Сам процесс поступления в институт оставил в памяти Арнессы горький привкус. В те годы в высшие учебные заведения медалистов принимали вне конкурса, без экзаменов. Из Барнаула в Ленинград было выслано письмо с документами медалистки, на которое прислали ответ с тремя вопросами: 1) Где Вы были во время войны? 2) Ваше Социальное происхождение? 3) Ваша Национальность?

Любовь Гиль

200-летняя история моих предков и породнившихся с ними семей
(документы, письма, воспоминания родных)

Боград, Блох, Фельдман, Куперман, Абрамские, Зайцевы, Шаргородские, Уманские, Стрельцис, Баскины, Позины, Вайнцвайг, Темкины, Гершкович, Каневские, Либерман, Сорокины

(продолжение. Начало в №4/2015 и сл.)

Глава XI (III, IV)

Фельдман и Куперман

Недавно у меня появилось немало новых сведений о семьях — потомках ветвей Фельдман и Куперман, живших в Николаеве в XIX и начале XX веков.

Темкины

Первым ребенком из 8 детей в семье Иоэля-Бера Фельдмана, старшей сестрой пяти сестрам и двум братьям, в том числе моей бабушке, Басе Фельдман, была Ривка/Рива Берковна Фельдман, 1868 г.р.

Рива в 1888 году вышла замуж в Николаеве за бериславского мещанина Хацкеля Мееровича Темкина, родившегося в 1864 г.р. в семье Меера и Сары-Сосиль Темкиных. В главе III (Фельдман)[1] я уже писала о ней и её семье, перечислила ее детей: «Либа-Гитель, 1894 г.р., Махля, 1897 г.р., Лев, 1901 г.р., Яков, 1902 г.р., Цирель, 1905 г. и умершие в раннем детстве — Хаим-Мордух, (1889-1890), Герш (1898-1900), Эстер (1908-1908). Имена Циля и Лев я слышала в разговорах родных при упоминаниях о Темкиных. У меня хранятся фотографии Цирель (Цили) и Льва, но мне почти ничего неизвестно об их судьбе.

Недавно в «Яд ва-Шем» появились списки эвакуированных. В них я нашла Цилю Темкину, бухгалтера, эвакуировавшуюся в Молотово Омской области и ее брата Якова Темкина, инженера, эвакуировавшегося в Сталинград с женой, Ревеккой Ароновной Липницкой, дочерью Арнессой, 1934 г.р. и сыном Анатолием, 1939 г.р. До войны Циля и Яков с семьей жили в Николаеве. Какова их дальнейшая судьба, вернулись ли они в Николаев? На этот вопрос пока ответа нет».

К счастью, сейчас многое прояснилось в судьбе потомков Ривы Темкиной. Через сайт «GENI» меня нашла правнучка Якова Темкина — Даниэли (Даша). Её бабушка — моя троюродная сестра Арнесса, дочь Арнессы, Марина, и внучка Даша, живут в Иерусалиме. Арнесса и Марина репатриировались в Израиль из Ленинграда, Даша родилась в Израиле. Теперь благодаря интернету мы вышли на связь, Арнесса и поведала мне о своих родных.

К великому сожалению, бабушка и дедушка Арнессы, Рива и Хацкель Темкины ушли из жизни в годы Гражданской войны заболев тифом, вечная им память.

Арнесса Яковлевна Темкина (по мужу Полоцкая) поделилась со мной фотографиями из ее семейного архива. Благодаря названным ею фамилиям родных, Перельман, Соловьевы, а также спискам эвакуированных из Николаева с сайта «Яд ва-Шем» удалось восстановить некоторые подробности о семьях дочерей Ривы Фельдман-Темкиной, Таубы и Махли. Но, к сожалению, связь с потомками этих семей утеряна.

Тауба/Таня

Среди новых находок найдена запись о рождении в 1891 году Таубы, старшей дочери в семье Хацкеля и Ривы Тёмкиных. После смерти родителей Тауба (в семье ее называли Таней) заменила мать своим сестерам и братьям. Таня с мужем, Григорием Перельманом, и детьми жила в Николаеве. У нее была дочь Лия (Люся), 1912 г.р. и сын, имя которого пока не установлено, известно только, что он пропал без вести в Финскую войну. У Люси была дочь Римма Хавкина, 1940 г.р., у Риммы двое сыновей Виталий, 1963-84 г.р. и Михаил, 1969-70 г.р.

Махля/Маня

Дочь Ривы Либа-Гитель/Люба Темкина вышла замуж, родила двоих детей, сына Харитона, в 1924 г. и дочь Шену/Жанну, в 1927 г. Но она очень рано ушла из жизни, оставив малых детей. Муж Любы, Иосиф В. Соловьев, овдовев, женился на младшей сестре жены, Махле Темкиной, её семейное имя Маня. Вместе они вырастили и воспитали его детей —племянников Мани. Маня стала для них очень преданной матерью и бабушкой их детям. В списке эвакуированных из «Яд-ва-Шем» она записана их матерью. До войны они жили в Николаеве, эвакуировались в Молотово Омской области. После войны семья проживала в Херсоне. Жанна получила профессию литератора, преподавала русский язык и литературу. Её сына звали Вадик.

Лев

Начало войны застало офицера Льва Хацкелевича Темкина в Одессе. Воевать он начал со второго дня объявления войны, с 23 июня 1941 г. Капитан Лев Темкин был награжден орденом «Красной Звезды», медалями «За оборону Кавказа», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941- 1945 гг.»

Лев жил со своей женой Ольгой, врачом, в Одессе, Новоборисове, Кривом Роге, возможно еще в других местах. Детей не оставил.

Цирель/Циля

Циля Темкина была замужем, её мужа звали Володя, у них родилась дочь, но с горечью пришлось узнать, что малышка скончалась в эвакуации от голода. После эвакуации Циля вернулась в Николаев.

Циля была яркой личностью, все родные любили её, Арнесса вспоминает о ней очень тепло. Моя мама тоже часто вспоминала свою двоюродную сестру Цилю, они были очень дружны в детстве, Циля обладала легким характером, весёлая и общительная, она всегда притягивала к себе родных и друзей, а друзей у нее всегда было немало.

Яков

Яков Темкин женился на Ревекке Липницкой, коллеге и подруге его сестры Цили. Вместе они прожили долгую и счатливую жизнь, у них родились дочь Арнесса и сын Толя.

Яков учился в Николаевском кораблестроительном институте, закончив который работал начальником сборочного цеха на прославленном заводе «Марти».

В начале войны было решено эвакуировать завод, предварительно взорвав его. Это было поручено восьми ведущим специалистам завода, в их число вошел Яков Темкин. Однако семьи сотрудников надлежало эвакуировать раньше. В эти дни Яков вернулся домой и сказал жене: «Собирайся в дорогу, вещей бери только 40 кг». 40 кг —на четверых членов семьи — Ревекку, ее маму и детей, ведь разрешили брать с собой по 10 кг на каждого. 4 августа 1941 г. Яков проводил семью в эвакуацию из Николаева в Астрахань. Ехали они в товарных вагонах-«теплушках», эшелоны бомбили, были раненые и даже погибшие. По прибытию в Астрахань выяснилось: там нет подходящего завода для сотрудников кораблестроительного завода «Марти». Было решено переправить семьи заводчан в Сталинград на тракторный завод. Из Астрахани в Сталинград переправлялись по Волге, плыли на теплоходе двое суток.

В это время семья потеряла связь с мужем и отцом, а он при подрыве завода был ранен, ведь в это время уже началось наступление гитлеровской армии. Раненый Яков с остальными семью товарищами двигался на восток, преодолевая тяжелейшие испытания, и всё же всем восьмерым удалось остаться в живых. Наконец он появился в Сталинграде, где уже около двух месяцев находились его близкие. Завод находился под Сталинградом, в Сарепте. Там их поместили в барак, где они прожили полтора года. Родители Арнессы работали, отец на заводе, мама — в детском саду, с детьми дома оставалась бабушка. Ютились впятером в комнате, если можно ее так назвать.

Начались обстрелы вражеской авиации. Девочка Арнесса впервые увидела гибель человека. Это потрясло ее, она до сих пор не может спокойно об этом рассказывать. В бараках туалет находился во дворе, однажды во время обстрела в нем находился сосед. Он выскочил оттуда с прострелеными рукой и ногой, окровавленный, еле дошел к парадной двери, сразу же выбежали соседи и кто-то из них, чтобы смыть кровь с раненого обдал его водой из ведра. И раненый сосед тут же молниеносно скончался.

В эти же дни Яков Темкин снова был ранен в ногу, пуля коснулась кости. Последствия этого ранения давали знать о себе всю его оставшуюся жизнь. Немцы стремительно наступали, двигаясь к Сталинграду, и предстояла новая эвакуация, в этот раз завод эвакуировали в Барнаул. Всех переправляли на корабликах через Волгу в город Энгельс, где уже ожидали эвакуированных.

И снова «теплушки», снова ужасающая картина предстала пред маленькой девочкой, счастливое довоенное детство которой уже было далеко позади. Эта тяжелая дорога в Барнаул тянулась целый месяц.

По прибытии в Барнаул заводчан и их семьи поместили в корпус мясокомбината, где им пришлось спать на холодных гранитных полках, раньше на них размещали туши скота.

Постепенно эвакуированные начали искать другое жилье. Ревекке удалось снять комнату в избушке, хозяйкой оказалась добрая женщина, Карповна, муж её был на фронте. Она с двумя детьми жила в этой избушке из двух комнатенок. В одной разместилась семья Карповны, в другой —семья Темкиных, жили дружно, во всём помогая друг другу. Комнатка была небольшая, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Дети спали на русской печи, бабушке устроили постель, родители спали на полу. Карповна работала на мясокомбинате, а там всем сотрудникам разрешалось выносить кровяную колбасу. Она делилась этой колбасой с семьей своих постояльцев. Арнесса до сих пор помнит её вкус, это лакомство казалось ей тогда райской пищей. Во дворе обе семьи выращивали капусту и картошку, еду готовила бабушка, умудряясь всех накормить из того, что было.

Мама Арнессы, Ревекка Ароновна, сразу понравилась Карповне, как только она переступила порог ее дома в поисках жилья. Хозяйка расспросила Ревекку о ее семье и легко согласившись сдать комнату, сказала: «Ты такая симпатичная, наверное, и дочь твоя такая же». Действительно, Ревекка и Арнесса были не только симпатичными, но и красивыми, и добрыми. Прошло какое-то время и местные власти потребовали от эвакуированных жильцов прописку.

Тогда Карповна впервые увидела в документах семьи Темкиных запись о национальности. «Так вы евреи»- сказала она Ревекке, добавив: «А у нас, я слышала, говорят, что все евреи страшные и с рогами. А вы такие красивые, милые люди!», и они вместе долго смеялись.

Темкины после окончания войны остались жить в Барнауле, в Николаев не  вернулись.

Яков Хацкелевич Темкин ушел в мир иной в Барнауле в 1974 г. Его супруга Ревекка Ароновна Липницкая-Темкина репатриировалась в Израиль из Ленинграда с дочерью Арнессой в 1992 г. Она жила в Иерусалиме 12 лет, где ушла в мир иной в 2004 г.

Да будет благословенна светлая память о Якове Хацкелевиче Темкине и Ревекке Ароновне Липницкой-Темкиной.

Арнесса

Дочь Якова и Ревекки, Арнесса, окончила школу с серебряной медалью в 1952 году в Барнауле. После окончания школы поступила в Ленинградский институт киноинженеров. Сам процесс поступления в институт оставил в памяти Арнессы горький привкус. В те годы в высшие учебные заведения медалистов принимали вне конкурса, без экзаменов. Из Барнаула в Ленинград было выслано письмо с документами медалистки, на которое прислали ответ с тремя вопросами:

1. Где Вы были во время войны?
2. Ваше Социальное происхождение?
3. Ваша Национальность?

На семейном совете решили, что дочь должна ехать в Ленинград. По прибытию в город на Неве Арнесса пошла в институт, но, не обнаружив своей фамилии в списках, начала рыдать. Это был настоящий шок. Но судьба распорядилась иначе. Она остановилась в семье друзей её родителей, ленинградцев, которых война забросила в Барнаул, где они и подружились с семьей Темкиных. А незадолго до приезда Арнессы они вернулись в Ленинград. Вместе с недавней барнаульской школьницей глава этой семьи пошел к ректору института, он был искренне возмущен нарушением всех официальных правил приема. И этот разговор с ректором всё же принес результат. Арнессу зачислили в институт, но не на химический факультет, куда она подавала документы, а на механический.

Успешно завершив учебу в институте, получив диплом, Арнесса поехала по направлению в Одессу, где она 2 года работала киноинженером на Одесской киностудии. В Одессу к ней приехал ее жених, ленинградец Зиновий Полоцкий, выпускник того же института. Там и состоялось их бракосочетание.

Вскоре они вернулись в Ленинград, там родилась их дочь Марина. Много лет Арнесса вела преподавательскую деятельность в техникуме по эстетике и черчению. В Ленинграде она прожила 40 лет, она до сих пор влюблена в этот прекрасный город на Неве. В разговоре с большим волнением вспоминает любимый город, конечно же, есть о чем вспомнить, ведь лет прожито там немало.

Арнесса счастлива, что теперь уже 26 лет живет Иерусалиме. Её дочь Марина совершила «алию» до приезда мамы и бабушки, в Израиле вышла замуж, здесь же родилась ее дочь Даниэли/Даша, сейчас студентка Тель-Авивского универстиета.

Брат Арнессы, Толя, с семьей живет в России, имеет сына Якова.

На мой вопрос: Какое событие в твоей жизни наиболее яркое, запоминающееся?

Арнесса отвечает: — День объявления Победы над фашистской Германией.

Она вспоминает этот незабываемый день очень часто. Помнит, как кто-то услышал по радио эту радостную новость, молниеносно остановились все дела, учеба в школе, работа. Люди выбежали на улицу и с возгласами побежали к центральной площади Барнаула, а там творилось что-то невообразимое. Эта картина, увиденная школьницей младших классов, до сих пор перед ее глазами. Люди обнимались, целовались, плакали. Хотя, казалось бы, нужно радоваться, ликовать, наступил конец злодеяниям, тяжелейшим испытаниям, выпавшим на долю всего народа. Как точны слова песни —»Это радость со слезами на глазах!»

Еще одно яркое воспоминание Арнессы — 12 апреля 1961 года — полёт первого космонавта, Юрия Гагарина, встреченный огромным всеобщим ликованием. Арнесса вспоминает, как в Ленинграде, в её коллективе все сотрудники вскочили с мест и выбежали на улицу, где со всех сторон непрерывным потоком шли ленинградцы, взволнованные такой ошеломляющей новостью. Заполненные радостными людьми улицы, их ликование, отчетливо напомнили Арнессе День Победы — 9 Мая 1941-го в Барнауле.

Несомненно, в жизни Арнессы было немало ярких волнующих событий, но она выделила эти два. О моей троюродной сестре, Арнессе, я узнала только недавно, как и она обо мне. Очень жаль, ведь мы могли познакомиться давным-давно. Она —светлый человек, веселая, жизнерадостная, общительная с положительно заряженной энергетикой. Представляю, какой она была в молодые годы.

Вот фотография Арнессы в годы учебы в институте, на студенческом капустнике.

Гершкович

В главе IV (Куперман)[1] указаны дети моего прапрадеда Хаима Фальковича Купермана и его жены, прапрабабушки Либы Шмульевны. Их первенцем была моя прабабушка Хая-Сура Хаимовна Куперман (в замужестве Фельдман). Кроме нее перечислены все их сыновья. На основании новых находок из архива г. Николаева выяснилось, что у них была еще одна дочь —Идис Хаимовна Куперман (в замужестве Гершкович), 1855-56 г.р. —младшая сестра моей прабабушки.

Найдены архивные документы:

1.Запись о браке

«Николаев 7 августа 1879 г. (по старому стилю). Жених —причисляющийся в Николаевские мещане Аврум Гершкович, 24 г., невеста —девица Идис, 23 г., дочь умершего солдата Хаима Купермана»

2.Запись о рождении сына
Отец — Николаевский мещанин Аврум Гершкович, мать — Идис (Иегудит), родился сын Яков» Роза Фельдман-Гершкович приходилась родной племянницей Идис (Иегудит, Юдифь) Куперман-Гершкович. Недавно обнаружена запись о рождении старшего ребенка Розы Фельдман-Гершкович, ее сына Якова Иосифовича Гершковича: «Николаев, 9 февраля 1895 г. по старому стилю, 27 швата по еврейскому летоисчислению. Отец — запаса армии Иосиф Шмульевич Гершкович, мать — Роза, сын — Яков». По всей видимости, эвакуировались они с заводом. Ранее о Розе Фельдман-Гершкович мне было известно немного, знала лишь из семйных преданий, что моя бабушка (3-й ребенок в семье Фельдман) была с ней дружна более, чем со всеми остальными сестрами. Мне было известно о переселении членов ее семьи в Москву в 1920-х — 1930-х гг. Во всяком случае, точно установлено, что ее дочь Любовь Иосифовна жила в эти годы в Москве. Но о том, что у Розы был старший сын Яков, оставшийся жить в Николаеве и проживший там с семьей до начала войны, я узнала только сейчас. Стало ясно по именам внуков Розы, что Роза умерла не позднее 1937 г., а ее муж Иосиф не позднее 1921 г. Однако, у меня есть некоторые соображения, которыми решила поделиться с читателями в надежде, что кто-то узнает себя или своих знакомых в моем маленьком рассказе и сумеет подтвердить или опровергнуть мои предположения. Семья горьковчан состояла из 7 человек, очень стареньких прабабушки и прадедушки Саши, их дочери — бабушки Саши, его родителей, Саши и его младшего брата. Помню только имя ровесника моего сына — Саша. 

Каневские

Гитель Берковна Фельдман, в замужестве Каневская —родная сестра моей бабушки, Б.Б. Фельдман-Блох.Как уже было написано, в Израиле я нашла моего троюродного брата Бориса Арьевича Каневского. После публикации [1],[2] он нашел фотографии его бабушки Гитель Берковны Фельдман-Каневской с ее супругом Юдко Ицковичем (Адольфом Исааковичем) Каневским и их детьми, а также фотографию его отца. Он мне и переслал эти фотографии.

Отец Бориса, сын Гитель Берковны, Арий Юдкович (Адольфович) Каневский родился в Николаеве 26 июля 1918 г. по юлианскому клендарю (или, как принято писать, по старому стилю). В 1920-х гг. семья Гитель (Кати) и ее мужа Юдко (Адольфа) Каневских переехала из Николаева в Москву. Дочь Рива находилась в начале войны в Конаково недалеко от Твери. Там, роя окопы она познакомилась и подружилась со славной русской девушкой Машей. Маша при рытье окопа была ранена в спину осколком гранаты, о чем не давал забыть, оставшийся на всю жизнь шрам. Паек им выдавали табаком, и Маша отдавала свой табак курящей подруге Риве. Их дружба продолжалась и после войны в Москве. Рива и познакомила Машу со своим братом, вернувшимся в Москву с военной службы на Дальнем Востоке в 1946 году. Скончался Арий Адольфович Каневский в Москве в 1992 году, похоронен, как и его родные на Востряковском кладбище. Да будет память о нем и его жене благословенна.

Борис Каневский

Борис Арьевич Каневский родился в Москве в 1949 г., автор 20 научно-технических статей, с молодых лет писал рассказы и стихи, в том числе, для детей, переводил с венгерского языка стихи для детей, публиковался в журнале «Костер». Живет с семьей в Тель-Авиве, женат, имеет сына и внука.

Переписка с Борисом Каневским

С моим троюродным братом, Борисом Арьевичем Каневским, у меня началась переписка. Приведу несколько фрагментов из нее.

1-е письмо Бориса мне:

Как Юлианский календарь и медиана в треугольнике способны повлиять на жизнь

«Мой отец, (Да будет благословенна память о нем) родился сразу после революции, отменившей букву «ять», Юлианский календарь, черту оседлости, много чего еще и даже «милость к павшим».

Как водится, родители отца позаботились о том, чтобы ребенку, кроме обязательного обрезания, было выписано свидетельство о рождении, в коем размашисто-чернильным пером указывалась дата рождения: 26 июля 1918 г. старого стиля, что соответствует 8-му августа по новому стилю, т.е. по григорианскому календарю.

О! В этом-то Юлианском календаре все дело. В 1937 году, через 19 лет мой отец был призван в армию и направлен на Дальний Восток (Амурская область, Сахалин, Курилы), который в те годы власть усиленно насыщала живой силой и техникой. Демобилизоваться он должен был бы к осени 1940 г. Но обстановка там была настолько напряженной, что ему довелось уйти на гражданку только в 1946 г.

Если бы в военкомате времени призыва озаботились использовать, как положено григорианский календарь, отцу надлежало бы быть призванным на год позже, а срок его демобилизации выпадал бы на осень 1941 г.

Это значит, что с большой вероятностью он мог бы оказаться на Западном фронте в 1941 г., что значительно уменьшало возможность моего появления на свет и, как неумолимое следствие, последующей репатриации в Израиль.

В 1966 г. я пришел на вступительные экзамены на геологический факультет МГУ, окончив, хоть и весьма среднюю, но все же спецшколу с геологическим уклоном. Один день в неделю нас обучали преподаватели того же МГУ и мы получили знания, достаточные, как оказалось в дальнейшем, чтобы не посещать занятия по всем геологическим дисциплинам на 1-м курсе, а просто являться на экзамены за оценкой «отлично».

Первым, как положено, предстояла математика письменная. Натасканный моим двоюродным братом Сашей (Александром Мордковичем — Л.Г.), к тому времени уже кандидатом физико-математических наук, и дорогостоящим репетитором, я рассчитывал на успех. Благополучно справившись с арифметической задачей, алгебраическими и тригонометрическими примерами, я застрял на банальной «Эвклидовке». Нужно было найти площадь треугольника при заданной медиане. Промучившись до конца экзамена, исписав кучу черновиков (они обязательно прилагались к чистовику) и проявив тучу сопутствующих геометрических знаний, я решения так и не получил. А ночью того же дня во сне (не шучу!) высветился ответ: надо было достроить проклятый треугольник до не менее одиозного параллелограмма.

Придя через некоторое время за результатами и не обнаружив против своей фамилии сине-карандашного прямоугольника, означающего роковой «неуд.», я воспрянул было духом, но на устной математике все встало на свое нормально-советское место: решив 4 задачи из 5-и и, как было сказано, проявив тучу сопутствующих геометрических знаний, я получил за письменную работу лишь «удовлетворительно».

Затем последовала спорная четверка по устной математике, никакая четверка по физике, пятерка по химии и тройка за сочинение, других оценок экзаменаторы-филологи не ставили практически абитуриентам негуманитарных факультетов. Из 15 возможных баллов по профилирующим дисциплинам (математика и физика) я получил лишь 11. При конкурсе порядка 10-15 человек на место (лирики-физики теряли популярность, «естественники», наоборот, приобретали) я был обречен. Уже на письменной математике советская система определила мое место в другой системе высшего образования. Забрав документы, и ни дня не потратив на подготовку, я успешно сдал экзамены в разрешенный евреям и полуевреям Московский Геологоразведочный Институт, окончив который, получил квалификацию ИНЖЕНЕРА, столь ничтожную в СССР, сколь весомую в Израиле. Престижный МГУ дал бы мне прекрасную, но менее востребованную здесь степень «академая».

Спасибо тебе, медиана, за то, что 23 года тому назад ты внесла меня инженером (100% по специальности) в Минстрой крошечной страны на Ближнем Востоке …»

Мой ответ Борису Каневскому:

За всё судьбу благодарю (былое и думы)

Чем дольше живу, тем больше прихожу к мысли, что всё нашей жизни, предопределено судьбой, начертанной где-то бесцветными чернилами, которые со временем проступают на страницах книги жизни человека.

Давайте, возьмем для примера семью нашего прадеда, Иоэля-Бера Фельдмана, задумаемся о прошлом разветвленной семьи Фельдман к началу XX века. Его дети — наши бабушки, их сестры и братья жили в Николаеве, многие уже имели свои семьи, рожали детей. Кто из них, скажем в 1901 г. помышлял, что не пройдет и 30 лет, как почти все они разлетятся в разные стороны? А ведь, безусловно, это изменило ход событий в дальнейшем для каждого. Потом была война. Как точны слова — «Ах, война, что ты сделала подлая…»

Вот мы, родившиеся после Победы, могли и не родиться. А что можно сказать о тех, кто успел родиться до войны: многие сгорели в Холокосте, а тот, кто выжил, мог и не дожить до мая 1945 г. Наше рождение — это случайность или нет? Не знаю, знаю только — это счастье, подаренное Всевышним, это — судьба.

Вы, Боря, написали о своем отце, которому посчастливилось вернуться домой в 1946 г. Это — судьба. Среди моих знакомых были дети отцов, не вернувшихся с боев на Дальнем Востоке.

Что касается моих близких, то в своей книге (главе V [2]) в воспоминаниях моей мамы я описала, как она осенью 1941 г. в Харькове вскочила в вагон уже на ходу и тем спасла свою жизнь. А папа мой умирая в госпитале находился в мертвецкой; но, к счастью, он очнулся. Поняв, что вокруг никого нет, с большим трудом ползком добрался до коридора. Только там его заметила медсестра, после чего его перенесли в палату. Наверное, моим родителям было суждено выжить и встретиться вновь в 1945-ом.

А Миша, мой муж, родился в марте 1941 г. По дороге во время эвакуации мама потеряла его, а потом чудом нашла. Поделюсь с Вами моим рассказом «Между жизнью и смертью» об этих событиях. Он был опубликован в 364-м номере международного журнала «МЫ ЗДЕСЬ» ([16]).

МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

«…ин васер ун файэр
Волт зи гэлофн фар ир кинд…»

(«…В воду и огонь
Она бы пошла ради своего ребенка. …» — перевод на русский язык)

Из популярной песни «А идише мамэ»

Эта подлинная история о тех, кому выпало жить, испытав на себе все превратности судьбы в роковые годы Второй Мировой…

В первые дни нападения фашистской Германии на Советский Союз муж Жени, Иосиф, ушел на фронт. А она осталась в Харькове с двумя сыновьями — подростком Павликом и родившимся в марте 1941-го Мишенькой. Все её родные жили в Днепропетровске, а в Харькове никого из родных не оказалось, и помочь ей эвакуироваться было некому. Все попытки приобрести билет на поезд оказались безуспешными. По городу начали ходить упорные слухи о том, что гитлеровцы в захваченных ими городах уничтожают евреев. Уже стало ясно, что оставаться здесь очень опасно. А вражеская армия тем временем приближалась к Харькову.

За считанные дни до немецкой оккупации Женя приняла решение идти с детьми на вокзал. После неоднократных попыток попасть в поезд, следующий на восток, ей всё же удалось уговорить одного машиниста. Но в товарных вагонах его поезда места не нашлось, все вагоны были перегружены людьми и оборудованием. Но, видно, доброе сердце билось в груди этого человека, пожалел он детей и их убитую горем мать. Он пустил их на паровоз. На одной из ближайших остановок этот парень решил облегчить участь младенца, тяжело дышавшего вблизи топки, и всё-таки нашел для них место в вагоне.

Душные вагоны, абсолютно не приспособленные для перевозки людей, были переполнены. Люди располагались на вещах, на оборудовании, перевозившимся с заводов и фабрик в глубокий тыл. Воды и туалетов в товарняке не было, добыть немного водички и кипятка можно было только на станциях. На одной из них, на станции Поворино, Павлик сошел с поезда в поисках воды, как и многие пассажиры, но все вернулись, а его всё не было, на зов матери он не откликался. Чтобы найти Павлика, Женя оставила в вагоне на минутку Мишу, а также сумочку с документами и немного вещей, из тех, что она и Павлик смогли донести до вокзала (в основном, предметы первой необходимости).

Павлика она нашла, но поезд к той минуте уже тронулся. Невозможно описать отчаяние матери, потерявшей в дороге свою крошку, своего ненаглядного полугодовалого сыночка.

О том, что пропали все её документы, она тогда не думала, это повлияло на её жизнь позднее, а в тот момент все мысли были только о малютке. Нужно было найти в себе силы, чтобы принять верное решение, и ей это удалось. В Поворино снова с неимоверными трудностями ей с Павликом удалось пересесть в другой поезд. Безутешным было её горе. Не в силах сдерживать слезы, рыдая, не находя себе места, она несколько раз теряла сознание. Попутчики проявили сочувствие к несчастной матери, но успокоить её никому не удалось.

А поезд шел на восток, вот они проехали одну станцию, затем другую… И вдруг на одной из станций Женя, утирая слезы, увидела красноармейцев, столпившихся у стола, на котором лежали какие-то вещи, показавшиеся ей знакомыми. Так убитая горем мать обнаружила, что в этих тряпках (одеяло, пелёнки — всё превратилось в тряпки) лежал её сыночек, ее Мишенька, в окружении солдат, не знавших, что делать с малышом. Ведь они, молодые бойцы, оказались на той же станции, сойдя со встречного поезда, следовавшего на фронт. И назавтра им предстояло идти в бой за эту страну, за ее народ, за отцов и матерей, за жен и детей, за сестер и братьев, за любимых невест.

Дальше путь матери и её детей лежал до самой Волги, где уже начали формировать баржи для переправы на другой берег. А самолёты противника кружили над ними и бомбили эти баржи. Попасть на баржу, да ещё под обстрелом, казалось делом невозможным. Не удалось попасть ни на первую, ни на вторую, ни на третью, но люди просились, рвались туда изо всех сил. Жене и ее старшенькому Павлику посчастливилось оказаться только на четвёртой барже. Женя устала, измучилась, но крепко держала на руках свою драгоценную находку, своего малыша Мишеньку. Именно эта баржа осталась единственной уцелевшей от обстрелов, три остальные были потоплены. После этого они ещё долго ехали через Казахстан, пока не остановились в Акмолинске. Женя не знала, где ей остановиться, на какой станции сойти, где им посчастливится найти хоть какой-то кров и пропитание. Среди попутчиков нашлась семья, у которой в Акмолинске жили друзья, и мать троих детей, обнадежив Женю, уговорила её следовать за ними.

Спасибо добрым людям, на первых порах ей помогли как-то обустроиться в углу барака. Но очень важно было не потерять материнское молоко. Где же найти продукты? Цены на всё баснословные, а нужно ещё и отапливать помещение. И Жене удалось устроиться на работу и получать, хоть и скудный, но паек. Прожив с горем пополам некоторое время в холодном и голодном Акмолинске, Женя каким-то образом узнала, что вся её родня успела эвакуироваться из Днепропетровска в Таджикистан, и она решила поехать с детьми к своим родителям, сестре и племянникам. Но вскоре после их переезда и волнующей встречи с родными начались новые испытания. Там, в Янги-Базаре, начала свирепствовать малярия. Все родные, а также и её младшенький, Миша, тяжело заболели. Женю и её сестру постигло безутешное горе — их родители и младший сын её сестры, годовалый Вовочка, скончались от этой тяжелой болезни. Но Мишенька, сын Жени, к счастью, выжил. Правда, он долго, на протяжении многих лет, ощущал последствия той страшной болезни.

В Янги-Базаре каждый день хоронили людей, особенно высокая смертность была среди эвакуированных детей и стариков. Они умирали не только от малярии, но еще и от голода.

Женя устроилась грузчицей на мелькомбинат, и это спасло ее и детей от голодной смерти. Иногда мука просеивалась из надорванных мешков и какие-то её горстки удавалось собрать и донести до дома, пряча ее в потаенных местах. Изредка попадало на стол семьи и так необходимое детям молоко, о мясном можно было только мечтать, спасало еще и то, что в этом южном крае росли фрукты, но и они стоили дорого, но всё же иногда удавалось полакомиться и ими.

Каждый новый день оправдывал надежды тех, кто получал весточку с фронта, долгожданное письмо от любимого мужа, отца, сына, брата, и приносил безутешное горе тем, кто получал похоронки. Все письма, полученные Женей в Харькове от мужа, написанные в самом начале войны, пропали в дороге в той сумочке, что осталась в первом товарняке. Их переписка долго не возобновлялась, никто из них не знал о судьбе, выпавшей на долю каждого. Они искали друг друга и, в конце концов, нашли. Настал праздник и для Жени, начали приходить письма с фронта, но вскоре переписка снова прервалась, и Женю начала одолевать тревога, все ее мысли были о любимом супруге, а он в это время доблестно воевал, как и подавляющее большинство его соотечественников. В Сталинградской битве муж Жени был очень тяжело ранен, и это было уже второе его ранение, и он надолго попал в госпиталь. Но Женя тогда об этом ничего знала.

23 августа 1943 года Харьков был во второй раз освобожден от фашистов. Это радостное известие вызвало среди эвакуированных харьковчан споры. Одни хотели тут же сорваться и любой ценой добираться до родного Харькова, другие были склонны подождать еще. Жене не терпелось вернуться домой, она только об этом и думала, но с детьми сразу же двинуться в путь не решилась. Надо сказать, что они покинули Янги-Базар раньше многих их соседей из числа эвакуированных. Обратная дорога тоже оказалась нелегкой. Многих не покидало чувство радости, надежды на скорое свидание со своим домом, но оно смешивалось с отягощающим чувством неизвестности. Ведь точно никто не знал, какие последствия нанес ураган фашистского варварства. Никто еще не терял надежды на то, что остались в живых их родные и близкие, их друзья, оставшиеся в родном городе, несмотря на то, что уже было известно об уничтожении еврейского населения Харькова. У людей еще теплились надежды на встречу с родными, оставшимися в оккупированном городе.

В начале 1944 года Женя с сыновьями вернулась в Харьков. Они пришли на свою улицу и увидели руины своего разбомбленного дома. С трудом удалось им на первое время устроиться в бараке. А позже Женя, преодолев всевозможные препоны, получила десятиметровую комнату в двухэтажном деревянном доме, в которой они прожили ещё двадцать лет.

В 1945-м вернулся с фронта Иосиф, муж Жени, отец семейства. Он, награжденный орденами и медалями, дошел до Берлина, был дважды ранен, второй раз очень тяжело, пуля попала в голову, но всего несколько миллиметров оказались спасительными и позволили сохранить ему жизнь. А после пребывания в госпитале он снова вернулся на фронт. Его простреленную пилотку Женя перешила сыну. И Миша с гордостью носил её в годы своего раннего детства. Ни у кого из мальчишек в их дворе не было такой.

В «роковые, сороковые» каждое мгновение могло стать судьбоносным в жизни любого, оказался ли он волей судьбы на фронте либо в оккупации или по дороге в тыл, да и в самом тылу. Все находились между жизнью и смертью. Зачастую всё решали считанные минуты.

Знаете, почему рассказанная мною история завершилась счастливо? Потому что эту семью вела по жизни сама судьба да еще самоотверженность еврейской матери, настоящей «а идише мамэ»… «

Из 2-го письма Бориса мне:

«Люба! На одном дыхании прочитал Ваш замечательный рассказ об эвакуации мамы Михаила. Спасибо за полученное волнение. В моих воспоминаниях присутствует лишь одна история, эмоционально сопоставимая с Вашей.

22 ИЮНЯ, РОВНО В 4 ЧАСА…

К этому дню Виктору, родному брату моей покойной матери, уже исполнилось 16 лет, хотя выглядел он старше: высок, широк в плечах. На призывном пункте он сказал, что ему 18 лет. Документов никто не потребовал — никто не стал разбираться в такой момент, когда страна в опасности…

Определили Витю в подразделение диверсантов. Лагерь по подготовке диверсантов находился где-то возле Москвы. В лагере новобранцев учили обращаться с оружием,

свертывать парашюты как будто после прыжка, но самих прыжков не было. Первый тренировочный прыжок, он же боевой, Виктор совершил уже при десантировании в тыл врага. Преодолев страх, юноша благополучно приземлился и свернул парашют…

Отряд состоял всего из нескольких бойцов, одним из которых по фатальному совпадению был Глеб — парень из его же, Виктора, дома, что в Москве на улице Чехова. Начали выполнять боевое задание, но уже через несколько дней немцы обнаружили их, окружили и загнали в неглубокое, большое и холодное болото. Простояв всю ночь по грудь в жиже, у наших диверсантов начались разногласия. Командир отряда приказывал не трогаться с места, а Глеб с другим бойцом решили пробиться через вражеский заслон. Немцы до утра постреливали и светили прожекторами, но в болото не лезли. Утром Глеб с товарищем стали выбираться из болота. Сначала было тихо, но потом раздались выстрелы, после которых снова все смолкло.

Простояв в болоте остаток дня, измученные, голодные, грязные, они под вечер стали осторожно выползать на твердую землю. Немцев нигде не было. Зато у края болота лежали тела погибших товарищей, их спасителей. Лица их были обезображены жуткими ранами от ударов штыков…

Много повидал Виктор за годы войны, но судьба хранила его, и он вернулся домой даже без единого ранения. А вот дома…

Много лет каждый раз, выходя из подъезда во двор, он внимательно осматривался, чтобы избежать невыносимо тяжкой встречи с матерью Глеба. «Почему Глеб погиб, а ты жив?»

Кем только не был Витя после той страшной войны: и часовых дел мастером, и механиком, и певцом, и завхозом в институте им. Курчатова. Пел в хоре Пятницкого, в Московской Оперетте. Даже ездил на гастроли за рубеж, но это уже в 60-ых…»

Продолжение моего ответа на 1-е письмо Бориса

За всё судьбу благодарю (былое и думы)

«Вернемся к событиям шестидесятых. Расскажу и о моем поступлении в ХГУ — в Харьковский университет в 1965 году.

Я увлеклась математикой лет с 13—ти, посещала математический кружок в университете, участвовала в олимпиадах, и неоднократно была призером, были грамоты. Потом,в 1962 году, когда я переходила в 9-й класс, в каждом районе Харькова открылись математические классы, и я перешла в такой класс в другую школу. А с 1-го сентября 1963 г. все 6 математических классов города, класс физиков и класс радиофизиков из разных школ объединили вместе. Так открылась в Харькове по инициативе профессоров ХГУ, члена-корреспондента Академии Наук УССР, Н.И. Ахиезера и академика Академии Наук СССР, В.А. Марченко, физико-математическая школа (теперь это физ-мат лицей) по примеру школы Колмогорова в Москве. Учиться в ней было нелегко, были регулярные отсевы; на следующий год, из 6—ти математических классов образовалось 5.

Мне было очень интересно там учиться, в результате я получила серебряную медаль (одна четверка по черчению). Учителя советовали поступать на механико-математический факультет университета.

В марте 1965 г. в ХПИ (политехническом институте) проводилась олимпиада по физике среди одиннадцатиклассников, будущих выпускников школ Харькова. Один ученик нашей школы и я разделили 1-ое место на этой олимпиаде. Вскоре пришел в школу представитель ХПИ познакомиться с победителями олимпиады и агитировать нас поступать на инженерно-физический факультет. Одного победителя он нашел, а меня не «нашел». Об этом мне рассказал учитель физики, преподававший физику в соседнем классе, но знавший меня. Я его поняла правильно, было ясно, что этот товарищ пришел в разведку, национальность парня ему подходила, а мой «5-ый пункт» никак нет. Однако я туда и не собиралась поступать, просто пошла на олимпиаду, чтобы проверить свои силы. В городе было хорошо известно об антисемитизме заведующего кафедрой физики ХПИ. На вступительном экзамене по физике почти всем евреям ставили двойки из года в год.

А ведь очень престижный инженерно-физический факультет ХПИ был образован благодаря талантливейшему еврею, профессору Фертику Саулу Марковичу, Лауреату Государственной премии Украины, выдающемуся ученому в области техники и электрофизики высоких напряжений. Там же преподавал математику очень известный профессор Израиль Маркович Глазман. А вот набирать студентов евреев не желали.

Документы я подала в университет на мех-мат, где обычно конкурс был небольшой, бывали даже недоборы и последующие отсевы после 1-го семестра. Но в 1965 г. поступали, в основном, родившиеся в 1947 году — году, в котором рождаемость резко возросла. Вот и обозначился конкурс приблизительно 4 человека на место. А на следующий, 1966 год, в Ваш год поступления, был конкурс в 2 раза больший из-за двойного выпуска. Тогда и начали проявляться антисемитские тенденции среди некоторых экзаменаторов. Возможно это исходило сверху, но ведь не все преподаватели проявили себя на этом «поприще», в другой аудитории принимали экзамены объективно. Мне не повезло, я попала к тем, кто старался выполнять соответствующие указания, либо сам проявлял инициативу.

Решила я абсолютно всё на письменном экзамене, но оценки не были вывешены, а только повесили списки получивших «2». На устном я получила 3 задачи повышенной сложности.

Довольно быстро решив и несколько раз их проверив, я стала прислушиваться к вопросам, которые задавали другим абитуриентам. До меня опрашивали человек 5-6. Мы, медалисты нашей школы, пошли в первых рядах. Мой одноклассник, тоже, как и я медалист с «5-м пунктом», отвечал до меня. Я слышу, у него спрашивают о признаке делимости на 11. В программе средней школы именно этот признак не изучают. В нашей физ-мат школе были занятия по дисциплинам 1 —го курса университета и много дополнительных усложненных тем по элементарной математике. Но те, кто спланировали этих «умненьких еврейчиков» посадить в лужу, хорошо к этому подготовились; по всей видимости, узнали, какие темы всё же мы не изучали. Мой друг был озадачен и сказал, что в программе школы этого нет. Тогда ему предложили выбор: если он не отвечает на этот дополнительный вопрос, то ему ставят «4», а если сам догадается, то получит «5», но если же берется ответить и не ответит, то получит «2». Он согласился не отвечать и получил «4». А ведь медалистам (и мы на это очень надеялись) нужно было получить две пятерки, и тогда зачисляли уже без прохождения экзамена по физике и сочинения. Я подумала, что сейчас этот вопрос предложат и мне. Соответственно, начала записывать на черновике несколько трехзначных чисел, делящихся на 11. И ко мне пришла идея. Другой экзаменатор увидел, что я что-то пишу и оставив очередного абитуриента подошел ко мне. Казалось, что он доброжелателен ко мне. Увидев, что я на правильном пути, он спросил меня о моем предположении и подтвердил, что мыслю верно, но при этом сказал: «А вы докажите необходимое и достаточное условие Вашего утверждения». Я снова начала думать, вскоре подошла моя очередь, он мельком просмотрел мои решения 3-х задач из билета, после чего заявил — «Ну, где же Ваше доказательство признака делимости на 11?». Я попросила дать мне время, он согласился, я вернулась на место, и — о эврика! Я записала формулу десятичного разложения целого числа. Благодаря этому разложению легко показала, что суммы цифр через один равны. Доказала верность этого утверждения в обе стороны, т.е. доказала как необходимое, так и достаточное условие.

Все это было выслушано им в доверительной манере. Он долго думал, какой бы мне еще вопросик подбросить. И вдруг о доказательстве необходимого условия спрашивает: «Так это необходимое условие?», говорю — « Да». Еще раз спрашивает — «Необходимое?».

Я растерялась, ведь мне казалось, что он расположен ко мне и хочет просто меня

подправить, а оказалось, он хотел меня просто сбить. И в результате я сказала — «Достаточное», а он мне в ответ: «Нет. Это необходимое». Я ответила: «Так я же Вам два раза так и сказала». Его слова были: «Да, но Вы ведь не уверены»

После этого, не дав мне его оспорить, моментально вписывает мне «4», хватает мою письменную работу с другого угла стола, не глядя вписывет и туда «4». Всё же я осмелилась спросить: «А за что там 4?». Не отвечая на мой вопрос, он тут же вызывает следующего абитуриента. Я вылетаю из аудитории в ужасном состоянии. Помню всё, как будто это было только что. Я ведь сама в СССР 20 лет преподавала математику в ВУЗах и каждый год принимала вступительные, но в моей практике ни разу не было, чтобы я сразу не выставила оценку при проверке письменного экзамена.

Что можно тут еще сказать? Но всё же добавлю. Пока я сидела и готовилась, видела как мой экзаменатор показал коллеге 5 пальцев, когда тому лепетал некто с желательной национальностью. Этот парень получил пятерку, но его отчислили после 1-го семестра, так как он не смог сдать ни одного экзамена.

Вообще, тема вступительных очень болезненна для многих наших соплеменников. Среди моих друзей и знакомых немало пострадавших. Мне приходилось сталкиваться и читать неоднократно о гораздо более тяжелых ситуациях, чем моя…

Дальше пришлось сдавать физику и сочинение, и снова — две четверки. В результате мой балл оказался полупроходным. Лишний балл за медаль ввели только в 1966 г. Правда, в правилах для поступающих было оговорено: «при прочих равных условиях преимущество отдается:

1)имеющим 2 года рабочего стажа,

2)медалистам,

3)победителям олимпиад»

Два из трех этих условий были у меня выполнены, но, увы, на дневное отделение я не поступила, мне предложили — вечернее. Что делать, когда делать было нечего.

Я посещала в те периоды, когда оставалась без работы, на 1-м и 2-м курсе и дневное, и вечернее отделения, получала пятерки, но меня не переводили на дневное. А работы были у меня такие — лаборант, ученица слесаря, слесарь-сборщик и т.п., потом закрыли цех, где я трудилась, и я снова осталась без работы.

Долго пришлось искать новую подходящую работу. Мы, все ученики математических классов нашей школы, обучались и проходили практику по программированию.

Нам выдали свидетельства о присвоении квалификации программистов-вычислителей, а эта специальность тогда была очень востребована. Но меня нигде не хотели принимать на работу. Везде, куда бы я не пришла, мне отказывали, причем зачастую начальники-евреи говорили, что взяли бы меня, но я всё равно не пройду через отдел кадров. Я настолько не верила в удачу, что никак не могла заставить себя продолжать оббивать пороги в поисках работы. Но моя мама, мой самый лучший друг, мне настоятельно говорила: «Иди, ищи работу, под лежачий камень вода не течет». И я всё же нашла в себе силы и снова начала искать, хотя была уверена, что всё равно это обречено на провал, полагала благодаря своему опыту, что без «блата» никакую дверь не прошибёшь.

Но вдруг неожиданно мне подфартило, меня приняли на работу в отдел АСУП научно-исследовательского института. А произошло это так: пришла я в один институт, где требовались программисты, объявление висело на центральной улице очень долго.

В коридоре института уже сидела девушка, тоже студентка вечернего мех-мата, но на пару курсов выше. Мы разговорились, я рассказала ей о своей проблеме. Она зашла в кабинет первой и вышла радостная, ее взяли, ведь она не была еврейкой. Потом зашла я, начальник оказался еврей, и он мне «любезно» отказал. Выхожу из его кабинета, смотрю — эта девушка сидит в коридоре. Оказывается, она ждала меня. Мы вышли на улицу, она мне и говорит: «Знаешь, мне обещали еще в одном месте и я должна сейчас туда пойти и сказать, что уже устроилась на работу. Хочешь, пойдём со мной, может быть тебя возьмут на это место»

Я была крайне удивлена, и в тоже время обрадована, хотя особых иллюзий не испытывала. Что меня поразило и обрадовало: есть еще на свете такие добропорядочные люди, готовые посодействовать малознакомой еврейке. На этот раз наконец-то мне повезло. Начальник, решавший вопрос принятия на работу в отдел, не был евреем, и меня приняли на должность техника.

Вскоре, по окончании 3-го курса, мне предложили перевод на дневное отделение. Но я отказалась, так как с самого начала моей работы в НИИ, пообщавшись с сотрудниками, прекрасно поняла, что должна очень ценить свою удачу, что после окончания дневного отделения устроиться на такую работу мне будет также сложно. Вот я и решила доучиваться на вечернем отделении.

Однако одно предназначенное судьбой событие предопределяет другое и так продолжается эта цепочка. С годами начинаешь понимать: не стоит сетовать на судьбу, надо её благодарить.

Всё что произошло ранее повлияло на мою дальнейшую судьбу. Однажды вечером после занятий в университете я познакомилась с человеком, ставшим моим избранником. Учась на дневном отделении, очень вероятно я могла бы его не встретить. И я счастлива, что судьба подарила мне эту встречу. Она послужила началом нашей дружбы, любви и определила все последующие вехи нашей жизни: брак, рождение наших детей, наша жизнь в СССР и новая, совсем иная жизнь в Израиле, где мы продолжили преподавательскую и научную деятельность.

Невольно вспоминаются слова Евгения Долматовского из песни:

«Представить страшно мне теперь,
что я не ту открыл бы дверь,
другой бы улицей прошел,
тебя не встретил, не нашел»

Глава XII (VI)

Абрамские

Ветви моей родословной — Абрамским посвящена глава VI части 2, [2]. Эта новая глава продолжает историю моих родных Абрамских и породнившихся с ними семей.

Григорий Наумович Абрамский

Я много раз слышала о том, что мой прадед, Григорий Наумович (Гершон-Аншель Нухимович) Абрамский, прожил долгую жизнь и скончался в возрасте 87 лет. А вот когда и где это произошло, не знаю. Ранее я считала, опираясь на традиции, что мой дядя Григорий, 1909 г.р. (брат моего отца) получил свое имя от его деда Гершона (отца матери), так как мой отец старше Григория и получил имя от его деда по мужской линии.

Но теперь, когда найдены архивные документы о прадеде, родившемся в 1838 г. никак не получается, что он мог умереть до 1909 г. В 1909 г. ему был 71 год, 87 лет ему могло исполниться только в 1925-1926 г.

Значит, дядя получил имя не в честь своего деда Гершона-Аншеля Абрамского, а от его прадеда Абрама-Герша Шмульевича Зайцева. Подробнее о недавно обнаруженной ветви моей родословной — Зайцевых — написано в следующей, XIII главе.

Несколько лет назад я получила фотографии предков и родных моего отца, Шаргородских и Абрамских, от моей племянницы Ларисы Кройтор. На оборотной стороне фотографии дедушки Ф.Л. Шарогородского был написан адрес: «Щепкина (бывшая Елисаветинская) 13, квартира 8, Абрамский». Фамилия без инициалов и без названия города. Но такая улица находится в Одессе. В [17]- («Прогулки по Одессе…») я нашла, что в Одессе улицу Елисаветинскую переименовали в улицу Щепкина в 1921 г. Кстати, сейчас она снова Елисаветинская. Раз так написано, то адрес был записан, по-видимому, кем-то из Шаргородских — дедушкой, бабушкой или их дочерью Белой вскоре после переименования улицы. В Одессе действительно жили наши родственники Абрамские, я обратилась к моему троюродному брату Леониду Абрамскому. Он рассказал, что он и его родители начали жить в Одессе только в 1946 г., но у его бабушки, Любови Марковны Либерман-Абрамской, в Одессе жили два брата. Возможно у них временно находились дедушка и бабушка Леонида, Яков Григорьевич, брат моей бабушки, и его жена Любовь Марковна Абрамские. Нельзя исключать, что всё же сам прадед с женой (или без нее) мог в те годы, пребывая временно в Одессе, вести переписку со своей любимой дочерью, моей бабушкой; а значит, он тогда еще был жив. К великому сожалению, не сохранились архивные записи по Каховке и теперь уже не у кого спрашивать, вот и приходится пользоваться не документальными, а косвенными сведениями.

Юлий Наумович Абрамский

Ранее я писала в части 2, главе VI [2] о родном брате моего прадеда Юлие Наумовиче (Юделе Нухимовиче) Абрамском. Найденный новый материал о нем проясняет некоторые события его жизни.

1)Из книги В.Н. Кумока «Вспомнить поименно» [18]:

«…полиция 24.11.1884 случайно обнаружила на квартире политического поднадзорного Степана Романенко «сходку», в которой (при отсутствии самого Романенко) участвовали Абрам Бердичевский, а также Юдель Наумович Абрамский (*), Либа Ицковна Гирш, студент Исаак Абрамович Хмельницкий, дочь и сын домохозяина Розалия и Израиль Рамм. Ничего предосудительного не обнаружили, но почему-то сильно возбудились и начали дознание, причём Абрама 28 декабря посадили в тюрьму. Начальство из губернии одёрнуло чересчур ретивых, и его 5 января освободили.»

(*) «В некрологе, опубликованном мелитопольской газетой (ЮР No152 24.07.1913), значится: «Умер учитель Юлий Наумович Абрамский. Просветитель и благотворитель, старожил». Он числился в мелитопольских списках подозрительных лиц, начиная с доноса К. Милашевича (1883) и до дела «Искорки» (1903). Отец репрессированного при советской власти А.Ю. Абрамского»

2)Из [19] — «Обзор полицейских дознаний»

«Херсонское губернское жандармское управление, 1895 г.

1.Произведено дознание по поводу распространения в с. Татаровке Елизаветградского уезда ложных слухов.

Виновные не обнаружены.

2.В виду полученных сведений о том, что у проживающего в Херсоне санитарного врача Петра Филиппова Кудрявцева и учительницы Хавы Израилевой Вайнер постоянно собираются сомнительные в политическом отношении личности и устроена конспиративная квартира, у названных лиц произведены обыски, по кототым обнаружена переписка, давшая повод предполагать существование в Херсоне тайного противоправительственного кружка, к которому кроме Кудрявцева и Вайнер, БУДТО БЫ (выделено мной —Л.Г.) принадлежали:

Саратовская мещанка, акушерка-фельдшерица Юлия Васильева Анисимова, 27 лет, мещанин Гродненской губернии, частный учитель Юдель Нухимович Абрамский, 37 лет, и личный почетный гражданин Александр Дмитриев Цюрупа. Дознанием однако не добыто по сему достаточных данных. Независимо сего, произведено сорок семь дознаний по делам о преступлениях предусмотренных ст.246-248 Улож. о нак.»

О некоторых потомках Якова Григорьевича Абрамского

Завершаю очерк о ветви моей родословной — Абрамских с благодарностью моему троюродному брату Леониду Израилевичу Абрамскому — хранителю семейного архива Абрамских, Либерман, Сорокиных и породнившихся с ними семей. Леонид Израилевич Абрамский — внук Якова Григорьевича АБрамского, родного брата моей бабушки, Надежды Григорьевны Абрамской. У Якова Григорьевича (Эли-Гешеля Гершоновича-Аншелевича) Абрамского и его жены Любови Марковны (Мордехаевны) Либерман-Абрамской было четверо детей: сын — Израиль, дочери — Сарра (Сарра-Бася), Бэлла и Эсфирь.

Леонид Абрамский

Леонид Израилевич Абрамский родился 21 августа 1935 года в Херсоне в семье Израиля Яковлевича (Эли-Гешелевича) Абрамского и Софьи (Спринцы) Исааковны Сорокиной-Абрамской. Недавно я услышала от общих родственников воспоминания об их семье. Семья Изи и Сони была очень гостеприимной, готовой в любой момент помочь родным и друзьям, в их доме царила атмосфера любви и уважения друг к другу. Мама Лёни была очень преданной женой и матерью, идеальной хозяйкой, в доме у них всё сияло, всегда был накрыт стол для любимых мужа и сына, для гостей, нередко появлявшихся в доме Абрамских. Вот в такой семье посчастливилсь родиться и расти мальчику Лёне.

Но счастливое довоенное детство Лёни прервалось 22 июня 1941 года. Он с мамой, бабушкой Любой, матерью его отца, тетей и двоюродным братом эвакуировались в Астрахань. Память Леонида всю жизнь хранит незабываемые события эвакуации в Астрахань зимой 1941 г., ему тогда было 6 лет.

Поезда стояли по нескольку суток, пропуская эшелоны с солдатами, идущими на фронт. На станции Баскунчак семье пришлось ждать пересадки на другой товарняк двое суток. Были очень сильные морозы, он замерз до основания. И больше всего ему запомнилось, как мама всё время согревала его.

Все тяготы войны их семья ощутила в полной мере, холод, голод, переселения — всё это выпало и на их долю. Когда гитлеровская армия начала приближаться к Сталинграду, снова началась эвакуация семей из Астрахани, для семьи Абрамских — уже вторая — в Северный Казахстан, в город Гурьев, а затем в Новобогатинск.

Семья Абрамских переселялась и после войны, так как деятельность главы семьи, добрейшего человека, Израиля Яковлевича Абрамского, была направлена на строительство зданий железнодорожных станций и прокладку новых железных дорог.

В 1946-ом году семья Абрамских поселилась в Одессе. Отрочество, юность и значительная часть жизни Леонида прошли в городе Одессе — как поется в песне — жемчужине у моря.

Там он успешно окончил школу, затем в 1958 году Одесский политехнический институт, получил диплом инженера. В Одессе повстречал свою любовь, в 1958 году женился, создал крепкую семью с любимой девушкой Алисой Дороженко.

По окончанию института получил направление в Батуми, где работал инженером по монтажу теплоэнергетического оборудования. В 1960-м году семья вернулась в Одессу, там в том же году родился их сын Саша.

В Одессе его трудовая деятельность в сфере создания металлоконструкций и оборудования на промышленных предприятиях проходила в организации «Промтехмонтаж». Затем он продолжал работать в другой организации «Стальконструкция», там его деятельность продолжалась в области монтажа каркасов промышленных зданий из металлоконструкций и железобетона. Последние 17 лет перед эмиграцией Леонид Израилевич Абрамский работал на заводе Радиально-сверлильных станков, где был очень востребованным сотрудником. Он руководил и непосредственно участвовал в работах по изготовлению нестандартного оборудования и монтажа промышленного оборудования цехов.

Жена Леонида — Алиса Дороженко (1938-2014), выпускница Одесского института морского флота, работала в НИИ «Черноморпроэкт» старшим инженером все годы до эмиграции в США.

Сын Александр (1960-2009) тоже был инженером, он, как и его отец окончил Одесский политехнический институт и по окончанию института работал на том же заводе.

В Сан-Франциско Александр Абрамский занимался финансовой деятельностью.

Да будет память об Израиле Абрамском, Софии Абрамской, Алисе Дороженко и Александре Абрамском благословенна.

В 1989 г. семья Абрамских эмигрировала в США и поселилась в Сан-Франциско, Леонид живет там и сейчас. В Сан-Франциско он продолжил свою трудовую деятельность. Но он не только американец, он еще и настоящий одессит. У Леонида Израилевича не исчезают любовь к музыке, путешествиям, и, конечно же, чувство юмора.

О семье и потомках Бэллы Абрамской — Трахтенберг

Благодаря публикации [2] (глава VI — Абрамские) меня нашел живущий в Одессе, Александр Александрович Цветнов, внук моего троюродного брата Олега Наумовича Трахтенберга —с ына Бэллы Яковлевны Абрамской. Олег Наумович Трахтенберг (1937-2004) был на ответственной работе в колхозе Посмитного, его супруга Валентина Григорьевнна Цветнова заведовала сетью санаториев на Большом Фонтане. У них было 3 сына: Александр, Виталий и Николай. К сожалению, Александр и Николай уже ушли из жизни. Виталий живет в Одессе, имеет дочь.

О себе Александр Александрович Цветнов тоже немного рассказал. У него есть сестра Анастасия, сам он морской офицер, ходит в загран-плаванья, закончил высшую мореходку (ОНМА), работает электромехаником, женат, имеет сына.

Двоюродная сестра моего отца Бэлла Яковлевна (Эли-Гешелевна) Абрамская-Трахтенберг и ее муж Наум Ильич Трахтенберг похоронены на Таировском кладбище в Одессе.

Олег Наумович Трахтенберг и Валентина Григорьевнна Цветнова ушли из жизни в Ашдоде в 2004 г.

Да будет багословенна память о них.

Родственники или однофамильцы

В части 2, главе VIII [2] несколько строк посвящено роду Абрамских, представителем которого был известный историк Шимон Абрамский, живший в Лондоне. Его прапрадедом был Шимон-Шмарьягу Абрамский. Я писала: «В посемейные списки г. Мосты 1858 г. внесены несколько семей Абрамских, связанных между собой родством. Главой одной из этих семей был Шимель (Шимон) Зелманович Абрамский, 1805-06 г.р., у которого был сын Мовша-Гирш, 1831-32 г.р.

Сопоставим имена по соответствующим поколениям этих двух родов Абрамских:

1)Абрамские из Белостока: Залман, его сын — Шимон-Шмарьягу , 1790 г.р., сыновья Шимона-Шмарьягу — Цви (Гирш), Моше-Аарон, Мордехай-Залман

2)Абрамские из г. Мосты Гродненской губ.: Зелман, его сын — Шимель (Шимон), около 1805 г.р., сын Шимеля — Мовша-Гирш, около 1831 г.р.

Из этого сравнения имен можно предположить, что Залман — родоначальник ветви Абрамских из Белостока и Зелман — родоначальник ветви Абрамских из Мостов — могли быть достаточно близкими родственниками, в частности — двоюродными братьями. Если еще учесть, что родоначальником нашего рода был Мордехай Абрамский из Мостов, который был в родстве с Зелманом, отцом Шимеля, то такое поразительное сходство имен из поколения в поколение и один и тот же регион проживания усиливают гипотезу о родстве этих двух семейств Абрамских»

В книге Йогева Бат-Ами «Они были простыми людьми» [20] дополнительно к мужской части семейства Абрамских указаны и женщины из родословной Шимона-Шмарьягу Залмановича. Жену Шимона-Шмарьягу звали Сара, были у него еще две дочери, Лея и Шифра. Лея была замужем за Иегудой Рубинштейном, а мужем Шифры был Арье-Лейб Дамовский. В книге представлены все потомки Леи и Шифрры, построено генеалогическое древо, книга изобилует рассказами о жизни родственных семей в диаспоре и в Эрэц Исраэль, фотографиями многих представителей указанных семейств. Первой включена в книгу фотография XIX века жены Шимона-Шмарьягу, Сары Абрамской, дошедшая до потомков.

Автор посвятил несколько строк Шимону-Шмарьягу Залмановичу, лесопромышленнику. В те времена евреи, занимающиеся этим видом деятельности, жили в местах, где росли густые леса на берегах больших рек, по которым шел сплав леса. Семья Абрамских обитала в деревне Дашковцы Гродненской губернии, расположенной на берегу Немана. Более подробную родословную Абрамских по линии Шимона-Шмарьягу можно также найти на сайте «GENI»

О переписке Павла и Шимона Абрамских написано в главе VIII, части 2, [2]. А вот о чем писал в своем письме Павлу Абрамскому историк Шимон Абрамский:

«В действительности часть семьи Абрамских жила в Белостоке, а часть в Гродно, у нас было много родственников в городах Гродненской губернии, таких как Мосты, Скидель, Желудок, Волпа. Мой отец родился в деревне Дашковцы возле Мостов. Мы жили в Слуцке, а затем в Москве, а оттуда мы переехали в Лондон ранее 1932 г. В Москве у нас были родственники, Дора Абрамская, семья Цемах. В Израиле мы имеем родственников Рубинштейн, Цемах, Ротбартс, Маршак, Тувияху».

Теперь еще более достоверно можно считать, что мои предки состояли в родстве с семейством Шимона-Шмарьягу. На сайте JewishGen, в Ревизских сказках (списках семей) 1858 г. я обнаружила родословную моих предков Абрамских из г. Мосты. Об этом уже написано в главе VI [2]. В этих же списках указаны члены семей Абрамских, живших в Волпе. Судя по имени и отчеству главы семьи, они, по всей видимости, тоже наши родственники:

Глава семьи — Юдель Мордкелевич Абрамский ( 1786-87 — 1855), купец 3-ей гильдии, жена его не указана,

сын — Арон, 1812-13 г.р.

жена Арона — Голда, 1813-14 г.р.,

сыновья Арона:

1-ый, Бенцион, 1830-31 г.р., его жена Рашка, 1839-40 г.р., их сын Меер, 1847-48 г.р.

2-ой, Файвел, 1833-34 г.р., его жена Сирка, 1833-34 г.р.

3-ий, Гирш, 1834-35 г.р.

4-ый, Абрам, 1840-41 г.р.

5-ый, Лейзер, 1843-44 г.р.

дочери Арона:

1-ая, Цырка, 1840-41 г.р. (Абрам и Цырка — близнецы)

2-ая, Сирка, 1846-47 г.р.

3-ья, Златка, 1848-49 г.р.

Потомки всех Абрамских, о которых я писала в [2] с потомками Шимона-Шмарьягу и Юделя из Волпы, конечно же, довольно дальние родственники, но было бы очень интересно найти общих предков и узнать их пути в Гродненскую губернию.

Либерман и Сорокины — предки Леонида Абрамского

Предками Леонида Абрамского являются также представители семейств Либерман и Сорокиных.

Либерман

В главе VI части 2 [2] я писала о брате моей бабушки Эли-Гешеле Гершоновиче-Аншелевиче (потомки его называют Яков Григорьевич) Абрамском. Были найдены записи о рождении у него и у его жены Любы детей, дочери Сарры-Баси и сына Израиля в Большой Лепетихе. В недавнем телефонном разговоре с их внуком — моим троюродным братом Леонидом Израилевичем Абрамским выяснилось, что Ф.И.О его бабушки Любы — Любовь Марковна Либерман.

Семья Абрамских, деда и бабушки Леонида, жила в Большой Лепетихе рядом с родными жены — семьей Либерман, а потом переселилась в Каховку к родным мужа — Абрамским. И уже в Каховке родились еще две их дочери Бэлла и Эсфирь.

Немного о евреях Большой (Великой) Лепетихи. 

 В Википедии кратко указано:

«ВЕЛИКАЯ ЛЕПЕТИХА, поселок городского типа (с 1956), районный центр в Херсонской области (Украина). Основан в 1792 г.

В XIX — начале XX века — деревня Большая Лепетиха Мелитопольского уезда Таврической губернии.

В 1910 в Великой Лепетихе проживал 191 еврей (1,6%), в 1939 — 43 еврея. В 1910 в Великой Лепетихе имелись 2 синагоги, еврейское кладбище»

После разговора с Леонидом Абрамским я вспомнила, что читала в книге «Евреи Мелитополя» [4], [5] о семействе Либерман из Большой Лепетихи и Мелитополя. В этой замечательной книге — настоящей энциклопедии еврейской жизни юга Российской империи описана история и генеалогия большого разветвленного семейства Либерман. Естественно, вернувшись ко 2-му тому [5], обнаружила семейное дерево от пары Лейбы Гершевича Либермана и его жены Цывьи. Указаны их дети, некоторые их внуки и правнуки.

И вот в [5] нашла среди них одного из детей этих супругов, их сына Мордехая. Мордехай/Мордух Лейбович Либерман (прадед Л.И.Абрамского — отец его бабушки Любы) жил в Большой Лепетихе. Жена его там не записана, поэтому имя прабабушки Леонида пока не установлено, но записаны трое его детей:

1.Израиль Мордухович (позже могло звучать как Израиль Маркович), его жена и потомки не указаны.неизвестны Ф.И.О. жены Мордехая Либермана, она могла иметь отчество Израилевна. В таком случае Израиль Мордухович/Маркович мог быть назван этим именем в честь своего деда, а Израиль Эли-Гешелевич (Яковлевич) в честь — прадеда. Не исключено, имя новоржденным могло быть получено и в честь дяди, самого Израиля Мордуховича, в случае если он на момент рождения племянника уже ушел в мир иной.

2.Бениамин Мордхаевич, его жена Двейра Бороховна, урожденная Беренштам, Семён Бениаминович/Вениаминович (1908- ?) Валентина Бениаминовна/Вениаминовна (1917 — ?).

3. Блюма Мордуховна, по мужу Фриштер, ее муж Давид Захарьевич Фриштер, их дети не указаны. Несомненно, бабушка Леонида Абрамского — Любовь Марковна (Мордехаевна) Либерман — Абрамская из этой семьи, она еще одна дочь Мордехая Лейбовича. Ее потомки как раз Вот Фотографии Любови Марковны Либерман-Абрамской и некоторых её потомков из семейного архива Леонида Абрамского:

 

Со слов Леонида Израилевича два брата холостяка его бабушки, Любови Марковны Либерман-Абрамской, жили в Одессе. Одного из них в семье называли Лёля.

Думаю, что вторым был брат Израиль, о котором написано несколько слов в [5], потомки его не найдены, так как их и не было: «Для Израиля Мордуховича Либермана, который упомянут в списке избирателей 1906 г., привязки к Б. Лепетихе мы не имеем».

Его тогда, вероятно, не было в Б.Лепетихе, он жил в Одессе, либо его уже не было в живых.

Лейб Мордухаевич (Маркович) и Любовь Марковна Либерман не перечислены в списке детей Мордехая/Мордуха Лейбовича Либермана из Болшой Лепетихи в [5]. Сейчас же их можно включить в фамильное древо рода Либерман.

Из семейных преданий Леонида Абрамского: «Бабушка Люба жила с родителями в Большой Лепетихе и вышла там замуж, после замужества тоже какое-то время там жила с мужем и детьми, а потом их семья переехала в Каховку, туда, где жили родные мужа. И мама Любы (прабабушка Леонида — Л.Г.) каждую зиму передавала гусей для семьи ее дочери Любы из Большой Лепетихи в Каховку с людьми, добирающимися на лошадях в Каховку по замерзшему Днепру. При этом, она вкладывала во внутрь каждого гуся монеты достоинством в 5 золотых рублей, чтоб никто их себе не присвоил» в Каховке.
Во 2-м томе книги «Евреи Мелитополя» написано о двух сыновьях Бениамина Мордехаевича (Марковича) Либермана, Семёне и Григории.

Семён Либерман

«Семён в 1925 г. жил в Херсоне (ул. Ленина, 10), учился в еврейской профшколе на слесарном отделении и был холост. В декабре 1925 г. его арестовали и обвинили в принадлежности к нелегальной сионистской организации. 16.03.1926 постановлением Херсонского окротдела ГПУ следственное дело закрыли в связи с отсутствием состава преступления (Источник: уголовное дело № 496фс в архиве управления СБУ в Херсонской обл.)» [5]

Леонид Абрамский рассказал о его двоюродном дяде Семёне Либермане, с которым он был хорошо знаком. Семён жил много лет в Вильнюсе и там же ушел из жизни. Леонид не раз бывал у него в гостях. Они были не только родственниками, но и коллегами.

С.Б. Либерман имел двух дочерей, Нелю и Лену. Лена репатриировалась в Израиль в 1960-70 годы, а ее дочь Лилианна была чемпионкой Израиля по теннису в своей возрастной категории. Неля была замужем за Героем Советского Союза.

 Григорий Либерман (1910- 1945)

«Григорий родился в Большой Лепетихе, в 1941 г. его призвали в Геническе. Сержант, радист минометного полка Григорий Вениаминович Либерман награжден медалью «За отвагу», орденом Отечественной войны II ст.А
Умер от ран 23.03.1945 в Восточной Пруссии и похоронен в г. Бартенштейн (ныне Бартошице, Польша)» [5]

 Либерман из Мелитополя

О детях Мордехая Лейбовича Либермана, жившем с семьей в Большой Лепетихе, сведения в [5] представлены не так обширно, как о других потомках его родителей, Лейба Гершевича Либермана и его жены Цывьи, из Мелитополя.

 Вот список братьев и сестер Мордехая (Марка) Лейбовича Либермана, проживавших в Мелитополе ([5]): Геня Лейбовна (Леонтьевна), по мужу Могаричева (1840-1912), потомки и муж в описании не представлены; Григорий (Герш) Лейбович Либерман (1841-1897), жена его не записана, но записано пятеро их детей, о них много и очень интересно рассказано;

Лазарь Леонтьевич (Лейбович) Либерман (1846-1917), записаны его жена и их 11 детей, но известно, что был у них еще один ребенок, т.е. всего — 12 детей; Абрам Лейбович Либерман (1851 — 1910), записано трое его детей от 1-й жены и двое от 2-й.

Обширная семья Либерман в Мелитополе была очень известна и весьма уважаема, она внесла значительный вклад в развитие города. Этому разветленному семейству авторами В.Н. Кумоком и С.В. Воловником в книге «Евреи Мелитополя» ([4],[5]) посвящено немало страниц. Во 2-м томе ([5]) читатель найдет интереснейшее эссе и немало фотографий светлых, красивых, одухотворенных лиц славного рода Либерманов.

Сорокины

 Из рассказа Леонида Абрамского о его деде Исааке Исааковиче Сорокине, отце мамы Леонида, Софьи Исааковны Сорокиной-Абрамской.

Исаак Исаакович Сорокин (1862 —1941) родился в селе Парутино. По данным Википедии:

«Парутино (укр. Парутине) — село в Очаковском районе Николаевской области Украины. Основано в 1811 году»

 Откуда и когда предки Исаака Исааковича прибыли в Херсонскую губернию неизвестно, но предположительно из Белоруссии. На сайте [21] в список колонистов колонии Сейдеменуха Херсонской губернии за 1810 г. включен Сорокин Лейб 22-х лет (1787-1788 г.р.). Колония Сейдеменуха (в переводе на русский — «Тихое поле») была основана в 1807 г., она была довольно близко расположена от села Парутино. Первые колонисты прибывали в основном из Белоруссии, в частности, из Могилевской губернии. Возможно Лейб и Исаак Исаакович Сорокины близкие родственниики. У них разница в возрасте приблизительно 74 года. Если они действительно родственники, то Лейб вполне мог бы приходиться И.И. Сорокину дедом и даже прадедом. Здесь, безусловно, необходимо дополнительное исследование.

 Женой Исаака Исааковича была Неха-Сося Ихилевна, их семья жила в Херсоне в Хороводном переулке военного Форштата. Исаак не был обучен грамоте, но потомкам хорошо известно, выделялся он незаурядными умом и способностями. Владел домом и магазином и до, и после 1917 г. Было у него 5 сыновей и 2 дочери.

 Сыновья Исаака Исааковича Сорокина: Соломон, Иехиель (Ефим), Перец (Петр), Йегошуа (Яша, Яков), Авигдор (Виктор).

Дочери: Гися, Спринца (Соня, Софья) — мама Леонида Абрамского

 При погроме во время Гражданской войны всю семью Исаака Исааковича спас сосед — православный священник, поручившись за И.И. Сорокина и сумевший убедить погромщиков уйти из дома Сорокиных.

Но в 1941 г. семидесятидевятилетний Исаак Исаакович (Ицко Ицкович) Сорокин и его сын Соломон, 1900 г.р. были зверски уничтожены фашистами в Херсоне.

Жена Соломона Феня, 1902 г.р., его сыновья, Марк, 1928 г.р. и Александр, 1930 г.р. были уничтожены там же в ходе карательной акции в 1943 г.

Да будет благословенна светлая память об Исааке Исааковиче, Соломоне Исааковиче, жене Соломона, Фене, Марке Соломоновиче и Александре Соломоновиче Сорокиных.

У Якова Исааковича Сорокина и его жены Розы родились две дочери, Нина и Галя. Одна из них — внучка Исаака Исааковича, Нина Яковлевна Сорокина, живущая в Санкт-Петербурге, внесла имена уничтоженных фашистами родных в скорбные списки «Яд ва-Шем».

 Полковник Александр Занис

Старшая дочь Исаака Исааковича Сорокина, Гися Исааковна Сорокина-Занис, 1896 г.р., вышла замуж за Лазаря Осиповича Заниса. Познакомились они на благотворительном вечере, на котором Лазарь получил 1-ый приз, переодевшись в галошу. Их сын, Александр Лазаревич Занис (1920 — 2002), до 2-й Мировой войны был курсантом Бронетанковой Академии. В войну воевал на английских танках и обучал бойцов владению английской техникой. В боях под Москвой был тяжело ранен, но вскоре вернулся в строй и закончил войну в Берлине.

После войны работал на военных заводах. На сайте «Подвиг народа» [14] внесены записи о Занисе Александре Лазаревиче, 1920 г.р. — старшем офицере 4 Отдела ремонта и снабжения АВТУ ВС СССР.

 «Занис Александр Лазаревич — иженер-капитан, в РККА с 09. 1938 г., место службы 139 отб 16 Армии, Западный фронт

 Награды:

1) Медаль «За боевые заслуги»

2) Медаль «За оборону Москвы»

3) Медаль «За Победу над Германией»

4) Орден Отечественной войны 2-й степени»

«Занис Александр Лазаревич с октября 1941 г. находился в должности Помощника Командира 139 отдельного танкового Батальона по технической части, который вел тяжелые оборонительные бои под Москвой. В декабрьских боях по защите Москвы (Западный фронт) Инженер-капитан ЗАНИС, самоотверженно выполняя боевые задания на поле боя был тяжело ранен в голову и контужен.

 После излечения в госпиталях № 1877, 1133 и 384 работал в ПКТЧ 21 ОУАП и с апреля 1943 г. работает в Управлении Ремонта ГАВТУ Ка, где проводит большую работу по обеспечению боевых операций действющих войск» Полковник Александр Лазаревич Занис скончался в Москве в 2002 г. Оставил сына Евгения. Да будет благословенна светлая память об Александре Лазаревиче Занисе.

(окончание следует)