ЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНА

Некоторое время тому назад состоялся мой дебют на этом сайте. Я написал о разведчике Леопольде Треппере — как искали мы его могилу, как вскапывали интернет в поисках всего, связанного с его жизнью в Израиле и с его смертью… И я был очень рад увидеть, что мой труд оказался интересен читателю. Так может быть, и историю поисков собственной генеалогии я смогу рассказать увлекательно?

Лев Кемпнер

КОЛО — КЕМПЕН — КЕМПНЕР, ДАЛЕЕ ­— ВЕЗДЕ
(ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ВЕТВЯМ НАШЕЙ ГЕНЕАЛОГИИ)

Посвящается моему папе — только благодаря его многолетним усилиям по составлению нашей генеалогии этот труд увидел свет. А также — всем его соавторам, вольным или невольным — тем, которые с нами и тем, которых с нами уже нет.

Короткое введение и оглавление

Наш рассказ состоит из небольших частей, некоторые — побольше, некоторые — совсем маленькие. Для нашего с вами удобства я привожу здесь оглавление этих частей, разумеется, с линками на них.

Начало

Однажды, когда я был совсем маленький, мой папа рассказал мне, что его папу звали Лейб, дедушку — Фальк, а прадедушку — Давид. Так началось моё знакомство с нашей генеалогией. Многие годы мой папа собирал по крохам информацию о нашей семье, и наше генеалогическое дерево постепенно росло. Потом подключился к этому и я, продолжив собирать данные о нашей семье и после папиной смерти.  Уже довольно давно есть у меня достаточно материала, о котором хотелось бы написать, и точно также довольно давно я все не решаюсь начать и снова и снова беру разбег…

Главный вопрос, который я задаю себе — для кого? Для кого я это пишу? Если я хочу познакомить с нашей генеалогией потомков кемпнеровского рода, то сочинение моё следовало бы написать на иврите, ибо умеющих читать по-русски среди них практически не осталось. Но я также хочу, чтобы написанное было интересно прочитать любому, взявшемуся за это, и не превратилось бы в добровольно-принудительную обязанность исключительно моих, всё еще читающих по-русски, родственников.

Некоторое время тому назад состоялся мой дебют на этом сайте. Я написал о разведчике Леопольде Треппере — как искали мы его могилу, как вскапывали интернет в поисках всего, связанного с его жизнью в Израиле и с его смертью… И я был очень рад увидеть, что мой труд оказался интересен читателю. Так может быть, и историю поисков собственной генеалогии я смогу рассказать увлекательно?

В надежде, что мне это удастся, я начинаю…

Зачем, о чём и как?

«Зачем мне это надо?» — спрошу я самого себя и задумаюсь… Наверное, затем, что считаю преемственность поколений одним из совершенно необходимых условий существования еврейского народа. Мне важно знать наши корни, знать, кем были и чем занимались мои предки. Я хочу, чтобы это знали наши потомки. Я хочу, чтобы и они испытали то же чувство, которое испытал я, обнаружив в интернете книгу, написанную моим прапрадедом Давидом-Авраамом Кемпнером и снимки дома, в котором он жил. Я хочу передать читателю те чувства, которые я испытываю, когда обнаруживаю, что рассказы более чем 80‑летней давности о нашей семье находят подтверждение в последних исследованиях нового века…  Я хочу передать читателю те чувства, которые я испытываю, когда кусочки информации о нашем роде, полученные из совершенно разных источников, вдруг, как пазл, складываются в одну цельную картину…

Следующий вопрос — о чем именно следует написать?  Ответ — о нашей кемпнеровской истории — слишком расплывчат. С одной стороны, конечно, я хочу дать как можно больше информации про наш род… Но как сделать, чтобы это было интересно? Как технически это сделать? Как организовать обход нашего генеалогического дерева, чтобы читатель не заблудился в этом лесу-лабиринте, не заскучал, читая незнакомые ему имена и названия, чтобы путешествие доставило ему истинное удовольствие, свойственное обнаруживающему новые грибные места грибнику?

Чтобы избежать навевающих скуку рутинных алгоритмов обхода, мы организуем наш маршрут максимально ассоциативно, и, даже, беспорядочно — с прыжками вверх и вниз, с перелётами туда и обратно на несколько десятилетий, а если понадобится, то и столетий. С вкраплением разных историй, ассоциативно связанных с обсуждаемым предметом и, потому, совершенно необходимых.

Дерево первое моё…

Итак, мы начинаем. Как я уже сказал, первая генеалогическая веточка нашего рода, о которой я узнал в самом детстве, имела такой вид:

Внимательный читатель, конечно же, удивится: выше я написал, что папиного папу звали Лейб, а тут пишу — «дедушка Лёва». Но, во-первых, так всегда, рассказывая о своём детстве, называл его мой папа. А во-вторых, как объяснил мне папа, дедушку Лёву действительно звали Лейб — Лейб Фалькович, но в советском паспорте он был записан как «Лев Павлович». Почему? — этот вопрос задавал своим родителям и мой маленький папа, и ему объясняли, что дедушка Лёва по профессии — инженер‑строитель, а простым рабочим выговорить столь сложное словосочетание как «Лейб Фалькович» было очень трудно… Я вполне их понимал, ибо сам попал в похожую ситуацию, когда воспитательнице детского сада зачем-то понадобилось имя‑отчество моей бабушки. Для меня бабушка всегда была «бабушкой Соней», моя мама называла её — мамой, как называл папа, я тогда почему-то не вспомнил, а вот домработница, помню, кричала ей «Софивниловна, вас к телефону!» Так я и ответил детсадовской воспитательнице, хотя и чувствовал некую незавершённость ответа. Когда же мне объяснили потом, что бабушку зовут не Софивниловна, а Софья Эммануиловна, хотя на самом деле она — Сося Менделевна, это было уже выше моего понимания, но я принял факт таким, как он есть.

Должен сказать, что я был не одинок в коверкании столь сложного бабушкиного отчества. Хозяйка подмосковной дачи сначала называла её «Софья Абдуловна», а потом стала звать «Софья Михайловна». — Это я её попросила, — объяснила мне бабушка, — а то «Абдуловна» мне как-то режет слух.

Коль скоро я решился на ассоциативное изложение событий, придётся вспомнить и тётю Маню, бабушки Сони родную сестру. Еврейское её имя было Малкá, что означает «королева». Но при получении паспорта её пожалел украинский регистратор: «Така гарна дівчина і Малка. Будеш Марією!»

Короче говоря, превращение Лейба Фальковича во Льва Павловича виделось мне тогда действием вполне естественным и оправданным.

Дедушка Лёва и архитектор Б.М. Иофан

Папа рассказывал, что, будучи инженером-строителем, дедушка Лёва много лет проработал в команде Б.М. Иофана — великого архитектора советского неоклассицизма. Так почему бы не попробовать найти об этом свидетельства в интернете? Конечно, без малого 90 лет прошло с тех пор, но чем интернет не шутит? И действительно — где-то на его задворках обнаружились две статьи, упоминающие инженера Л.П. Кемпнера.

Одна из них — «Дворцы науки на карте Москвы» — в Вестнике Российской Академии Наук за 2008 г., в которой говорится:

Новое здание для Физико-химического института им. Л.Я. Карпова — Опытный (сегодня сказали бы — лабораторный. Л.К.) корпус — возведено в 1930 г. по проекту архитектора Б.М. Иофана на высоком берегу реки Яузы. В плане оно напоминает птицу, развернувшую крылья для полёта. Конструкции и технологические разделы для специальных лабораторий выполнил инженер Л.П. Кемпнер.

Второе упоминание — куда более древнее. Это — изданная в 1929 г. брошюра под названием «Полузаводская опытная станция Химического Института им. Л.Я. Карпова» — с далеко зовущим эпиграфом:

«Недостаточно заимствовать новейшие открытия Запада — необходимо самим стоять на аванпостах химического исследования».

И в ней упоминается инженер Л.П. Кемпнер, как «непосредственный помощник Иофана».

И тут — первая интрига! Кто-то подчеркнул в брошюре место, где упоминается инж. Л.П. Кемпнер!

Но кто? Я почти не сомневался (судя по несколько небрежному подчёркиванию) что это сделал мой папа. Но когда? Каким образом попала после этого брошюра на персональный сайт Физико-химического института имени Карпова? Я внимательно просмотрел все имена и фамилии, упоминаемые в текстах этого сайта, я даже оставил там гостевое сообщение, и даже получил на него ответ, но человек, ответивший мне, не смог ничего прояснить.

А теперь поразимся, насколько осуперменивание интернета (говоря языком булгаковского героя) иногда совершенно неожиданно и коварно проникает в самые узенькие щелки нашего сознания. Иначе я не в состоянии объяснить, почему потянуло меня на его просторы, когда на полке у меня хранится папина довольно толстая папка с разными семейными документами и фотографиями — в том числе, тех лет.

Достав папку, и, на это раз внимательно, просмотрев её содержимое, я обнаружил четыре странички того самого оригинала брошюры, копия которой находится в интернете — с теми самыми подчеркнутыми (как оказалось — красной ручкой) строками!

Сличаем: слева — копия интернетной брошюры, справа — её оригинал из папиной папки.

Вот так. Теперь попробуем восстановить последовательность событий этого триллера. Брошюра о полузаводской станции каким-то образом попадает к папе. Он подчеркивает строки с упоминанием о дедушке Лёве и передает её неизвестному, связанному с институтом. Тот переснимает её, вынимает из середины 4 страницы и возвращает их папе. Все это происходит еще до 1992 года, когда мои родители репатриировались в Израиль. Интернетом тогда и не пахло, значит, переснятая копия хранилась у того человека еще несколько лет, в ожидании появления оного.

Кто этот человек, когда это произошло, так ли это произошло — на эти вопросы ответа мы уже не получим…

«Совершенно необходимый для дела работник»

Я продолжаю перебирать папину папку и нахожу в ней ещё один уникальный документ — характеристику на дедушку Лёву, подписанную самим Б.М. Иофаном. Причем — подлинник, судя по синей печати и красным чернилам.

Главный для нас интерес в этом документе — непонятность цели его написания. Ведь характеристики выдаются обычно «на вынос», а дедушка Лёва, насколько известно, уходить не собирался. Попробуем разобраться с этим, проанализировав содержание характеристики.

Подробно описав деловые и профессиональные качества, проявленные дедушкой Лёвой при строительстве опытной станции, Иофан заканчивает характеристику такими словами:

«Считаю своим долгом охарактеризовать тов. Кемпнера, как абсолютно честного человека и советского работника, безусловно преданного советской власти. В настоящее время тов. Кемпнер является моим помощником на Постройке Дома Правительства… проявляя на этой работе такое же добросовестное и безусловно честное отношение к делу, и, являясь поэтому, совершенно необходимым для дела работником.»

Нет сомнения, что Иофан умышленно делает упор на моральные качества характеризуемого: его честность (упомянутая в характеристике три раза), добросовестность и безусловную преданность советской власти. Но для чего? Или для кого? Кому предназначены слова о совершенной его необходимости в работе Эта характеристика выглядит, как защита от грозящей опасности. Но от какой? Подписана она 1 марта 1929 года. Поинтересуемся — что тогда творилось в стране советской? Чьи головы слетали с плеч в тот, отдельно взятый, период красного террора? Здесь интернет нам действительно в помощь, сообщив, что как раз в то самое время в стране ширилась борьба с вредительством, в рамках которой руководители предприятий получили распоряжение… уволить из личного состава лиц, «политическая физиономия которых вызывает сомнение». В 1928—1931 годах была развёрнута широкая кампания против «буржуазных специалистов». Тысячи сотрудников остались без работы под предлогом «правого уклона» или классовой чуждости.

Видимо оно. То, что дедушка Лёва являлся буржуазным специалистом и классово чуждым элементом, доказывает диплом, выданный ему в 1912 г., на основании ВЫСОЧАЙШЕ утверждённого Положения о Киевском Политехническом Институте императора Александра II.  Дипломъ инженера-технолога и право на чин Х класса по табели о рангах — коллежского секретаря.

Вывод из всего этого напрашивается один. Этой характеристикой Б.М. Иофан последовательно разбивал те подозрения, которые могли возникнуть, или возникли уже в отношении буржуазного специалиста / правого уклониста / обладателя сомнительной политической физиономии (нужное подчеркнуть) инженера-технолога дедушки Лёвы.

На строительной площадке «Дома на набережной»

От Вашего внимания конечно же не ускользнуло упоминание Иофаном в характеристике об участии характеризуемого в строительстве Дома Правительства, или, по-простому — по‑трифоновскому, «Дома на набережной». Всезнающая википедия достаточно подробно рассказывает нам о строительстве дома и даже приводит фотографию с его строительной площадки.

Подпись под фото сообщает, что архитектор Борис Иофан на нём — третий слева. Но при этом умалчивает, что второй слева рядом с Иофаном, это инженер Л.П. Кемпнер — дедушка Лёва! Википедия позаимствовала это фото со страницы москвоведа и экскурсовода, Алексея Дедушкина. А я извлёк эту же самую фотографию всё из той же папиной папки. И второе фото, с той же строительной площадки, извлёк оттуда же. На нём третий слева — уже сам дедушка Лёва, а Иофан — первый.

На левом фото дедушка Лёва и Борис Иофан стоят в окружении рабочих, видимо, тех самых, в угоду которым Лейб Фалькович превратился во Льва Павловича. А вот в окружении кого стоят они на правом фото, осталось мне неизвестным. Судя по костюмам и галстукам, видимо, тоже кто‑то из руководителей строительства.

Могли ли думать они, стоящие на строительной площадке дома, о том, какая страшная судьба ждёт скоро сотни его жильцов в годы сталинского террора?

Тфилин

Дом на набережной стал последним проектом инженера Л.П. Кемпнера, Десятого марта 1932 года его не стало…  Ему было 46 лет.

Умер он от перитонита аппендицита, который врачи не сумели обнаружить. Моему папе было всего девять лет. Когда дедушку Лёву увозила скорая помощь, мой папа почему-то спросил его: «Папа, ты веришь в Б‑га?» И дедушка Лёва ответил: «Да, сынок. Я хочу, чтобы и ты верил». Это был их первый разговор о Б‑ге и последний в этом мире. Папа так и не смог понять, что побудило его задать этот вопрос. Ведь хотя дедушка Лёва и ходил в синагогу в Йом Киппур, чтобы сказать поминальную молитву изкор по своей маме, разговоры о Б‑ге в их светской семье никогда не велись.

По прошествии многих лет папа обнаружил среди семейных вещей мешочек для тфилин с инициалами дедушки Лёвы — «L K». В мешочке, правда, были только кожаные ремешки, самих тфилин не было, но несомненно, что когда-то и они были там. И по виду ремешков было ясно, что их накладывали и не раз.

А что ещё осталось от дедушки Лёвы, это его письма-открытки, адресованные четырёхлетнему гражданину М.Л. Кемпнеру (фотографию которого в Симеизе я поместил в центре).

Дедушка Лёва подбирал иллюстрированные открытки и в тексте письма обязательно упоминал о том, что изображено на открытке. Всем этим письмам — более девяноста лет. Папы уже десять лет как нет с нами, а вот открытки остались…

«Письма Аркадия», как основной двигатель прогресса в построении нашей генеалогии

Долгое время крохотный генеалогический саженец с пятью листочками, с которого я начал наш рассказ, оставался чуть-ли не единственным источником информации о нашем роде. Но вот, в конце семидесятых годов, у папы появились новые, совершенно бесценные, свидетельства о нашей истории, получившие у нас кодовое название «письма Аркадия».

Аркадий Вильнер, или, правильнее сказать, Аврум — папин двоюродный дядя. За несколько лет до своей смерти он написал два письма. Одно — папе, другое — папиной двоюродной сестре, тёте Лиде. В этих письмах Аркадий подробно, увлекательно и с мягким юмором рассказывает о жизни кемпнеровского семейства в конце XIX-го — начале XX-го века, о событиях тех лет, участником или свидетелем которых он был, вспоминает смешные истории, рисует подробные карты их дома и мест их проживания…  Аркадий закончил эти письма в возрасте 88 лет и умер через два года после этого.

Объясню, что значили для моего папы эти письма. После маминой смерти последние месяцы папиной жизни были одним долгим ожиданием воссоединения с мамой, жизнь без которой на этом свете потеряла для него всякий смысл. Единственное, что папу продолжало интересовать, это всё, связанное с нашей генеалогией. Я рассказывал ему о новых находках, которые мне удалось обнаружить в интернете, просил папу вспомнить и записать подробности некоторых эпизодов, о которых он мне уже рассказывал… Это (и только это) несколько оживляло его. А еще папу очень беспокоило то, что пакет с письмами Аркадия куда-то затерялся. Это было немудрено — среди двух десятков советско-чешских книжных полок… Письма в результате обнаружились на одной из них, но уже после папиной смерти, и мне до сих пор нехорошо от того, что я не нашёл времени найти их при папиной жизни, доставив ему последнюю хотя бы небольшую радость, пусть даже не радость а успокоение…

Письма Аркадия будут сопровождать нас на всем протяжении повествования.

Коль скоро мы заговорили об Аркадии, самое время обнаружить его место на нашем, начавшем расти генеалогическом дереве. Начнём с того, что жену Фалька Кемпнера, папину бабушку (ту самую, по которой дедушка Лёва читал изкор), звали Бронислава. Бронислава Леви. Не очень еврейское имя. Видимо получила она его при тех же обстоятельствах, при которых тётя Маня стала Марией. Так оно и оказалось — настоящее еврейское её имя, как поведал нам сайт JewishGen, было Бейла‑Голда.

Интересно, что папа, видимо, и сам не знал её настоящего имени , во всяком случае, он никогда не упоминал его, а папиного двоюродного брата так и назвали Славой — Брониславом, в честь бабушки Брониславы. Умершей от туберкулёза лёгких такой молодой — в возрасте всего 40 лет, и оставившей сиротами трех своих детей: Эстеру, Лейба (будущего дедушку Лёву) и Ицхака.

Скупо и точно сообщил нам об этом сайт JewishGen, как бы специально поместив две эти записи одну под другой. Четыре года отделили смерть Бейлы‑Голды от рождения её внука Славы…

Так вот, Аркадий был племянником Бейлы-Голды — одним из пяти детей её старшей сестры Регины (Ривки, по-нашему). Сохранилась фотография Аркадия, где он — вместе со своей сестрой Рутой и её сыном Юреком (Яковом).

А на фото снизу — в центре Регина (уже бабушка) со своим мужем Йоной Вильнером, остальными четырьмя детьми и внуками.

Дочка её, Рута (с повзрослевшим с предыдущей фотографии сыном Юреком), Аня (Хана, по-нашему), Шуламит, Стефан, а также Аркадий с предыдущего фото — пятеро детей дружной семьи бабушки Регины.  А еще на этой фотографии изображен Гедалия Прусак — муж Ани и их сын Ромек (Реувен).

К Ромеку мы ещё вернёмся, а пока пририсуем к нашему исходному дереву ветку Регины и Аркадия.

В письме тете Лиде так написал Аркадий о сестрах Брониславе и Регине:

«Они очень любили друг друга, жили, как говорится, душа в душу, делились всеми своими радостями и горестями, не делали абсолютно никакого различия между своими детьми и детьми сестры. И мы, их дети, жили вместе тоже как родные братья и сестры… Когда умерла Бронислава, моя мама (Регина) поехала на несколько месяцев в Белосток, чтобы помочь Эстере, которой было тогда двадцать лет, освоиться с устройством хозяйства…»

Так живо и с такой любовью рассказывает Аркадий о жизни своих родственников, и так всё разбивается последней фразой его рассказа:

почти вся моя семья погибла в лагере смерти, Треблинке, в 1943 году.

Память о них осталась в письмах, в фотографиях, а теперь — и в интернете.

«Jakow, reich mir mein Manto»

Чем дальше мы погружаемся в наш генеалогический в лес — тем ценнее в моих глазах любая информация и находка.

Из рассказа Аркадия о патриархах семьи Леви — его деде Якубе Леви и бабушке Цецилии Вебер.

Твой прадед Яков Леви — из сравнительно весьма религиозной семьи: брат его был раввином… сестра замужем тоже за раввином — словом, еврейская «духовная аристократия». Светское (т.е. нееврейское) его образование было ограниченным, но для того времени и круга людей вполне достаточным.

Прабабушка Цецилия получила по тому времени весьма светское воспитание и образование — она владела польским, немецким и французским языками. Была хорошо знакома с литературой того времени. Исключительная доброта, душевность, мягкость, ласковость, доброжелательность ко всем людям независимо от их положения и национальности.

К сказанному Аркадием мой папа добавил одну существенную деталь о том, что прабабушка Цецилия любила говорить прадедушке Якову: «Jakow, reich mir mein Manto» (в переводе с немецкого: «Яков, подай мне мою шубу»).

Откуда папа прослышал об этом, почему запомнил, что она означала — я, к сожалению, не поинтересовался. Скорее всего, фраза эта произносилась не только зимой, и к конкретной к шубе отношения не имела, а имела совсем другую символику. Какую — каждый волен дофантазировать по собственному разумению.

Ромек Вебер

Так получилось, что первая ветвь дерева, на которую мы поднялись, оказалась не кемпнеровской, а леви-веберовской — ветвью родителей Регины и Брониславы. Но это совершенно справедливо. Ведь без писем Аркадия наше дерево было бы куда ниже, а его крона — куда реже. А еще эта ветвь важна нам тем, что на ней находится Ромек — сын Ани и Гедальи Прусак, внук Регины и племянник Аркадия — десятилетний мальчик с семейной фотографии Вильнеров.

Из письма Аркадия папе:

«Во время оккупации Польши фашистской Германией все мои родные и семьи братьев Леви погибли в лагере смерти Треблинка. Спаслись только Юрек и Ромек (сын моей младшей сестры Анны), которые перед занятием немцами Варшавы ушли… сначала во Львов, а потом дальше на восток. Ромек ушёл в Кременец…»

В конце Второй мировой войны Ромек, правильно оценивший ситуацию в Восточной Европе, вступил в армию Андерса и ушёл с ней из Польши. Потом покинул и её, записался в английскую армию, за что через год получил от британских властей право репатриироваться в Эрец-Исраэль (государства Израиль тогда еще не существовало). По приезде он сменил фамилию Прусак на девичью фамилию своей прабабушки — Вебер.

Все годы папа не терял связь с Ромеком. И когда мы с Юлей в 1990 году приехали в Израиль, то связались с ним, были у него в Петах Тикве. Ромек со своей женой Рахелью очень тепло приняли нас, думали даже как помочь мне найти работу. Когда в 1992 году приехали родители, мы с папой еще раз съездили к Ромеку. Узнав, что папа строит генеалогию нашего рода, Ромек прислал фотографии своих родственников с указанием их родственных связей и с запиской такого содержания в переводе на русский. (Ромек хорошо говорил по-русски, но писал — на иврите):

Шалом, дорогой Марк!

Большое спасибо тебе за генеалогию семьи Леви. Я высылаю тебе
фотографии моих родителей и наших ближайших родственников.

Всего хорошего тебе и твоей семье.

Ромек

Фотография семьи Вебер, которую мы только что рассматривали, пришла к нам из рук Ромека. Так что его с полным основанием можно считать соавтором этой генеалогии…

Последние годы состояние Ромека ухудшилось, папа несколько раз набирал его номер, но жена Ромека отвечала, что тот не может подойти. Потом и папино здоровье пошло на убыль, и связь прервалась окончательно.

Уже после папиной смерти я обнаружил, что Ромек не был обойдён вниманием всезнающего интернета. В базе данных Израильской Ассоциации Генеалогических Исследований обнаружился достаточно подробный документ от 24 ноября 1947 г., возвещающий о состоявшемся  в Тель-Авиве, в присутствии двух свидетелей,  бракосочетании 28-летнего электрика Рэувена Вебера с его невестой Рахель.

Они прожили вместе 64 года.
А самая последняя информация о Ромеке обнаружилась уже на сайте BillionGraves.

Реувен бен Гедалия, Ромек Вебер, папин троюродный брат, пережил папу на один год. Да будет благословенна его память, и пусть будет душа его связана в один узел с душами праведников, обитающими в будущем мире — написано на надгробии.

«To nie sztuka zabić kruka…» и другие истории про дедушку Лёву, рассказанные Аркадием

Отдав дань леви-веберовской ветви нашего генеалогического дерева, вернёмся к кемпнеровской его части.  И начать я хочу с нескольких историй-эпизодов о дедушке Лёве, рассказанных Аркадием в своём письме моему папе.

• Твой папа учился в реальном училище, был, как теперь говорят, отличником, был первым учеником в классе. При отличном окончании реальных училищ медалей не давали (в отличие от классических гимназий). Но твой папа был всё же награждён, по тогдашним понятиям, особенной наградой, а именно — описанием в нескольких альбомных томах путешествия на Дальний Восток и Японию наследника престола, будущего царя Николая II…

• Однажды, во время поездки на пикник, проезжая на бричке под нависшей над дорогой ветви дерева, твой папа поднялся, ухватился за эту ветвь и стал подтягиваться на руках. За это время бричка из-под него уехала вперед, но твой папа не растерялся. За бричкой ехал воз, полный молодых девушек, и твой папа ловко опустился с неба на эту компанию. Представляешь, сколько по этому поводу было веселья…

• Будучи студентом Киевского политехнического института, твой папа носил красочную форму: диагоналевые темно-голубые брюки, тужурку с голубыми пуговицами, бархатные погоны с золотыми вензелями и форменную фуражку. (Уму непостижимо — как Аркадий помнит все эти подробности! — Л.К.) И когда он появлялся на улице и в Калише, и в Конине, и в Коло, это производило фурор, особенно среди провинциальных девушек.

• Помню, как проводя лето в доме лесника, твой папа охотился за белками для Рутки (Рутка, если кто забыл, это старшая сестра Аркадия — Л.К.). Делал он это так: ложился под кустом орешника с толстой палкой и терпеливо ждал момента когда белка спускалась на орешник за орехами, и когда она оказывалась на ветке над ним, сильно ударял палкой по основанию ветки, белка падала на землю возле него и он ловил её, накрыв чем-нибудь…

• Я помню один стишок, сочиненный твоим папой. Обычно он произносил его, когда ему удавалось сделать что-нибудь такое, что не удавалось сделать другим. Стишок — на польском языке и не особенно для печати…

Раскрою тайну. Из «цензурных» соображений Аркадий не привёл этот стишок в письме, но записал его на отдельном листочке, с обстоятельностью приведя польский его оригинал, транслитерацию, перевод и собственный комментарий. На свой страх и риск я добавил к этому и свой сверхвольный псевдо‑художественный перевод на русский. Судите сами, насколько стишок печатен.

Должен сказать, что стишок этот я обнаружил в разных вариациях на нескольких польских и, даже, русскоязычных форумах, так что, возможно, что Аркадий несколько напутал с его авторством…

И ещё одно, последнее, на этот раз, безоговорочно дедушкинолёвино высказывание:

• «Рыба должна быть холодной, а кофе — горячим».У нас, евреев, праздники (в том числе, Суббота) начинаются накануне вечером. Чем праздник отличается от будней? Тем, что в праздник хорошо кушают. Потому, в пятницу вечером готовится несколько блюд, но обязательно должно быть рыбное блюдо, без рыбы нет праздничного вечера. У нас в Коло праздничный ужин готовился по полной программе, но в Белостоке программа была сокращена до двух блюд — рыба и кофе с пирожными. И вот, однажды, кухарка подала рыбу не то теплой, не то холодной, и кофе тоже — не то теплое, не то холодное. Тогда твой папа впервые произнёс сакраментальную фразу: «Рыба должна быть холодной, а кофе — горячим». Фраза эта увековечилась, и произносилась хором всякий раз перед вечерней субботней трапезой. После этого никакая кухарка не смела отклониться от столь ясно поставленной перед ней кулинарной задачи.

Фраза о рыбе и кофе, говорящая о том, что любое дело надо делать на 100%, вошла в историю кемпнеровского эпоса. Но меня в этой истории поражает то, насколько скрупулёзно сохранялся в ставшей светской уже семье еврейский обычай обязательного рыбного блюда в субботней трапезе. Сам обычай уходит далеко в еврейскую историю и имеет множество объяснений, в том числе и каббалистических. Приведу только одно из них:

Евреи также уподоблены рыбам: как рыба не может жить без воды, так и существование еврея связано с Торой, которая уподобляется воде. Поясняет Цемах-Цедек, что рыбы полностью погружены в воду, вплоть до того, что вода соприкасается с ними внутри и снаружи становится частью самой рыбы. Это выражается тем, что рыба может существовать только в воде и, если вытащить ее из воды, она немедленно погибнет. Поэтому, когда еврей ест рыбу во время субботней трапезы, он подчеркивает свою связь с Торой и святостью Субботы

Вот так. Вряд ли Аркадий был знаком с этим или другими объяснениями, но одно он знал точно — без рыбы праздничной трапезы нет!

Эстера — сестра Лейба и брат его — Ицхак

Эстера — старшая сестра дедушки Лёвы, Ицхак — его младший брат. Эстеру я видел один раз в детстве, незадолго до её смерти, помню — поразился какая она старенькая. А здесь ей — 23 года. Я уже объяснял почему Славу назвали Славой, и как Лейб Фалькович превратился во Льва Павловича. А как Ицхак превратился в Виктора, рассказал Аркадий в письме к тете Лиде, дочери Ицхака-Виктора:

Нам всем по существовавшему тогда обычаю в достаточно религиозных еврейских семьях давали при рождении древнееврейские имена. Но эти имена обычно не сохранялись, а менялись, можно сказать, трансформировались, ассимилируясь в зависимости от окружающей среды. Так, древнееврейское имя твоего отца — Ицхак перешло в еврейско-русское Исаак, а в Польше — в еврейско-польское уменьшительное «Ицусь», дальше ассимилируясь в польское «Вицусь» (от польского имени «Вицент»), а отсюда в русско-международное «Виктор».

Вот такой длинный путь. Аркадий также объяснил, что имя Лейб трансформировалось в польское Людвик (которое позже, как мы знаем, превратилось в русское Лев) Добавлю еще, что папу моего назвали в честь его дедушки по материнской линии — Моисея, или по‑еврейски — Моше, но в советско-международной окружающей среде (если пользоваться терминологией Аркадия) оно превратилось в имя Марк.

Читать разъяснения Аркадия об «ассимиляции имен в зависимости от окружающей среды» не только интересно, но и грустно. Ведь ассимиляция европейского еврейства, к сожалению, не ограничилась только сменой имён…

Сдвинемся по нашему дереву к более молодому поколению, пока еще только подрастающему…

На левом фото — Эстера с мужем Александром Маянцем и сыном Славой (тем, которого назвали так в честь бабушки Брониславы). А на правой — семья моего папы в 1926 году в крымском Симеизе. В центре — дедушка Лёва (это единственная семейная фотография с ним) и бабушка Женя. Перед ними четырехлетний маленький папа и его старшая сестра, тринадцатилетняя Иза. А самая правая на фото — папина няня, Элеонора Юрьевна Якобсон. Накушка.

Накушка

Откуда взялось имя Накушка, возможно папа и рассказывал, но я не помню. Но папа много раз подчёркивал, что именно под влиянием Накушки, глубоко верующей лютеранки из Эстонии, сложилось его отношение к Вс-вышнему и понимание Б-жественного провидения. Вы помните, выше я написал, что в их светской семье разговоры о Б-ге никогда не велись. Но у папы с Накушкой, оказывается, такие разговоры велись.

Я много раз видел папу, сидящего за столом и читающего что-то написанное по-немецки из маленькой книжечки. В эти минуты папа ни на что не отвлекался и на попытки заговорить с ним не реагировал. Эта маленькая книжечка размером в несколько сантиметров была молитвенником, подаренным ему Накушкой. Десятки лет, вплоть до приезда в Израиль, папа, прекрасно знающий немецкий язык, пользовался им. Только здесь, в Израиле, благодаря русско-ивритским сидурам, он наконец смог переключиться на еврейские молитвы. Но Накушкину маленькую книжечку он сохранил. Многие страницы в ней зачитаны, можно сказать, насквозь.

Накушка оставалась для папы очень близким человеком на многие десятилетия даже после того, как покинула их дом. В начале 60-х годов из Эстонии пришла весть о её смерти, и я помню, как тяжело это было воспринято моим папой. Груда писем на фото внизу — это письма от Накушки в последние 20 лет её жизни.

Папа сохранил их все.

Виктор (Ицхак) Кемпнер

Рассказ о младшем брате Эстеры и Лейба — Ицхаке‑Викторе я тоже собрался начать с его семейного фото. Но оказалось, что такового у меня нет. Это грозило испортить гармонию фото‑повествования, но положение спас мой троюродный брат Витя Михельсон, внук Виктора Кемпнера, пообещавший достать с антресолей чемодан со старыми фотографиями. И достал…

На этом фото маленькая тётя Лида — будущая Витина мама, со своим молодым папой Ицхаком‑Виктором. Причём не на каком-нибудь там колхозно-совхозном поле, а во французских Каннах, где какое-то время работал её отец. Витя рассказывал, что маленькая Лида училась там правилам хорошего тона и, видимо, неплохо научилась, ибо по возвращению в Союз, ей пришлось выслушивать замечания: «Лидочка, ты неправильно кушаешь, вилочку надо держать в правой руке, а ножик — в левой».

Патриотическим своим поступком Витя заслужил, чтобы рассказать о нём подробнее. Познакомился я со своим троюродным братом летом 1959 в Звенигороде. Мне было почти пять, Вите — почти четыре. Причины, по которым наши родители так долго ждали, чтобы представить нас друг другу, так и остались неизвестными. Но наконец это произошло, и мне до сих пор запомнилась некая торжественность этого момента.

Я не очень помню эту лодочную прогулку по Москве-реке, но хорошо помню, как мы с Витей брали приступом совершенно неприступную высокую гору. Я, как более старший, первым достиг вершины, а Витя, как более младший, перед последним рывком попросил у меня братской помощи. Несколько смазало мою гордость первопроходца то, что дядя Миша, Витин папа, тоже каким-то образом сумел покорить вслед за нами эту Джомолунгму…

А ещё я открою, что первые свои познания в иудаизме я получил именно от Вити в виде анекдота про двух евреев ищущих миньян (10 человек — минимум необходимый для молитвы).

«Не дотягиваем до миньяна, но давай-ка посчитаем получше. Нас всего двое. Но я с тобой, ты со мной — еще четыре. Я без тебя, ты без меня — еще два. Получили восемь. Двух всё-таки не хватает. Где же их взять? Возьмём нас — как раз двое!»

Наше генеалогическое дерево немного разрослось…

Вернёмся к Витиному деду — Виктору Кемпнеру. В письме к тете Лиде Аркадий приводит о нём несколько своих воспоминаний.

• Твой отец был очень живым, подвижным мальчишкой. Если его нигде не могли найти, то следовало его искать на вершине самого высокого дерева… Второй его страстью была верховая езда… по лесной дороге, пролегающей около нашей дачи. Твой отец был тогда еще мал, и все, особенно мамы, опасались за него, тем более что он предпочитал ездить верхом на лошади без седла, так как в седле он не доставал до стремян, а лошадь он погонял вовсю… Когда более взрослые катались на лошади, а ему не давали, он в качестве протеста взбирался на высокое дерево, прилегающее к лесной дороге и, со своей высоты, кидал в проезжающих шишки…
• В последующие 2-3 года мы проводили лето в небольшом имении нашего дедушки Якуба Леви… В этом имении было с десяток лошадей, столько же коров, но кроме того еще три ослика. Эти ослики были специально закуплены дедушкой Якубом для своих трёх внуков — Людвика, Виктора и меня. Ослики, как и внуки, отличались ростом. Самый большой, почти чёрного цвета, был осликом Людвика, второй — поменьше, серого цвета, принадлежал Виктору, а самый маленький, самый светлый — мне. Их и называли нашими именами. По характеру эти ослики несколько напоминали своих хозяев. Ослик Людвика был в общем спокойный, но вдруг ни с того ни с сего на него «находило», он возбуждался, взбрыкивал и, если мы находились где-нибудь в поле, в пути, мчался домой на конюшню, несмотря на всяческие усилия его хозяина, Людвика, удержать его… Ослик Виктора был, как и его хозяин, весьма живой и отличался чрезвычайным упрямством. Если он вдруг останавливался по дороге, то уже никакими усилиями и никакими воздействиями нельзя было сдвинуть его с места. (Больше всего мне понравилось в описании этих осликов — как гармонично дополняли они друг друга: одного нельзя было удержать на месте, другого — с места сдвинуть. Л.К.)
• Вспоминаю один эпизод в Коло летом 1905 года, характерный для того времени. Коло — глубокая провинция, но и здесь революционные события волновали, особенно молодёжь. Между тем здесь никого не было, кто мог бы разъяснить что происходит, за что ведётся борьба… Откуда-то среди молодёжи распространился слух что должен приехать пропагандист — социалист, который всё и разъяснит… Как раз в это время в Коло приехал твой отец, Лида, и в нём усмотрели того пропагандиста. Обратились ко мне — не мог бы мой родственник провести пропагандистско-разъяснительную беседу с группой молодёжи. Твой папа охотно согласился и в течение нескольких дней поздно ночью отправлялся вместе с ними далеко за город и там разъяснял что такое социализм, какие имеются партии, чего они добиваются и т.д. Молодые люди были очень довольны, и мой авторитет среди них очень поднялся (несмотря на то что мне было только 13 лет) благодаря наличию у меня такого замечательного, умного, образованного родственника — социалиста…

Интересно, что способности Виктора Кемпнера по достоинству оценил и польский исследователь Белостока Веслав Врубель (Wiesław Wróbel). В статье с интригующим названием «Не только ложа масонская» (к которой мы ещё вернемся), рассказывая о жителях кемпнеровского дома в Белостоке, Врубель отмечает, что «один из сыновей Фалька Кемпнера, Ицхак, уже в 1912 году работал помощником присяжного поверенного в районном суде в Гродно». Видимо, достичь такого поста в 24-летнем возрасте было немалым достижением. Особенно, если учесть, что получить должность присяжного поверенного (адвоката) в те времена можно было только по достижению 25-летнего возраста.

Запомните имя Веслава Врубеля (он еще не раз появится в нашем повествовании), а мы продолжим наш рассказ о Викторе Кемпнере. Прочитаем последние и до боли грустные строки письма Аркадия тёте Лиде…

Мы увиделись снова много лет спустя, уже в Москве, когда ты, Лида, уже родилась, а самое последнее свидание у нас было в 1937 году на квартире у Эстеры. Какое у нас всех было настроение — можешь себе представить. Мы говорили о жертвах, о палачах, и пытались понять какие силы творят то, что трудно было себе представить, как и почему мы «дошли до жизни такой». На этом кончаю, Лида, но не кончается, не стихает боль утрат…

Аркадий не уточнил дату их последней встречи, но понятно, что она произошла незадолго до 11 декабря 1937 года, когда Виктор Кемпнер был арестован за «участие в контрреволюционной террористической организации» и через два месяца расстрелян. Черные галочки в приказе о расстреле красноречиво докладывают об его исполнении…

Работал он тогда директором банка (точнее — сектора кредитных учреждений Управления иностранных операций Госбанка СССР) у А.С. Сванидзе, личного друга и родственника Сталина. (Сам Сванидзе, видимо, исключительно благодаря этой «дружбе», был арестован «только» 23 декабря, а смертного приговора ждал еще долгие три с половиной года.) Тете Лиде было тринадцать лет, и жили они тогда в первом кооперативном доме Москвы, по адресу Каляевская улица, №5…

«Дом вдов»

Ещё один страшный дом — символ сталинского террора. Более 80 его жильцов были расстреляны сталинскими палачами. Об этом доме писали писательница Лилиана Лунгина, общество «Мемориал», просто люди, оказавшиеся свидетелями арестов-убийств жильцов дома, большинство которых были евреями. Нет, официальный советский антисемитизм еще не начался, просто евреи, как обычно, оказались у дел в таких скользких местах, как наркоматы иностранных дел (НКИД) и внешней торговли (НКВТ) — организаций-пайщиков этого зловещего здания.

Это — список квартир расстрелянных жителей дома.  Так и стоит перед глазами картина: смерть с косой, обходящая обречённых…  21-я квартира, 22-я, 23-я, очередь за 24-й, но нет, пропустила, а вот 25-й не повезло…. Квартира за квартирой, расстрел за расстрелом, так мы добираемся до жителей 132-й квартиры: Кемпнера Виктора Фальковича, его жены Фени и дочки Лиды.

Скупо и точно сообщает нам мартиролог.

Кемпнер Виктор Фалькович,
род. 1889, Польша, Калишская губ., г. Коло, еврей, б/п,
директор сектора кредитных учреждений Управления
иностранных операций Госбанка СССР.
Адрес: ул. Каляевская, д.5,  132.
Расстрелян 10.02.1938.
Место захоронения: Коммунарка

«Дом Вдов» — не очень точное определение: поражённые в правах вдовы расстрелянных недолго задерживались среди его жильцов. После их выселения в освобождённые от работников НКИД и НКВТ квартиры вселялись их «настоящие» хозяева — работники НКВД. Так и вдова Виктора Кемпнера, Феня, через несколько недель после расстрела мужа была осуждена на 10 лет лагерей как чесеирка — «член семьи изменника родины». Тринадцатилетнюю Лиду не тронули (дочь за отца не отвечает!) и она перешла жить к своей тете Эстере.

Гениально описал это время гениальный Довлатов:

… наступил тридцать восьмой год. Конечно, это было жуткое время. Однако не для всех. Большинство танцевало под жизнерадостную музыку Дунаевского. Кроме того, ежегодно понижались цены. Икра стоила девятнадцать рублей килограмм. Продавалась она на каждом углу… Конечно, невинных людей расстреливали. И все же расстрел одного шёл на пользу многим другим. Расстрел какого-нибудь маршала гарантировал повышение десяти его сослуживцам. На освободившееся место выдвигали генерала. Должность этого генерала занимал полковник. Полковника замещал майор. Соответственно повышали в званиях капитанов и лейтенантов. (С. Довлатов “Иностранка”)

Виктор был не единственный из Кемпнеров, попавшим под сталинские репрессии.  Пятого мая 1945 года по доносу хорошего своего приятеля был арестован и сослан в Сибирь за «антисоветские разговоры» двоюродный брат папы и тети Лиды, сын Эстеры Слава Маянц. Слава не только выжил в сибирской ссылке, но и познакомился там с бывшим польским военнослужащим, Михаилом Михельсоном, репрессированным на «измену родине». (Как рассказывал дядя Миша, какой именно родине он изменил, польской или советской, так и осталось тайной.)  Благодаря этому знакомству произошло и другое — его знакомство с тётей Лидой, в результате которого и появился на свет мой троюродный брат Витя Михельсон.

Виктор Кемпнер, как стимулятор прогресса построения нашей генеалогии

Выше я писал, что до появления писем Аркадия крохотное генеалогическое деревце с пятью листочками оставалось единственным источником информации о нашем роде. Это не совсем верно.  Потому что за оставшиеся пять лет жизни, после смерти дедушки Лёвы, Виктор-Ицхак Кемпнер успел внести свою, причём очень ощутимую, лепту в создание нашей генеалогии. Мой папа в своих черновиках так написал об этом:

«Незадолго до расстрела Виктор рассказал мне о наших предках. Фамилия наших предков была Ландау. Но во время паспортизации один из моих предков по прямой линии был записан как Кемпнер, так как он жил в городе Кемпен Прусского герцогства. Кроме того, дядя сказал, что мы происходим из тех Ландау, которые были раввинами в городе Кемпен более 50 лет… А ещё Виктор говорил, что род Кемпнеров происходит из колена Леви»  

Если письма Аркадия содержат точную и достоверную информацию о людях, с которыми он жил, и о событиях, свидетелем которых он был, то рассказанное Виктором относилось к куда более давнему периоду и основывалось на информации, передававшейся от старшего поколения к младшему. А в процесс такой передачи не исключено, что могли закрасться неточности или даже ошибки. И потому я снова пустился в интернет-поиски, дабы найти подтверждение словам Виктора Кемпнера.

И здесь неоценимую помощь оказал нам Веслав Врубель. В упомянутой уже статье “Не только ложа масонская”, он подтвердил слова Виктора Кемпнера, указав, что

«в 1932 году Фальк Кемпнер сообщил польскому исследователю Белостока Яну Глинке, что фамилия их рода раньше была Ландау, и только в начале XIX-го века при паспортизации они стали Кемпнерами»!

Теперь осталось найти свидетельства того, что мы из тех Ландау, которые были кемпенскими раввинами, и главное, то, что мы происходим из колена Леви.

Почему я назвал последний вопрос — главным? В еврейской традиции существует понятие «пидьон бен» — выкуп первенца. Считается, что во время десятой египетской казни, казни первенцев, существовала угроза и для жизни еврейских первенцев. Тем не менее, все они остались живы и в память об этом спасении мы выполняем заповедь выкупа первенца. Не входя в детали, скажем только, что первенцев, родившихся у коэнов или левитов выкупать не надо. Таким образом, тот кто хочет выполнить заповедь выкупа первенца, должен знать к какому колену он принадлежит.

(окончание следует)