерватории проголодавшегося Клиберна и поделилась с ним, чем имела.

  Юдя — дочь Фани — профессор Московской консерватории, сын Фани — Саша Семецкий — профессор музыкальной школы в Японии.

 Муж Юди Ян Романович Кратов, заслуженный артист РСФСР, солист Новосибирского театра оперы и балета, а затем — Московского музыкального Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Года три тому назад Юдя и Ян гостили у нас в Бостоне. С ними было очень интересно. Гуляли, говорили обо всем, взгляды и вкусы совпадали. И вот, неделю назад 4 октября 2014 года в день Йом Кипур Юдя скончалась. Сгорела за неделю. Рак.

 Муж Фани — Абрам Моисеевич Семецкий великолепный скрипач, лауреат Всесоюзного конкурса скрипачей и виолончелистов 1937 года, второй концертмейстер первых скрипок Государственного оркестра СССР. В этой музыкальной идиллии жизнь Фани была далеко не безоблачной. Первый ее муж Исаак Теодорович Коган был арестован в 1937 г. за участие (действительное!) в сионистском движении. В 1953 г. амнистирован. И все эти 16 лет Фаня жила под дамокловым мечом судьбы «Члена семьи контрреволюционера». Ей был закрыт карьерный рост, которого она безусловно заслуживала.

  Сын Фани Александр Семецкий иммигрировал в Италию в 1980 г., где организовал музыкальный коллектив в еврейской общине. Потом Австралия, профессор в университете и в Викторианском колледже. Там построил дом с небольшим концертным залом, имел много частных учеников. В 1983 г. скончался его отец Абрам Семецкий. Саша немедленно обратился в Советское посольство за разрешением прилететь в Москву на похороны отца. Его просьбу поддержал парламент Австралии. Ответ пришел… через 30 дней и не ему, а матери в Москве и гласил: «Вам отказано».

 В 1994 г. Саша участвовал в музыкальном семинаре, организованном Московской консерваторией в Японии. Он понравился, его пригласили сначала на полгода, потом — на два. Там Саша преподавал до выхода на пенсию в 2014 г. Там же встретил пианистку Хидеко, ставшую его женой. Хидеко училась в училище при Московской консерватории, потом в Консерватории у Наумова. Однако в 1981 г. ее отец, представлявший в Москве фирму Мицубиси, стал нежелателен в России. Выехал, получил высокий пост в Вене, где Хидеко 4 года проучилась в Венской Музыкальной Академии. Саша и Хидеко — концертирующие пианисты, члены жюри многих международных конкурсов музыкантов.

 Безусловно музыкально одаренной бала и вторая дочь тети Мани и дяди Мейера — Нана. Помню яркое впечатление от ее исполнения «Забытого вальса №1» Листа. Нана одновременно училась в консерватории и в Индустриальном институте. Проучившись два или три года оставила консерваторию и окончила энергетический факультет института. На том же курсе учился и ее будущий муж, замечательный парень — Моня (Соломон Григорьевич Аврутин). По окончании института он был мобилизован, окончил Бронетанковую академию и попал на Сталинградский фронт. В Сталинградских сражениях участвовал командиром роты огнеметных танков, очень опасных для здоровья экипажей. Был комиссован и уволен из армии еще до конца войны. Скончался Моня в 1960 г. в 42-летнем возрасте. Пока был жив, семья каждый год отмечала «День Танкиста».

  

Нана была очень близка мне по складу характера — такая же непоседливая, быстрая, навязывающая близким свой темп жизни. Всегда в делах, в заботах. Но всегда улыбчивая и готовая прийти на помощь. Её дочь — Эсенька делилась с Реной, что она не поспевает за мамой и мамин темп ее утомляет.

 

 

 

Наночке я обязан и тем, что отыскались мои многочисленные родственники в Штатах.

 Музыкальные традиции продолжает и дочь Наны — Эся. Когда в Баку она поступала в музыкальное училище, экзаменаторы, обнаружив у нее абсолютный слух, отговорили ее от отделения фортепиано и направили на теоретическое. Потом была консерватория. В 1968 г. ее дипломная работа «Особенности формообразования в творчестве Шумана» была высоко оценена и рекомендована в качестве учебного пособия для студентов. С 1990 г. Эся живет в Израиле, она художественный руководитель известного хорового ансамбля «Нехама» (утешение). В хоре 40 человек, действует хор уже 15 лет. Эся пишет стихи, поет, оркеструет различные произведения, расписывает на партии (голоса), и сама участвует в их исполнении. Дочь Эси — Мая живет в Америке, работает в медицине, мать троих сыновей.

 Сын Наны — Марк Аврутин —окончил в1971 г. Горьковский университет по вычислительной математике и кибернетике, работал в крупных вычислительных центрах, позже открыл собственную фирму. И, как и все в семье, не миновал музыки — кончил музыкальную школу по классу скрипки, участвовал в ансамблях. В 2005 году переехал в Израиль. Его сын Саша в детстве поражал нас своими рисунками. Сейчас — преуспевающий врач в Израиле. Его дочь — Оля экономист, живет в Мытищах.

И, наконец, самая младшая из сестер (моя мама) Брук Мнухо (Мария).

 В 10 лет в 1906 году она приехала в Баку с сестрой Маней и её мужем Мейером Карасиком. Поступила во второй класс знаменитой женской семиклассной гимназии — «Бакинского женского учебного заведения Св. Нины», созданного по Высочайшему его императорского Величества разрешению от 9 июня 1897 г. В 1912 г., окончила гимназию с серебряной медалью, а в 1913 г. окончила 8-й педагогический класс и начала учебу в Харьковском женском медицинском институте.

 Выпускные экзамены в институте пришлись на «боевой» 1918 год. Проехать по железной дороге из Баку в Харьков было невозможно — по всему пути бушевала война, поезда не ходили. Мама решила начать дорогу морем, на тихоходной барже — из Баку (где тогда была власть мусавата) в Астрахань (где были большевики), а там — добираться до Харькова, как Бог пошлет. Удивляюсь, как бабушка и братья не удержали её от этой рискованной затеи.

 В Астрахани всех немедленно забрали в ЧК, объявили шпионами и приговорили к расстрелу. Но утром почти всех отпустили. Спас их какой-то важный чекист, приплывший на той же барже. За несколько дней он, ничем, естественно, не выделяясь, разобрался, кто чем дышит, и в Астрахани сумел убедить своих коллег в безобидности прибывших.

А дальше двигались от города к городу, от села к селу на попутных возах, какие-то куски дороги — в теплушках, а зачастую и пешком. Шли по местам, где буйствовали бандитские шайки, белые, красные, зеленые. Переходили линии фронтов. Многие заболевали сыпным тифом. Мама — почти врач — помогала, чем могла. К концу пути она заболела сама. В Харьков ее привезли в полубессознательном состоянии на какой-то случайной подводе. Едва придя в себя, мама в декабре 18-го года прекрасно сдала экзамены, и удостоилась “диnлома лекаря с отличием”.

 Харьковский женский медицинский институт, открытый 30 января 1910 г., был вторым после Санкт-Петербургского женского медицинского института. Все кафедры нового института были укомплектованы профессорами и приват-доцентами медицинского и физико-математического факультетов Харьковского университета. Во время гражданской войны в Харькове невероятно вздорожали продукты питания и квартиры, студенты разъехались по домам и только немногие из них продолжили и закончили образование. Среди последних была и Мария Брук.

 Мама была гордостью семьи, еврейская девочка из провинциального городка, ставшая врачом в «то время!». На фотографии Мейера надпись: «Будущему профессору, дорогой сестре Мане от Мейера. Баку, 1 сентября 1917 г.». Мейер снят в военной форме, в фуражке с кокардой, на плечах погоны без просветов и звездочек. Он любил собирать и угощать многочисленную родню. За столом всегда было шумно и весело. Потом открывали карточный столик и расписывали пульку. Мейер обладал острым аналитическим умом, и как-то сказал моему отцу, что есть несколько карточных игр, например, «железка (девятка)», в которых он почти наверняка выигрывает. (Основная цель игры — набрать комбинацию карт с 9 очками. Если набирается 10 очков и более, то от набранной суммы отнимается 10.) И вот, в начале войны мы большой семьей идем на только что вышедший фильм «Маскарад» с Мордвиновым, Макаровой и Садовским. Выходя из зала Мейер роняет замечание, что в карты играли «нечисто». Не мне, 14-тилетней мелюзге было расспрашивать, кто имеется в виду. Прихожу домой, достаю Лермонтова, читаю «исповедь» Арбенина: «И не краснеть, когда вам скажут явно: «Подлец!», и реплику одного из гостей: «Не по нутру мне этот Ванька-Каин», и удивляюсь прозорливости дяди Мейера. В войну Мейер по дороге на работу иногда стучал в нашу дверь и сообщал последние известия (пока у нас не было «радиотарелки»). 12 декабря 1941 года он постучал по-особенному и громко прокричал «Немцев разбили под Москвой!». Мейер немного не дожил до конца Отечественной войны. Умер скоропостижно, сидя за столом у себя дома.

Но вернемся к Марии Брук. Окончив институт, она вернулась в Баку, и в продолжении 58 лет — с 1919 по 1976 гг. была хирургом «от Бога»

 Известность ее в Баку была велика. Когда я был уже взрослым, многие, знакомясь со мной, восклицали: «А, так вы сын доктора Брук!». И только много позже мама с удовольствием отметила, что ей стали говорить: «А, вы мать Марка Яковлевича Гинзбурга!».

 Мама увлеклась детской хирургией и ортопедией, создала и возглавила первое в республике детское хирургическое отделение в Сабунчах. Дети относились к ней с полным доверием, а родители боготворили. Как-то администрация больницы устраивала новогоднюю елку для детей сотрудников. Детей пришло много. Каждый получил мешочек с подарками (сладости и какая-нибудь игрушка). Когда подарки были уже розданы, появилась взволнованная мама: оказалось, что из-за чьей-то нерасторопности все 35 больных детей в ее отделении остались без обещанных подарков. Мама обратилась к детям сотрудников с такой красочной речью, так их воодушевила, что все до одного немедленно отправились в детское отделение и поделились своими подарками с больными ребятами.

 Последние 30 лет мама проработала в железнодорожной больнице и пользовалась доброй славой на всей Азербайджанской железной дороге. Часто больные, приезжавшие с дальних станций, с ходу просили, чтобы операцию им делала доктор Брук. Больные на нее молились. После проведенной тяжелой операции она бывало и ночью звонила в больницу, справлялась о самочувствии оперированного.

Рена, студентка мединститута, присутствовала на маминых операциях и была поражена их совершенством и изяществом: все слой за слоем появлялось, как в атласе, нигде не кровило, все шло внешне так легко и логично, что, казалось, и сложностей никаких нет.

В войну мама допоздна, а иногда и ночью работала в больнице. У нее были ночные пропуски с незаполненной датой. Когда её срочно вызывали в больницу, она проставляла число и пешком шла через ночной город.

 Проявляла она удивительное присутствие духа и тогда, когда губительная опасность нависала над близкими или над нею самой. Однажды маме что-то очень не понравилось в большой родинке у нее на животе. Не теряя времени на исследования, она легла на операционный стол, йодом очертила на себе вокруг родинки площадь величиной в ладонь и велела другому хирургу глубоко иссечь все ткани в очерченных границах. Наблюдала за ходом операции и указывала конкретно, что и как делать. Видные ленинградские морфологи подтвердили страшный диагноз: меланома! Смертный приговор! Жить не более трех лет. Но мама категорически заявила: «три года — мало!». В Москве, в Герценовском институте доктор Дора Бенционовна Астрахан посетовала на невозможность провести курс облучения на какой-то новейшей аппаратуре. «К сожалению, говорила она, — сейчас ничего не выйдет, так как в Москве уже давно мы не можем найти сверхтонкую медную фольгу. Мама обратилась к племянницам — Кларе Печковской и Гите Лесохиной. Ученые-химики, они объединили свои усилия: растворяли в кислоте самую тонкую фольгу, какую только могли найти. Конечно, толщина получалась неодинаковой по растворяемому листу, а сам лист был в дырочках. Но им удалось выкроить столько кусочков достаточной площади и нужной толщины и равномерности, что хватило на многие месяцы — и для мамы, и для других больных. Мама прошла полный курс облучения и благополучно прожила без малого до 90 лет. Она сделала много хороших научных докладов, опубликовала ряд работ. В 1924 г. вышла замуж за моего отца Якова Александровича Гинзбурга, потомка чернобыльских цадиков.

…В декабре 1940 года моего отца, осудили на 8 лет лишения свободы и еще на 3 года поражения в правах. Фактически это был почти смертный приговор, ибо в то время редко кто из заключенных выживал в лагерях. В те годы папа служил главным инженером военного завода, выпускавшего в числе прочего коллекторы для дизелей подводных лодок. И вот с разных флотов начали приходить телеграммы. Сообщалось, что бакинские коллекторы невозможно установить на место без дополнительной подгонки. Было заведено дело. Отец попал заключенным на большую стройку в окрестностях Баку. Спустя два месяца его как опытного инженера произвели в технические руководители участка. Уходя на последнее судебное заседание и сознавая, что домой уже не вернется, он сказал маме: «помни, что никакого брака нет, я ни в чем не виноват».

И мама решила действовать именно в этом направлении — искать доказательства того, что брака не было, а не в направлении жалоб по процессуальным мотивам, как ей советовали бакинские юристы. Решила ехать в Москву и искать там специалистов, которые могли бы дать оценку технической сути обвинения. И нужна была не просто квалифицированная оценка, но и официальное заключение, настолько авторитетное, чтобы на его основании опротестовать приговор.

 Пусть не покажется невероятным, но в Москве того времени удивительнейшим образом проявилась коллегиальная солидарность, готовность помочь попавшему в беду коллеге-инженеру. Маму без проволочек принимали незнакомые люди, делились соображениями, советовали. Направляли к другим, которые также вникали в дело и связывали с новыми специалистами. В конце цепочки оказался начальник технического управления одного из главков Наркомата Обороны.

 Через неделю после первой встречи он пригласил маму и сказал: «Мария Наумовна, поздравляю вас, ваш муж не виновен. Вот официальный ответ на мой запрос головному предприятию в этой области: «коллекторы взаимозаменяемыми частями не являются и требуют подгонки по месту». «Спасибо, — ответила мама, — вы спасли моего мужа, теперь дело за юристами». 2-го июля 1941 г. Верховный суд СССР переквалифицировал статью и снизил срок с 8 лет до тех семи месяцев, которые папа уже отсидел. 16 июля он был освобожден. Папа, освобожденный из заключения в июле 1941 года, работал в “почтовом ящике”, где разрабатывали агрегаты автомобиля — носителя ракетной установки «Катюша».

О сыне и внуках Марии Наумовны Брук рассказывалось в гл.1

 

 Гл.3. Подробнее о семье Карасик

 Прежде все отмечу, что Карасики являются Коэнами, т.е. прямыми потомками первого первосвященника Аарона, брата пророка Моисея. Об этом я слышал еще ребенком в Баку. Но вот, некоторые из нынешнего поколения Карасиков, оказавшиеся в Штатах и в Израиле, обратились к компетентным религиозным организациям и получили полное подтверждения своей принадлежности к коэнам. Кстати, некоторые из карасиков еще по бумажке произносили в синагоге соответствующее благословление.

В начале прошлого века Карасики уехали из черниговской губернии, осели кто в Баку (братья Мейер, Биньямин и Иосиф и сестры Рая, Нехама и Соня); кто в Нижнем Новгороде (Вольф, Самуил, сестры Маня и Песя). Кто в Гомеле, Ленинграде, Узбекистане. Ныне многие потомки в Израиле, в Америке, а есть ростки и в Китае.

 В историю семьи Карасик вплетены судьбы двух женщин: тети Ханы и тети Сони — по мужу — Фейгиной. Вот, что тетя Соня рассказала мне весной 1980 года. Когда ей было всего год, скончался её отец. Матери ее тогда был 21 год. Ей в помощь приехала 15-тилетняя родственница — будущая мать т. Ханы. Она взяла на себя всю заботу о младенце, растила Соню до 7 лет и до последних дней сохранила к ней материнские чувства. Примерно в 1906-1908 гг. за ней (матерью т. Ханы) стал ухаживать революционер Карасик, который в городе Новозыбкове вел подпольную работу, организовывал многочисленные стачки. Когда ему стал грозить арест, Гомельский центр выправил ему нужные документы и переправил в Лондон, куда он и «выписал» мать т. Ханы. От их брака и появилась т. Хана.

 Родной брат этого Карасика — Лейзер Карасик был отцом поселившихся в Баку братьев Беньямина, Мейера и Иосифа. Т.е., т. Хана и Мейер — двоюродные брат и сестра. Более того, этот Лейзер Карасик женился на матери т. Сони. Т.е., образовался второй контур, в котором д. Мейер (и семеро его братьев) и т. Соня — сводные брат и сестра.

О детях Карасика-революционера мне мало что известно. У Лейзера Карасика было 8 сыновей — шестеро от первого брака — от его первой жены Мины-Фейги, и двое — от второго.

Кратко и по старшинству:

Мейер (жил в Баку), Беньямин (жил в Баку, Самуил (жил в Гомеле, его дети: Аня — жила в Баку, Юра, Маня), Нехама (жила в Баку, ее дети: Зуся и Нина), Вульф (жил в Нижнем Новгороде, его дети: Абраша — летчик, погиб в войну); Маня — (жила в Горьком. Ее дети: Фаня, Лазарь, Аня — жила в Баку). Песя — жила в Злынке — ближайшая подруга детства Гиси Григорьевны, матери Гриши и Ладика Карасиков; муж Песи погиб в войне. Ее дети: Эра — как и мать учитель физики, и Том — инженер). Иосиф (жил в Баку), Яков (закройщик союзок, жил в Горьком). Рая (жила в Баку, ее дочь — Элла: другая дочь Эсфирь — скончалась в детстве).

Как видно, три брата из первых шести жили в Баку два — в Горьком и один — в Гомеле. Двое сыновей от второй жены Лейзера Карасика — Лева — серьезный ученый — и Абрам — осели в Ленинграде. Абрам кончил художественную академию — известный художник, иллюстратор. И были еще три сестры. Семья Карасик была родом из Злынки, работали в Новозыбкове — все городки — неподалеку от Новгород-Северского, где братья часто бывали и где некоторые из них находили невест. В конце XIX века Злынка стала посадом Черниговской губернии; славилась своими плотниками и кожевниками.

Меер Карасик (продолжение рассказанного в предыдущей главке).

 Лейзер Карасик имел серьезное кожевенное дело и магазин. Он обучил сыновей искусству кроить и сшивать кожаные союзки. Меер владел этим делом виртуозно, Я не раз с изумлением наблюдал, как он, почти не пользуясь лекалом, одним движением сапожницкого ножа вырезал части союзки. Утоньшал ножом края, смазывал их клеем, соединял, а потом бросал на рабочую белую мраморную доску новый кусок кожи. Затем подносил стопку заготовок к швейной машине и быстро ровным двойным швом застрачивал места соединений. Мой отец, ставивший Мейеру памятник на кладбище, вмуровал рабочую белую мраморную доску Мейера в надгробье и нанес на нее соответствующие надписи.

 Видимо, приходилось подкармливать фининспекторов, но оставшегося хватало на содержание жены и взрослых дочерей и на щедрое угощение многочисленной родни по многим поводам. Мейер был далеко не робкого десятка. Однажды днем, когда он во внеурочное время работал дома, раздался продолжительный звонок в дверь. Мейер решил не открывать. Но вскоре услышал, как дверь в квартиру открылась, и кто-то вошел в переднюю. Не зная, кто вошел и сколько их вошло, он на всякий случай распахнул дверь, выходящую на уличный балкон (обеспечивая отступление), и, не выпуская из руки свой рабочий сапожнический нож, распахнул дверь из комнаты в переднюю и застал там здорового парня. «Как ты прошел?» — спросил Мейер. «А дверь была открыта». «Хорошо работаешь — продолжал Мейер, — надо бы тебя угостить! А сейчас быстро убирайся». Соседи потом спрашивали, кто это, как ошпаренный выскочил из дома.

Клан Карасиков был чрезвычайно дружным. Центром тяготения для многочисленных разбросанных семей был Баку, куда вначале 20 века приехали и пустили корни три брата. В Баку образовалась многочисленная родная и двоюродная община, поддерживающая близкие отношения. Часто собирались, обычно — на квартире Меера Карасика.

 К написанному о Мейере Карасике добавлю, что официальным местом его работы десятки лет была мастерская при Железной дороге: несколько человек в маленьком домике на склоне горки рядом с вокзалом. Пользуясь давними связями, обеспечивал всю родню и друзей железнодорожными билетами, что, особенно в летнее время, было делом нелегким. Мейер был, видимо, самым активным из братьев. Напомню, он первый в 1906 году приехал в Баку с женой и ее сестрой (моей мамой), пустил корни, и через несколько лет в Баку приехали Беньямин и Иосиф.

 Кстати, о Томасе (Томике), сыне т. Песи и Алексея Курышева. Он — инженер по эксплуатации атомных установок, окончил соответствующий факультет Горьковского политеха. Работал в Томске. В середине 70-х вернулся в Нижний и продолжал работать по специальности. Скоропостижно умер в 2006 г.

Беньямин Карасик

Старшим из трех, живших в Баку братьев, и первым, приехавшим в Баку, был Мейер, средним — Беньямин, — и младшим — Иосиф. В их детях, внуках и правнуках ярко выразились музыкальные и математические таланты. 

 У Беньямина был сын Абрам — талантливый скрипач, играл в Ленинградском оркестре Мравинского, а затем — у Темирканова, обаятельный человек.

 

 Была дочь Мина, названная в честь бабушки Мины-Фейги, музыкально одарённая пианистка, красивая женщина. Она училась в Баку у профессора Бреннера. Однако кончать консерваторию не захотела, окончила технический ВУЗ. Несколько лет проработала в проектном институте, потом преподавала математику в школе, причем, делала это превосходно. В войну Мина служила в зенитной части в г. Насосный под Баку, вышла замуж за офицера этой части — прекрасного парня Арнольда Кульницкого, родила двух сыновей Борю и Сашу. Боря — физик, доктор наук, работает в НИИ в Троицке в Москве. Саша — скрипач — окончил консерваторию, играл в оркестрах Плетнева и Спивакова, с гастролями ездил по всему миру, бывал и в США. Саша умер в 47 лет от рака легких. Дочь Саши — Аня Кульницкая — живет в Израиле.

Умер Беньямин Карасик в 59 году.

Иосиф Карасик

Семью дяди Иосифа вспоминаю с хорошим чувством — здесь всегда было спокойно и уютно, все относились друг к другу с уважением и пониманием. Жена Иосифа — Гися Григорьевна Богушевская, очень добрая женщина, работала бухгалтером в школах. Во время войны брала много дополнительной работы, чтобы прокормить двух сыновей. Оба были названы в честь дедов — Григорий и Лазарь (Ладик). Я спросил у Ладика, из какого города происходит тетя Гися. Он улыбнулся, — «Когда маме было 15 лет, а папе — 19, они переговаривались через загородку между их домами в Злынке».

Дядя Иосиф был очень скромен. На мою память мало что внешне выдавало его глубокую культуру, образность мышления, дар речи. Но вот один яркий случай до сих пор у меня в памяти, хотя с того дня прошло более 60-ти лет. Это тост, произнесенный им на свадьбе его сына Гриши и Сарры Леви. Он проникновенно говорил о радостях и трудностях долгой совместной жизни, об опасности мелких «привычных» размолвок, нудного недоверия. «Бойтесь полустанков, на них люди чаще расстаются, чем на больших станциях».

 В 1941 году Иосифа Карасика мобилизовали. Ему было 42 года. После недолгого обучения в школе санинструкторов — фронт до конца войны. Дошел до Берлина, оставил несколько подписей на Рейхстаге. Вернулся он в чем-то другим человеком — кто может описать, сколько опасных критических моментов выпало на долю санинструктора, сколько крови пришлось ему видеть, сколько раненых вынести под огнем… Вернулся с подорванным здоровьем — больным сердцем. До и после войны работал бухгалтером, подрабатывая ремеслом закройщика.

Но четыре последних года его жизни по настоянии т. Гиси он отказался от ремесла, что продлило его дни. Умер дядя Иосиф через три дня после смерти старшего брата Беньямина в день похорон Беньямина.

Гриша и Ладик — мои троюродные братья. Оба способные порядочные люди, оба прекрасно рисовали. Гриша художественные способности в своей работе не использовал. Ладик же сочетал эти способности с хорошим техническим образованием (кончил тот же Индустриальный институт) и стал одним из ведущих специалистов в области технического дизайна.

Гриша Карасик — ближайший мой друг юных лет. Карасики жили в квартале от нас, и мы вечно пропадали друг у друга. Вмести рылись в развалинах мечети за их домом (находили пучки цепочек на деревянной ручке для самоистязаний в дни «Шахсей-Вахсей», Листки с надписи арабской вязью и даже — раз — кривую саблю). Вместе ходили в морские купальни. И вместе в первый раз спрыгнули с парашютной вышки на бульваре. Наша близость не мешала нам время от времени ссориться и жестоко драться. Интересно, что мы оба понимали неизбежность таких срывов. Как-то я предложил объединить наши книги в общую библиотеку. Гриша резонно возразил: «А что мы будем делать, когда поссоримся?».

В 1943 г. я и Гриша поступили в Азербайджанский Индустриальный институт — лучший бакинский технический ВУЗ того времени. Институту, по всей видимости, придавалось важное значение, ибо над столом приемной комиссии висел плакат с выпиской из телеграммы Государственного Комитета Обороны: «Студентам Азербайджанского Индустриального института предоставляется отсрочка от призыва». Наступила непривычная разлагающая вольница. Никаких внезапных вызовов к доске и оценок, никаких контрольных работ, никакого надзора. Гриша запустил многие предметы, к концу первого года обучения его вызвали в деканат и объявили об исключении.

 Для него это было подлинной катастрофой. И никто бы ему не помог, если бы я не упросил отца вмешаться. Хотя папа чрезвычайно не любил использовать свои связи, он позвонил декану по фамилии Бадалбейли. (Мне и в голову не приходило, что добрая половина преподавателей и профессоров нашего факультета были папиными однокурсниками). После недолгих приветствий папа спросил: «Ты помнишь Мейера Карасика — моего шурина?» — «Да, конечно». «Что же ты так нехорошо поступаешь с его племянником?» — «Яша — воскликнул декан, поняв о каком племяннике идет речь, — как ты нас подвел, — мы еле добились его исключения, что же нам делать?». «А ты знаешь, — продолжал папа, — что его отец на фронте, на передовой, что его мать бьется из последних сил, чтобы прокормить твоего студента и его младшего брата?». Короче, Гришу оставили в институте, дав жесткие сроки на погашение задолженностей. Пришлось и мне “посвирепствовать”. После института Гриша добывал нефть в море на знаменитых “Нефтяных камнях”. По сути, был в числе зачинателей, осваивавших это морское месторождение — первое в Союзе и одно из первых в мире. Сначала в качестве мастера, а потом — начальника технического отдела. Был удостоен почетного звания «Мастер Нефти Азербайджана». Уникальный опыт публиковал в книгах, некоторые из которых были переведены на китайский и английский. Много его статей появилось в разных изданиях, был принят в Союз журналистов. Потом его взяли в отдел науки Совета Министров Азербайджана. Там, прямо на работе — Гришу хватил удар, и через несколько дней, еще совсем молодым, он скончался.

 Жена Гриши — Сарра Леви-Карасик родилась в 1926 г. До 8-го класса училась в знаменитой 134 школе. Затем училась вокалу в музыкальном училище. Окончила исторический факультет университета, преподавала историю до 1951 года и занялась частными уроками английского языка. Сарра живет в Кливленде (США), у нее сын Борис, три внука и три правнука.

Сын Гриши и Сарры — Боря Карасик, 62-х лет, талантливый математик, в январе 1990 г. прибыл в Кливленд, где жила троюродная родственница Циля Чернова, связь с которой была еще в России. Боря окончил ту же 134 школу, затем университет, прошел аспирантуру в Институте Кибернетики Академии Наук Азербайджанской CCP, где после защиты диссертации начал работу в качестве старшего научного работника. В январе 1990 года он иммигрировал в Штаты и с июня того же года по сей день работает в крупнейшей консалтинговой фирме, Towers Watson-human capital consulting company.

 Жена Бори — Элла — музыкант, открыла в Кливленде частную школу, хорошо обучила младшего сына, Дэниэла, который в 6 лет прошёл конкурс в Цинциннати и получил право выступить в Карнеги Холл. И недавно, в 18 лет повторил свой успех. Он участвовал во многих фортепианных конкурсах — местных, национальных и международных. Из-за соблюдения еврейской субботы, он не всегда мог выступать на больших площадках. Даниэль окончил ортодоксальную еврейскую школу, «Фукс Мизрахи» в 2014 году. Он планирует провести год в Израиле в Ешиве Хар Эцион, после чего намерен поступить в Чикагский университет.

 Сын Бориса от первого брака, названный Григорием в честь деда, окончил университет штата Мэриленд, Колледж-Парк со степенями в области разработки программного обеспечения и бизнеса. Живет в Майами, с женой дерматологом Машей Блюмин-Карасик и дочерью Лилиан.

 Дочь Бори Лия Карасик-Гологорская окончила Wharton School Университета Пенсильвании со степенью в области финансов и бухгалтерского учета. Она работала в банках Уолл-стрита, в том числе Lehman Brothers и Morgan Stanley. Живет в Бруклайне, штат Массачусетс с мужем, нейрохирургом Яковом Гологорским. У них двое детей Арон-Ездра и Михал.

Я уже писал, что Брат Гриши Лазарь (Ладик) Карасик благотворно сочетал художественные способности с хорошим логическим и инженерным мышлением. На 6 лет младше Гриши, рос под его благотворным влиянием. Окончил тот же институт в 1954 г, еще студентом работал на морских промыслах «Нефтяные камни». После института три года проработал начальником электроподстанции в г. Дашкесан. Потом — электромонтажный участок Азэнерго в Сумгаите. Работал в Научно-исследовательских институтах. Был одним из основоположников промышленного дизайна и достиг известности, особенно в дизайне в нефтяной промышленности. Его достижения в этой области отражены в печатных трудах и около 20 авторских свидетельств. Не чуждался сочинения стихов. Так, во время войны выступал в госпиталях перед ранеными со своими стихами. Среди многих занятий Ладика была успешная журналистика. Он был внештатным корреспондентом АзТАГа (Азербайджанского телеграфного агентства), центральных республиканских газет. Некоторые статьи широко распространялись по сети АзТАГа и публиковались в Правде, Известиях и в других газетах.

 Сейчас Ладик с женой Анной Леонидовной живут в Израиле. Анна Леонидовна окончила биофак МГУ, работала во ВНИИ Защиты растений, там же проходила аспирантуру. В Израиле Ладик сначала занимался раскопками. Преуспел в этом деле, был замечен известными экспертами и по их предложению занялся реставрационными работам — восстановлением древних предметов по их осколкам, часто — мельчайшим. К примеру, колоссальная площадь была покрыта осколками византийских ваз. Из них Ладику удавалось воссоздавать прекрасные сосуды, многие из которых украсили экспозиции музеев в Иерусалиме и Хайфе.

Много лет Ладик курировал национальные парки и музеи Северной зоны — одной из трех зон Израиля. Одна из самых значительных работ того времени связана с раскопкам и реставрацией известнейшего древнего города Мегидо (место «последней битвы добра со злом в конце времён — Армагеддон»). В исследованиях принимали участие археологи большинства стран мира, но в последнее время раскопки производились, в основном, израильтянами. Ладик часто уходил последним с места раскопок и запирал собственным ключом ворота этой площади. Трудно переоценить количество и качество находок, сделанных здесь, их важность для израильской и всемирной археологии и истории.

 Сейчас Ладик увлечен символизацией (как он говорит, шифрованием) таких библейских истин, как десять заповедей, семь смертных грехов, четыре добродетели… Он отображает их в бронзовых скульптурах, офортах, натюрмортах.

Ладик и Анна Леонидовна сыновей назвали в честь дедов. Старший Леонид кончил три колледжа, служил в израильской армии, сейчас ведет отдел в фирме Интел. Младший Иосиф — талантливый математик кончил Технион по двум специальностям. Учась в Технионе, стал чемпионом Израиля по легкой атлетике. Сейчас живет в Пекине, преподает математику в «Сингапурском колледже», который признан первым в мире по качеству преподавания математики. Иосиф женат на китаянке Но. Она окончила магистрат в Лос-Анжелесе по Менеджменту и Маркетингу. Они познакомились в Дании, где оба посещали курсы датского языка.

 Дочь Ладика Оля с мужем — доктором Александром Куховичем, дочерью и сыном приехали в Израиль в декабре 1990 г. Оля — программист, работает в компании, занимающейся телефонизацией Израиля. Их дочь кончила Технион, программист, детский психолог. Их сын, Боря, прибыл в Израиль маленьким ребенком, попал под машину, покалечил ногу. Благодаря усилиям отца и госпиталя, расположенного близь места происшествия, полностью восстановился, стал хорошим спортсменом. Сейчас ему 30 лет, представляет Национальную Израильскую Авиакомпанию Эль Аль в Соединенных Штатах.

 Вернемся к родным братьям Карасикам. Вольф был в числе десятков тысяч евреев, депортированных в 1915—16 годах из прифронтовой полосы во внутренние районы страны. Он оказался в Нижнем Новгороде (Горьком). Его сын Марк родился там — в 1924 году. Марк Карасик живет в Израиле. Кладезь сведений о клане Карасиков. Несколько бесед с ним по телефону доставили мне истинное удовольствие. Марк специалист высокого класса в области радиолокации, подполковник, преподавал в Горьковском Высшем Зенитном Ракетном Командном Училище ПВО, а затем —в нижегородском Политехе. У Марка сын — Аркадий и дочь Люда.

Отрадно отметить, что родственные связи между бакинскими и горьковскими Карасиками были тесными и теплыми. Например, сын Наны Карасик Марк Аврутин, который учился в Горьковском университете и много лет жил в Горьком, с благодарностью вспоминает, какой заботой и лаской его окружили родичи в Горьком. Показательно, что перед отъездом в Израиль в 1991 г Нана и Эся приехали в Горький попрощаться с родными (см.фото).

Другой Брат — Самуил Лазаревич из Горького переехал в Узбекистан.

Говоря о клане Карасиков нельзя не вспомнить еще по крайней мере три близко родственных им семей, живших в Баку: это семьи Загускиных, Басовичей, и Фейгиных.

 С хорошо известным в Баку кланом Загускиных нас породнила жена Беньямина — Гута Израилевна (Загускина). Одна сестра Гуты — Рахиль была главным врачом прекрасно организованной больницы «Водников». Больница пользовалось хорошей репутацией. Другая сестра — Анна успешно работала — зам. прокурора большого района. Брат т. Гуты — Абрам Израилевич был «ученым евреем» — кончил ешиву в Новгород-Северском. Абрам Загузкин — работал корректором в издательстве в Баку с 23 года.

Дочь Абрама — Ида Загускина живет в Бостоне. Она училась в упомянутой знаменитой 134-й школе. В этой, пожалуй, лучшей школе Баку училась добрая половина всех наших ближних и дальних родственников, живших даже довольно далеко от школы. После школы Ида Згускина, как и многие из этого поколения наших родичей, поступила в Азербайджанский Индустриальный институт (АзИИ). Кончила его механический факультет в 1943 году. Затем 38 лет успешно проработала в проектных институтах в Баку. Брат Иды — Марк Загускин после 9 класса поступил в военно-морское училище. Прадед Иды, был купцом первой гильдии, главным раввином Днепропетровска.

Через узкую улицу от нас — с наших балконов мы могли спокойно переговариваться — жили сестра Мейера Рая с мужем Гришей Басовичем и дочерью Эллой. Элла была умницей, кончила школу с золотой медалью. Она пожила 75 лет. Дядя Гриша был образцом спокойного мужества, много лет работал главным технологом Бакинского холодильника. За годы его работы холодильник стал большим многоэтажным предприятием, обеспечивающим низкую температуру в многочисленных камерах и снабжающим город сухим льдом. У дяди Гриши было 4 брата и сестра Сарра. Старшего из 5-ти братьев звали Файва.

И, наконец, семья Фейгиных, семья сестры Мейера Сони и ее мужа Григория Фейгина. Детей у них не было, но всю свою доброту они вложили в заботу о сыне младшего из братьев Басовичей, их племяннике Изе Басовиче, который окончил МГУ и стал видным ученым. Это семья той самой тети Сони Фейгиной, с рассказа которой о Лейзере Карасике и его брате- революционере начиналась эта глава.

 Гл.4. О СЕМЬЕ ЗЕМАН

 Если три первые семьи преисполнены еврейских традиции, уклада, то в четвертая семья впитала польские и немецкие традиций, а также азербайджанские и армянские. А наша с Реной женитьба стала звеном, связавшим все четыре семьи.

На протяжении двух веков в семье Земан так же трепетно относились ко всем свидетельствам жизни родных и близких. Бережно хранили документы двухвековой давности, письма, фотографии с памятными надписями, статьи, воспоминания. Собирались и передавались от родителей детям. Многие чудом сохранились в скитаниях по военной и послевоенной Европе.

 В этой семье был свой летописец — Георгий Земан — ученый с европейским именем. Он оставил научные статьи и книги, акварели и замечательные летописи семьи. И пожертвовал собой ради жизни родных.

Иосиф Антоний Земан

 Доступная нам история Семьи началась в 1804 рождением доктора Иосифа Антония Земана, прадеда моей жены, и продолжается поныне его четвертым и пятым поколениями. Последний близкий мне, сохранивший фамилию Земан, интереснейший и умнейший, Виктор Земан, скончался в 2012 году в Калифорнии.

 Итак, Иосиф Антон Зееман родился в 1804 г. в г. Митаве, губернском городе Курляндской губернии, бывшей столице Курляндского герцогства. (Напомним, что после присоединения Курляндии к России были созданы три губернии — Лифляндская, Эстляндская, Курляндская со столицами в Риге, Ревеле, Митаве. В Митаве существовала известная академия, которую предполагали преобразовать в университет. Но решили в пользу Дерпта, где университет существовал еще при шведском управлении).

 Иосиф Земан изучал медицину в Берлине, где в 1829 защищал диссертацию на тему «Эфекты соединений мышьяка». Занимался вопросами фармакологии и токсикологии. Состоял профессором университета до польского восстания 1831 г., после чего занялся практикой по внутренним и детским болезням и состоял главным врачом варшавских театров.

В обыденной жизни был крайне непрактичен и доверчив к людям    (семейная черта Земанов). Так он продал принадлежащий ему дом, но так и не получил полностью суммы, ибо не взял соответствующей расписки.

Отличался широким образованием и знанием языков. Вложил свою лепту в становление высшего образования в Польше. Варшавский университет открывался дважды. Сначала в 1817 г. Однако был закрыт после Польского восстания 1830 года. Подготовкой ко второму открытию университета послужило создание в 1862 г. Варшавской Главной (Высшей) школы, которая состояла из 4 отделений: историко-филологического, физико-математического, юридического и медицинского. Окончившим курс наук Главная школа давала степень магистра, которая соответствовала степени кандидата русских университетов. Одним из ее основателей и профессором был доктор И.А. Земан. В 1869 г. Главная школа, по инициативе и при поддержке тогдашнего министра народного просвещения графа Д. А. Толстого, была преобразована в Императорский Варшавский университет, который открылся в составе 4 факультетов.

 И.А. Земан прожил 84 года и умер в 1888 г. в г. Пилице Келецкой губернии (бывшей — Краковской). Имел трех жен и много детей; от первой: Карл, Отто, Берта, Фелиция, Артур; от второй — Евгений-Александр и Виргиния. Карл был гусарским офицером, женился на богатой московской купчихе. Сын его Владимир Карлович жил в Москве, имел детей Ростислава и Татьяну. Отто был мелким чиновником. Артур окончил юридический факультет Петербургского Университета, умер в возрасте 35-36 лет в заведении для ментально больных.

 Я не занимался поисками возможно живых потомков Иосифа Антона Земана от его первой жены, поскольку меня прежде всего занимала линии прямых прародителей моей жены Рены.

Эмма Доротея фон Лудеринг

 Вторая жена Иосифа Земана (прабабушка Рены) — Эмма Доротея фон Лудеринг — дочь лифляндского оберсуперинтенданта (вроде лютеранского епископа) была прекрасно образована и отличалась поэтическим даром (сохранился сборник ее стихов). Умерла при родах дочки Виргинии, спустя 2 года после рождения Евгения-Александра — дедушки Рены. Вскоре прадед женился на малокультурной девице лет 20-25. Мачеха плохо относилась к двум младшим детям, плохо их одевала и кормила. В школу Александр ходил в отцовских сапогах, слишком больших для него. Из-за чего терпел насмешки.

Евгений Александр Земан

 

 

 Один из самых старых cохранившихся охранившихся документов — выписка из книги «Гражданского состояния Люблинского Евангелическо-Аусбургского Прихода» о крещении Евгения-Александра:

«Пастор и Чиновник Гражданского Состояния

Люблинского Евангелическо-Аусбургского Прихода

Обявляет, что в книгах гражданского состояния сего прихода находится следующий АКТ О рождении и крещении №4

Состоялось в Ивангороде марта двадцатого дня тысяча восемьсот шестьдесят пятого года в час дня.

Явился Иосиф Антоний Земан (Jozef Antoni Seeman), Ординатор Военнаго Лазарета в Ивангороде, шестидесяти одного года от роду, жительствующий здесь в Ивангороде, в присутствии Карла фон Бурмейстер, шестидесяти девяти лет и Павла Александра Онасевича, пятидесяти девяти лет от роду, первого Генерал Лейтенанта Коменданта крепости Ивангород, второго Главного врача вышеупомянутого лазарета, обоих в Ивангороде жительствующих, и предъявил нам дитя мужеского пола, рожденное здесь в Ивангороде Июня двадцать пятого дня прошлого года в девять часов вечера от супруги его Эммы Доротеи урожденной Людевич (Emmy Dorotty z Ludewigow), тридцати восьми лет от роду. Дитяти этому при Святом Крещении, совершенному сегодня, а опозданном по причине, что сегодня только прибыл в крепость Ивангород подписанный Духовный, даны имена Евгений Александр (Eugeniusz Aleksander) — а восприемниками онаго были, кроме вышеупомянутых свидетелей, Константин Прокопович Полковник Императорских Российских войск и Берта Земан, девица из Ивангорода, Акт сей явившемуся и свидетелям прочитан и ими подписан /подписи).

 Выдавая настоящую выпись из местных книг в переводе из польского языка верность оной удостоверяю своей подписью с приложением официальной печати

Г. Люблин 27 дня ноября /10 декабря 1913 года

Пастор /подпись/

 Младенец, упомянутый в выписке, родившийся 25 июня 1864 г., — дед моей жены Рены. Начав учиться в 6-й Варшавской гимназии, с отличием окончил курс в 1881 г. и в том же году поступил на медицинский факультет Варшавского университета. С благодарностью вспоминал блестящих профессоров. Зарабатывал на жизнь уроками, был домашним учителем, позже — подрабатывал подсобной медицинской работой — массажами, уколами.

 Окончив университет в 1887 г. предпринял было попытку развить практику в Варшаве, но потерпел неудачу и переехал в г. Książ Wielki (недалеко от Кракова) Меховского уезда Келецкой губернии, — одной, самой южной, из 14-ти губерний Царства Польского. Там он весьма успешно работал, производя смелые небольшие операции. Однако, через год ему пришлось внезапно оттуда уехать из-за неудачного сватовства к дочери мелкопоместного шляхтича, которой до того он сделал небольшую операцию.

  Изъяв свои сбережения и получив свою долю отцовского наследства (около 5000 рублей), он отправился для усовершенствования в Германию, где 2 года проработал в клиниках Берлина (по гинекологии) и Бреславля (по хирургии). Прошел хорошую школу и известных профессоров. Особо ценную — у известнейшего хирурга проф. Микулича, состоя у него ординатором. В 1891 г., накупив хороших хирургических, гинекологических и других инструментов, Алекандр Земан возвратился в Россию. Краткое время он пробыл ординатором военного Лясдовского госпиталя в Варшаве, а затем — госпиталя в Плоцке (бывшем когда-то столицей Польши), где занял должность младшего врача стрелкового полка. Затем в 1892 г. был командирован на холерную эпидемию на Кубань. Кавказ ему очень понравился, и он возымел желание переселиться туда.

В 1892 г. он познакомился со своей будущей женой Казимирой (бабушкой Рены), урожденной Вярковской, дочери уездного казначея г. Кутно Чеслава Вярковского и помещичьей дочери Сусанны Василевской.

  Девушке было 16 лет, жила тогда у свой тетки и училась в Плоцке. Окончила Гимназию в 1891 г.

По сохранившимся фотографиям она была очень красивой. Александр Земан лечил ее, когда она заболела воспалением ушей. Влюбился, сделал предложение ее родителям. Вскоре они поженились и уехали в Плоцк. Казимира была католичкой, но вышла замуж за лютеранина, за что была отлучена от католической церкви. По всей видимости, она не очень переживала это отлучение.

Через год отправились в Пятигорск, куда Земан был назначен врачом Нижегородского драгунского полка.

 Меня давно интриговало, что это за полк — Нижегородский, расквартированный под Тифлисом. Тем более, что автором одной из напечатанных медицинских статей был «А. Земан, младший врач драгунского Нижегородского Его Величества полка». Оказалось, что этот полк был одним из самых славных боевых полков русской армии, своеобразной «кавказской гвардией». В полку считали за честь служить офицеры из лучших российских и грузинских дворянских фамилий. Тот самый полк, куда после ареста 18 февраля 1837 г. был сослан (переведен прапорщиком) М.Ю. Лермонтов. Офицером полка был и Лев Сергеевич Пушкин. Печально известный Н.С. Мартынов перевелся добровольцем из Кавалергардского полка в тот же Нижегородский драгунский. И в том же полку служил Алексей Аркадьевич Столыпин, двоюродный дядя и секундант Лермонтова в роковой дуэли в 1841 у горы Машук, под Пятигорском. Полк отличился в войнах с Турцией и Персией 1826-29 г. г., в Чечне в 1851 г. и во многих других исторических сражениях.

 1895 г. Земаны с полком переехали в Тифлис, совершив красивое путешествие на фаэтоне по Военно-Грузинской дороге. Отсутствие удобств и привычной жизни сначала очень не понравилось молодым Земанам, но постепенно они привыкли к этой экзотике и надолго остались жить в Закавказье.

Затем А. Земан был переведен в Тифлисский Военный Госпиталь. Недалеко от госпиталя в Авлабаре 31 сентября 1896 г. родился сын Георгий Земан. И тогда появился еще один архивный документ.

Земан Георгий законнорождённый сын доктора Евгения Александра Земана евангелическо-лютеранского исповедания и его супруги Элеоноры Казимиры, ур. Вярковская Римско-католического исповедания родился девятнадцатого Октября тысяча восемьсот девяносто шестого года (19 Октября 1896 г.) в городе Тифлисе и был крещен двадцать седьмого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года (27 апреля 1897) в городе Тифлисе пастором Г. Гансеном

 Верность сей выписки …. Удостоверяю… гор. Тифлис 1914 года Марта месяца 17 дня.

 Тифлисский пастор: Р. Майе

                                           Георгий Земан. 1926 г.

В Тбилиси родились и две дочери — Мария (мать Рены) и Софья.

Вряд ли при рождении детей доктор Александр Земан мог представить себе, что одна из дочерей выйдет замуж за азербайджанца, другая — за армянина, внучка — за еврея, внук женится на американке — наполовину ирландке, наполовину француженке. И почти все правнуки и праправнуки окажутся во Франции и в Америке.  

 Вскоре в судьбе А.И. Земана происходит решительный перелом. Под влиянием своего родственника отставного генерала Королькова, проживавшего в Тбилиси, а затем в Сухуми, А. Земан увлекся гомеопатией и сделал решительный шаг, порвав с военной службой и занявшись частной практикой. Последняя шла вначале туго, было много препятствий и интриг со стороны коллег. Тем не менее ему удалось в течение нескольких лет приобрести значительный круг пациентов и укрепиться в Тифлисе.

 В 1895-96 гг. он упорно искал логическое разрешение парадокса: «подобное лечится подобным» и пришел к простой и замечательной концепции, сводящейся в конце концов к закону Ньютона «действие равно противодействию». Его идеи в гомеопатии на 30-40 лет предвосхитили современные представления в этой области.

 Основные положения его теории были изложены в 1925 г. в солидном немецком журнале «Virchov”s Archiv» и в ряде других. В 1930 г. А.И. Земана посетил знаменитый немецкий патолог Ашеф, проездом по Кавказу заехавший к автору известных трудов по гомеопатии и отцу любимого ученика.

 В те времена выходило много книг и ежемесячных журналов, посвященных гомеопатии. Журнал «Врачъ-гомеопатъ» от 1898 г. сообщает: «4-го января с. г. в городе Тифлисе открылось Тифлисское Гомеопатическое Общество в помещении местной гомеопатической аптеки». Среди членов правления указан доктор А.И. Земан.

 Любую работу А.И Земан выполнял предельно тщательно и добросовестно. Того же настойчиво требовал от коллег. Характерно название его письма в редакцию журнала «Вестник гомеопатической медицины» (ноябрь 1909 г.): «Немного бы более знания или добросовестности и приличия».

Беспорядки в Тбилиси 1905 года, вооруженные столкновения между патриотическими манифестациями и революционными демонстрациями, периодические нарушения нормальной жизни привели к тому, что жить в Тифлисе стал трудно — частная практика почти прекратилась, сбережений не было — дед Рены всегда любил хорошо жить, не отказывать себе и своей семье во всех удобствах. За хлебом приходилось ходить далеко. И в это время один из близких знакомых (пан Барановский) предложил деду переехать в губернский город Елизаветполь, (нынешняя Гянджа), куда он сам переехал.

 Это был красивый многонациональный город. Вдоль тротуаров тенистых улиц, обсаженных платанами, в узких желобах с перекинутыми каменными мостками текли ручьи чистейшей горной воды, непрерывно поступавшей из водопровода, сооруженного еще в средние века.

 В этом городе в гимназии учились будущие родители Рены.

В 1906 году дед получил там место уездного врача, и все переехали в Елизаветполь, где 29 лет протекала жизнь деда до самой смерти. Лишь в период мировой войны (1914-1917) он служил по мобилизации военным врачом на фронте, сначала на турецком, потом на персидском. Здесь он был главным врачом госпиталей, дивизионным и, наконец, главным врачом в отдельном экспедиционном корпусе генерала Баратова в Персии. Сохранилась фотография: 1916 г. — вся семья в гостях у деда в Амамлах под Саракамышем, где располагался лагерь для военнопленных турок. За два года до того у Сарыкамыша, прошел ряд сражений, решивших исход войны с турками. Это была конечная железнодорожная станция, откуда открывался путь на Грузию. Сражение за этот город шло с переменным успехом. Обе стороны несли тяжелые потери. В Тифлисе царила паника. Слухи о том, что Сарыкамыш вот-вот падет, и турки ворвутся в Грузию, переполняли город.

Умер А.И. Земан в одночасье 26 мая 1935 г. С его могилы отрывается прекрасный вид на кавказские горы. (Сохранился цветной карандашный рисунок этого места, сделанный его сыном Георгием).

 В тот год Георгий Земан писал: «Отец мой принадлежал к тем людям, для которых жизнь — даже в самых ее непривлекательных формах — представляет интерес как бы сама no себе: одна возможность дышать, двигаться, слышать и переживать все воспринимаемое была для него наслаждением. Henриятности служебного и житейского характера он быстро забывал и был счастлив в самых примитивных условиях Гянджинского существования».

 

 Георгий Александрович Земан

 Кто бы знал, что Георгий переживет отца всего на два года…

Трагически сложилась судьба Георгия Земана, ученого с мировым именем. Георгий (в семье его называли Жоржем), кончив в 1914 г. гимназию с пятерками по всем 12 предметам в аттестате зрелости, продолжая фамильную традицию, стал врачом, известным патологоанатомом. В конце 20-х годов он с разрешения властей учился и работал в Германии в качестве ассистента знаменитого профессора Ашофа. Там Жорж опубликовал много работ, оттиски нескольких его статей и его монография сохранились у нас. Работал он легко быстро.

Муж Софии рассказывал мне, что забегая в гости, Георгий мог вытащить чистую ученическую тетрадь, и не задумываясь четким почерком написать очередную статью. Нарисовать соответствующие срезы анатомических препаратов и уложить готовую статью в конверт. В журналах его статьи не залеживались.

Ашоф настолько ценил его, что, будучи на Кавказе проездом в Индию (или в Персию), счел приятным долгом посетить в г. Гяндже родителей Жоржа.

С 1930 года начались периодические аресты Жоржа. Чего от него добивались, выяснилось позже.

А в июне 1937 года 41-летний профессор Земан, заведующий кафедрой Харьковского университета, внезапно скончался, как официально было диагностировано, от разрыва сердца.

В семье Рены сомневались в таком диагнозе. Жорж был превосходным спортсменом, никогда не жаловался на здоровье. Он исходил горы Кавказа и Швейцарии. Сохранились его великолепные акварели с изображением мест, где он бывал. Много лет спустя сестра Софья на его кафедре в Харькове обратилась к старому другу. Тот, помолчав, сказал, приходите ко мне домой, здесь я всего Вам рассказать не могу. Что было рассказано знали только родные.

 Через 20 лет в 1958 г. его давний друг профессор Б.Е. Франкенберг подтвердил, что Жорж кончил жизнь самоубийством, приняв цианистый калий. И что вскрывавшие его друзья-патологи по понятным соображениям скрыли истинную причину смерти

Как бы то ни было, для преждевременной кончины Жоржа были веские причины. Дело в том, что еще при его жизни близким было известно, что “компетентные” органы вынуждали его к сотрудничеству. Еще бы! Блестящий молодой ученый, уважаемый в европейских научных кругах, естественным образом попадающий за границу и подолгу живущий там. Владеющий несколькими языками. Лучшего «сотрудника» трудно было себе представить. Жорж решительно не соглашался. Давление на него оказывалось весьма сильное и самыми разными средствами. Жорж добивается трехминутной аудиенции у Молотова и пытается убедить его в том, что предлагаемая миссия — не для него. Молотов чрезвычайно сухо обещал, что Жоржа оставят в покое, но в конце разговора произнес: “Для нас все средства оправданы.” Надо полагать, Молотов своего слова не сдержал — давление на Жоржа возрастало.

 Можно представить себе его трагедию. Вообще говоря, это могло привести к сердечному приступу. Но все сошлось к тому, что сознавая свою близкую обреченность и желая отвести смертельную опасность от семьи и родных, он счел за лучшее уйти из жизни. Семью не тронули, сохранили прекрасную квартиру. Он ушел как глубоко уважаемый ученый. На фотографии — катафалк, увлекаемый шестеркой лошадей под белыми попонами, и запруженная площадь в центре Харькова.

 Из некролога академика А. Абрикосова: «…Георгий Евгеньевич Земан один из выдающихся и талантливых патологоанатомов Союза ССР; его имя пользуется так же почетной известностью и среди зарубежных патологов… Земан с очевидностью доказал невозможность происхождения моноцитов из фибробластов и таким образом опроверг крупнейшего западного гистолога Меллендлорфа…. Проф. Земан внес совершенно новые представления о строении лёгочной альвеолы… Эти работы дали проф. Земану мировую известность… Проф. Земану за несколько месяцев до смерти удалось открыть совершенно новый тип склеротических изменений при туберкулезе, что имеет громадное практическое значение, так как указывает на возможность непосредственного исхода в склероз экссудативного процесса.

Профессор 1 Московск. Медиц. Института А. Абрикосов Заслуженный деятель науки

14 сентября 1937 г.»

Вдова Георгия Земана, полька Ядвига, прекрасная пианистка, с Витей — сыном от брака с Георгием, и Эдиком — ее сыном от первого брака, остались в Харькове, куда через четыре года пришли немцы.

 Сохранилась телеграмма бабушки Казимиры, матери Жоржа двум дочерям в Баку, посланная из Харькова в первые месяцы войны: “УСПОКОЙТЕСЬ ДОРОГИЕ ДЕТИ ОСТАЮСЬ ЗДЕСЬ ДОРОГА ТЯЖЕЛАЯ ЦЕЛУЮ”. О дальнейшей судьбе этой семьи мы узнали лишь спустя 55 лет от самого Виктора.

В самые тяжелые военные и послевоенные годы бабушка Казимира много делала для сохранения семьи покойного сына. И не только материально и физически, но и воспитывая Виктора в духе семьи Земанов.

На протяжении жизни она отличалась спокойным умиротворяющим характером, будучи хорошо образованной, многому обучила детей. В семье её очень любили и уважали. Через много десятков лет, отыскав Виктора в Штатах, мы были поражены его знанию подробностей истории семьи Земан, и особенно удивлялись его знанию тонких перипетий, имен и фамилий бакинской ветви семьи. «Откуда Вы все это знаете» — воскликнула Рена. «От бабушки» — спокойно ответил Виктор.

 В 1908 г. всей семьей съездили из Елизоветполя в г. Кутно. проведать родню Казимиры. В том числе и дедушку Казимиры по женской линии. Это был весьма родовитый и очень богатый шляхтич. «Бабушке было разрешено его посетить и поцеловать ему руку, а детей — и близко не подпускали» — вспоминала мать Рены (детям тогда было 7-12 лет). Другой дед подарил тогда внучке Марии сохранившиеся у Рены «Волшебные сказки Андерсена» в переводе на польский с надписью: «На память от деда Чеслава Вярковского Мане Земан. 1 агуста 1908 года».

 Кончилась война. Все попытки найти следы Бабушки, Ядвиги и сыновей были безуспешны. Доходили какие-то смутные сведения, что они покинули Харьков, какой-то время были в Польше, потом в Германии. Из голодающего Харькова бабушка, Ядвига, Виктор и Эдик шли на запад. Бабушка скоропостижно «на ходу» скончалась в Польше в г. Плоцке в 43 году. Эдика в Польше немцы отправили на работу в Германию и следы его затерялись. А Виктор в возрасте 16-ти лет с матерью прибыли в Штаты в 1949 г.

Мать Виктора на своих плечах вынесла все тяготы этих мытарств, не гнушалась никакой работой в Германии и Штатах, лишь бы Виктор мог учиться. В Америке она — прекрасная пианистка — работала на заводе, приклепывала ручки к кухонным ножам. Горький опыт предвоенных лет (кстати, до войны был арестован и расстрелян один из ее братьев) позволил ей предвидеть, что могло их ожидать как перемещенных лиц, поддайся они на посулы и призывы к возвращению в Россию. И она через Чехословакию, Польшу и Германию уводила семью все дальше на запад, закончив в 1949 г. свой путь в Америке. В конце войны под Прагой в их поезд вошел чиновник и стал опрашивать из какого они места. Нарочно или случайно, услышав «Харьков», записал «Краков», что облегчило им дальнейшие формальности.

О всем этом мы узнали много позже. До нас только доходили смутное слухи том, что Ядвига и Виктор эмигрировали в Америку. И вскоре после приезда в Штаты мы начали их искать. И здесь существенную роль сыграло то, что и в семье Рены чрезвычайно бережно относились к фотографиям, письмам, разным документам, многое было сохранено и привезено нами в Штаты. И вот, на обороте фотографии крохотного Вити нашли написанное рукой Жоржа: “Вите точно 6 месяцев” и текущую дату. Именно эта запись, определяющая дату рождения, была единственной однозначно достоверной информацией, которая среди возможных кандидатур помогла в конце концов выявить именно нашего Витю.

 Сперва мы его искали кустарно по телефонным книгам городов. Потом прибегли к помощи интернета. Надо отдать справедливость многим и многим Земанам, которые с большим участием отнеслись к нашим звонкам. Как-то в Монреале мы из гостиницы обзванивали Земанов, найденных в телефонной книге. Одному из них оставили просьбу на автоответчике. Он вскоре позвонил нам в Бостон, рассказал о своей семье и интересовался нашими делами. А однажды пришло письмо из далекого штата с описанием семьи очередных Земанов и пожеланием успехов в наших поисках.

Были и курьезы. Попалось объявление — предложение помощи в поисках близких. За 10 или 15 долларов мы получили длиннющую распечатку, где кроме телефонов и адресов многочисленных Земанов сообщался их доход, марки принадлежащих им автомобилей и что-то еще весьма частное.

 Позже мы получили доступ к архивам. Нам выдали микропленки с копиями анкетных карточек, которые заполнялись на каждую семью всех иммигрантов с указанием имени, фамилии, даты и места рождения каждого члена семьи, и многое другое. За четыре часа просмотрели сотни карточек за послевоенные годы. Так и не найдя Виктора и Ядвигу.

 Наконец, в сентябре 1994 г. обратились в отделение Красного Креста в Бостоне. Заполнили анкеты, указали варианты написания фамилий и имен членов семьи Виктора, точную дату его рождения. Указали последний известный нам адрес в Харькове, последние контакты. Через год пришло письмо из Женевы из международного Центра Красного Креста. В письме указывалось, что такие-то люди, мать с сыном (все данные не оставляли сомнений в том, что речь идет именно о Викторе и его матери) отбыли 18 августа 1949 г. из г. Бремерхавен (Германия) на корабле «Генерал Херсей». Спонсором их была Национальная католическая благотворительная организация в г. Ютике, штат Нью-Йорк. Мы попросили о помощи главу католической церкви в Сиракузах. В ноябре 1995 г. нам ответили, что централизованных записей по 172 приходам округа Сиракуз нет, и посоветовали обратиться непосредственно в две польские церкви в г. Ютика. Адреса прилагались. Послали в эти церкви, листовки — призывы откликнуться к прихожанам, которые, возможно, что-то знают о разыскиваемой семье. Нам ответили, что, к сожалению, ни в каких списках эта семья не найдена и никто из прихожан не откликнулся (не удивительно, — прошло почти пятьдесят лет).

Тем временем машина Красного Креста крутилась, иногда давала сбои — указывала телефоны, нами уже давно проверенные. И тем не менее, она нащупала нужного Виктора, передала ему наш телефон, после чего 11 мая 1996 года последовал столь долгожданный звонок: “Здравствуйте, Рена, я ваш двоюродный брат Buкmop”. А через две недели мы втроем сидели у нас за столом в Бостоне и не могли наговориться

Виктор оказался обаятельным человеком, великолепным собеседником, с безупречным русским языком, умным и знающим. Всесторонне образованным.

Я спрашивал, откуда у него такие обширные познания, в частности, в истории и философии религии. Оказалось, что одним из наставников Виктора, его куратором в колледже в штате Огайо был историк, единственный, по крайней мере в то время, из не католиков, допущенный к архивам Ватикана. Много лет Виктор работал в разных европейских странах, прекрасно разбирается в искусстве. Как родным владел русским, немецким, польским, английским языками, свободно изъяснялся на французском и итальянском.

 Были и увлечения: мастер фехтования, прекрасный фотограф, краснодеревщик (в подвале располагалась профессионально оборудованная мастерская).

После аспирантуры MIT по органической химии работал в частных фирмах, затем — на государственной службе. О последней Виктор практически ничего не рассказывал. Разве, что он и его жена Джанис имели весьма высокие чины, что по службе ему приходилось бывать во всех концах земли. Доводилось ему участвовать в ответственных правительственных переговорах, В одном из них в Вашингтоне — с тогдашним премьер-министром России Евгением Примаковым. Примаков, послушав английскую и русскую речь Виктора, отказался от услуг привезенного из России переводчика и попросил «господина Земана» выполнять эту функцию в процессе переговоров.

У него чудом сохранились уникальные фотографии, книги и десятки оттисков статей отца и деда, и старинные документы. Уму непостижимо, как удалось пронести дорогие сердцу бумаги и фотографии через военные и послевоенные мытарства на Украине, в Польше и Германии.

Виктор и его жена бывали у нас в гостях в Бостоне и в Нью-Гэмпшире. Гостили и мы у них в Вирджинии и, в последние годы — в Калифорнии. Было очень уютно в их полном света доме на склоне высокого холма, круто спускающегося к океану. С рассветом за окном заводились птичьи голоса, появлялись колибри, которые поражали не только крохотными размерами, но и способностью неподвижно зависать в воздухе подобно большим пчелам.

С Виктором, органически сочетающим американскую и европейскую культуры, было интересно разговаривать. В любой теме он находил некоторые подспудные пласты и разворачивал их с убедительной логикой. Наши беседы начинались за завтраком и кончались за ужином. Рена и Джанис отправлялись спать, в мы еще засиживались, пригубляя коньяк. Похоже, не только я проголодался по задушевной мужской беседе.

Скончался Виктор 23 февраля 2012 года в Калифорнии.

 Мария Александровна Земан-Алиева

Как уже сказано, кроме Георгия у доктора Земана было две дочери Софья и Мария. По настоянию тетки Виргинии Софью при рождении записали католичкой, а Марию — лютеранкой. И в советское время Софья оказалась полькой, Мария — немкой. Это горько отозвалось на судьбе Марии Александровны в годы войны. Хотя её и не выслали как немку, но слишком часто и грубо напоминали, кто она. В войну она, прекрасный врач, дневала и ночевала в роддоме, с её помощью на свет появились многие десятки младенцев, и многие женщины были ей обязаны жизнью и здоровьем. И, конечно же, заслужила медаль «За оборону Кавказа». Но вскоре медаль отобрали, а подонок-чиновник заявил: «Мы награждаем только советских людей». С очень больным сердцем безотказно летала в самые отдалённые районы Азербайджана принимать роды или оказывать срочную помощь. Вернувшись после одного трудного полета, она скончалась молодой 47-ми летней женщиной.

Известно было, что у доктора Земан легче рожать: она помогала не только знанием и умением, богатейшим опытом. Роженицы чувствовали ее доброту, заботу, искреннее участие, полностью ей верили.

Муж Марии — отец Рены  профессор Гамбай Аскерович Ализаде, крестьянский сын из глухого азербайджанского села. Через несколько десятков лет Гамбай Аскерович на свои средства провел водопровод в это село.

Его отец, Ренин дед, мечтал дать единственному сыну образование. Преступив кавказскую гордость, он униженно просил директора гимназии в губернском городе Елизаветполе принять сына. Видимо, в то время и в провинциальной гимназии неплохо учили — до глубокой старости Гамбай Аскерович сохранил хороший французский. Довелось ему быть и лесничим — с винтовкой верхом объезжал свои участки, охраняя их от браконьеров. Усердно учился, был очень способным, стал крупным микропалеонтологом, академиком Академии Наук Азербайджана. В выпущенном в Канаде международном справочнике среди двухсот выдающихся геологов мира ему уделено большое внимание. А об его устных новеллах с похвалой отзывались известные писатели. Кстати, видимо, не таким уж простым крестьянином был и отец Гамбая Аскеровича, если смог позволить себе выписать из Голандии корову.

Гамбай Аскерович был очень скромен. Во время выборов в академию уехал из Баку в отпуск на два месяца, подальше от подковерной свары. Отказался от роскошной квартиры в доме, выстроенном на набережной для академиков, и остался жить в старом доме в нагорной части города, недалеко от самой большой в Закавказье мечети «Таза-Пир». Летом на рассвете через открытые окна доносился голос муэдзина. Так он и жил в маленькой квартире на втором этаже, где часто текла крыша. Лишь бы подальше от скандальной академической братии.

Через три года после смерти Марии Александровны он женился на Тамаре Измаиловне Алиевой, представительнице весьма респектабельной семьи.

 Ее сын Мурад Ягиазаров Народный артист Азербайджана, известен многими ролями в театре и кино. Родился 1939 году в Баку. Закончил Азербайджанский институт искусства. Работает в театре русской драмы им. С. Вургуна. Снимается в кино с 1958 года.

 Дочь Марии Александровны и Гамбая Аскеровича, Рена, играла на скрипке, очень неплохо рисовала. Но после школы выбрала медицину. И существенным аргументом родителей в те смутные времена было: «Врач везде найдет работу, куда бы он ни попал». Рена окончила мединститут в Баку, работала в институте глазных болезней в Баку и в Институте им. Гельмгольца в Москве.

В доме смешались четыре языка: русский, азербайджанский, польский и немецкий. Может быть, это детское многоязычие обусловило легкость, с которой Рена воспринимала и другие языки. Моментально вошла в чешский, когда он понадобился по работе. Английский в Бостоне впитывала из книг. Однажды прочитанное и переведенное новое слово запоминалось навсегда.

Ее муж Марк Гинзбург кончил Московский Энергетический институт в 1953 г. Работал в Академии наук Азербайджана, в институте по автоматизации нефтяной промышленности, преподавал в Политехническом институте в Баку. Разрабатывал общесоюзные системы управления.

Вместе с Реной переехал в Штаты в 1990 г. Вел лекции по иудаизму и математике в колледжах Бостона. За циклы лекций по истории и философии иудаизма во многих городах и штатах, удостоен премии «Корона Торы». Сыновья Рены и Марка — Александр и Виктор — высококлассные программисты — живут в Бостоне.

 

 Софья Александровна Земан

Младшая дочь доктора Земана, Софья, кончила университет, филолог, преподавала русский язык в университете и индустриальном институте.

Муж Софьи — кандидат наук, доцент Григорий Абрамович Гасан-Джалалов — из княжеской армянской фамилии. Его отец, Абрам-Бек владел предприятием по изготовлению мельничных жерновов. Григорий Абрамович был человеком высокой честности и исключительной доброты.

Прекрасный врач, бессребреник, в армии служил дивизионным врачом, а в мирное время работал в клинике и какой-то период был главным терапевтом Баку. У него был веселый приветливый характер. Без памяти обожал свою единственную дочь Зару. Места себе не находил, когда Зара сдавала экзамен в консерваторию. Чтобы отвлечься, пошел в кино. Господь оказал ему великую милость: призвал к себе и не дал дожить до пылающего торфяными пожарами лета 1972 года, когда Зарочка, уже мать двоих детей, утонула в озере под Москвой.

Зарочка была очень красива, похожа на «Неизвестную» картины художника Ивана Крамского, только с более тонким лицом.

Муж Зарочки, Борис Егиазаров доктор наук, профессор. Закончил в 1955-м МИФИ. Работал у академика Кикоина в Курчатовском институте. Затем был начальником отдела ВНИИ приборостроения. Занимался аппаратурой для исследования и приложений аннигиляции позитронов и эффекта Мессбауэра, нейтронно-активационным анализом. На многих космических спутниках стояли приборы, созданные в отделе Егиазарова. В 1991-м году создал фирму, первым прибором которой были обычные бытовые часы “Электроника”, куда встроили дозиметр; три секунды они показывали время, а три секунды — дозу гамма-излучения. В «грязной» по тому времени Москве прибор нашел широкий рынок сбыта.

Известие о смерти Зарочки застало нас с Реной в Кисловодске. Летом 1972 г., сбегая от проклятой жары и дыма торфяных пожаров, Борис и Зара расположились в палатке на берегу подмосковного озера. Приятель уговорил их покататься на его моторке, лодка перевернулась и… В тот же день мы с Реной вылетели в Москву. Три дня с сотрудниками Бориса мы искали в озере тело Зары. Нашли на четвертый день. Зарочку похоронили на армянском отделении Ваганьковского кладбища. Её надгробный памятник-бюст, очень похожий на оригинал, изваял известный скульптор, народный художник СССР академик Николай Багратович Никогосян, недавно отметивший свое 95-летие.

 Борис скончался в январе 2014 г. Фирму возглавила его вдова. Основная продукция — выпускаемый фирмой сейчас оригинальный прибор, — анализатор качества молока по пяти параметрам: органолептика, механическая загрязненность, кислотность, соматические клетки и бактерии.

 Старший Сын Бориса и Зары, Гриша, последние годы серьезно болен, не работает. Его сын Алексей Григорьевич с семьей живет в Париже, имеет свое дело в области разработки и обслуживания программного обеспечения. У него двое деток Алиса 7-ми лет и Николай 5-ти лет.

Младший сын Зарочки Леша родился в 1957 в Москве. Год проучился в Московском инженерно-физическом институте, затем — в Институте стали и сплавов. Окончил его в 1979 г. по специальности «Кристаллография» и работал в Институте атомной энергии им. И. В. Курчатова. Работал в нехарактерной для атомного института группе «Проблем нераспространения атомного оружия». В Америку семья Леши приехала в 1995 г. Здесь Леша переквалифицировался в химика-аналитика и занимается контролем качества продукции в медицинской фирме. Тамара, жена Леши родилась в 1959 г. в Баку. Она и ее сестра Наташа учились в Чечено-Ингушском университете в Грозном. Это был филиал Ленинградского Госуниверситета, с хорошими преподавателями. Тамара окончила по факультету Романо-Германской философии, Наташа — французское отделение (сейчас Наташа преподает французский в Сан-Франциско, США). После университета Тамара год учительствовала в ингушской школе, а потом в Баку. В Штатах Тамара, окончив соответствующие курсы, стала первоклассным экспертом по оценке драгоценных камней, до пенсии проработала в известной ювелирной фирме. Сын Леши и Тамары, Сережа получил степень мастер-дегри в колумбийским университете, дочь Аня — в Туро-колледже готовится стать доктором физиотерапии.

 Не хотелось бы завершать записки на грустной ноте. Не хочется думать, что с уходом фамилии Земан прервались бесследно традиции этой интереснейшей семьи. Живут же новые поколения, пусть и под другими фамилиями, но сохраняя некие черты Земанов.

 Явно вижу их, например, в нашем старшем сыне, названном Александром в честь двух прадедов. Это пунктуальность в работе, обязательность, способность к языкам, высшие оценки в школе и институте. Аналитический ум. Честность, открытость, нетерпимость к хамству. Нелюбовь к административным должностям — всегда их сторонится. У него есть черты, унаследованные и по другим линиям, но разговор не о них.

 Или в младшем внуке и правнуке Софьи Земан — Алексее и Сереже. Энергичные, способные и честные люди. Есть и другие, достойные.

 

ЧТО ДАЛЬШЕ?

 Несколько лет назад размышляя о вступлении в девятый десяток, я писал в книге «Берег моря суеты»: «Нет, смерть — это не просто страх. Это и горькая печаль, печаль от того, что за исключением немногих близких мир даже не вздрогнет, когда мы уйдем.

«Будет ласковый дождь, будет запах земли.
Щебет юрких стрижей от зари до зари,

……………………………………………
 И весна… и Весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет».

 ( Сара Тисдейл)

 Человек умира­ет, проходит совсем немного поколений, и память о нем исчезает бесследно. Над ним смыкаются воды забвения.

 Нам остается скорбь сознания, что самое ценное, бесконечно ценное — вот эта уникальная, неповторимая жизнь обречена на уход из памяти людей. И эта скорбь в той или иной форме всегда в человеке. И примириться с тем, что эта уникальность исчезает, и что память о ней стирается, не легче, чем примириться со смертью».

 И я возмечтал о невозможном, не просто в памяти живущих оживить тех, кто в веках сохранял и передавал искорку жизни из поколения в поколение и донес ее до ныне живущих, но и не дать угаснуть этой памяти о них, и о тех кто придёт им на смену.

 Мне созвучно стихотворение моего земляка Леонида Зорина (Зальцмана), написанное им в 34 года:

«Мы живем и хлеб жуем,
А отцы нас так любили!
Мы не то, что их забыли,
Просто мы без них живем.

Что осталось? Горстка пыли,
Полусказки, полубыли,
Мы так редко их зовем.
Мы давно себе забили
Головы. А их забыли
И ночами не ревем.

А они когда-то были.
И они нас так любили.
И мы тоже их любили.
А теперь без них живем».

 Но я не могу принять, что остались только «Горстка пыли, Полусказки, полубыли». И хотел бы надеяться, что среди молодой поросли четырех наших родов найдутся те, кому дорога память отцов и матерей. Найдутся чуткие радетели готовые продолжить описание ветвлений этих родов. Составить «Книгу вторую».

Я оставляю весь архив, контактные данные всех, с кем связывался в процессе составления этой книги, своему старшему сыну Александру Гинзбургу.