Как бы ни были далеки и высоки орбиты будущих космических трасс, мы всегда будем мысленно возвращаться к их истоку — полету Юрия Гагарина, потому что в клубке орбит, опоясавших земной шар и протянувшихся во Вселенную, никогда не потеряется орбита первого советского космонавта.

Фред Ортенберг

ТКАНЬ ЖИЗНИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Воспоминания российского еврея

(окончание. Начало в № 2/2020 и сл.)

 

Глава 14

В кругу семьи

Когда я фундаментально обосновался в Истре, оборудовал и меблировал свою «однушку» в девятиэтажном доме и даже вступил в гаражный кооператив рядом с домом, ко мне на несколько месяцев приехали родители. Им предложили поменять нашу старую квартиру, превратившуюся в развалюху, на двухкомнатную квартиру в новом районе, строящемся на левом берегу Днепра. Они согласились, освободили свое жилье, но до заселения в новостройку приходилось ждать два месяца, и они решили провести их у меня. И для меня, и для них это был замечательный незапланированный подарок, мы снова жили в одной квартире, вместе завтракали и ужинали —  все, как в былые времена. Днем, пока я был на работе, они занимались домашними делами, много гуляли в окрестностях города, в двух шагах от дома был лес, протекала речка, природа изумительная. Вечерами отец, склонившись над радиоприемником, слушал «вражеские голоса», потом с восторгом рассказывал нам об успехах и достижениях Израиля в агротехнике, науке, строительстве, на ухо мне шепотом приговаривал: «Пойми, эта страна — оазис в пустыне невежества и дикости». Очень гордился он победами евреев в войнах с арабами, знал подробности всех сражений, имена военачальников.

Примерно раз в две недели отец совершал наезды в Москву, чаще всего в редакцию журнала «Советиш геймланд» — единственного в стране издания на языке идиш. Здесь он встречался с сотрудниками, внештатными корреспондентами, волонтерами, просто с посетителями, говорящими на идиш, здесь ему удалось подготовить и опубликовать в журнале несколько небольших статей. Кроме того, в помещении редакции, в процессе общения с людьми, интересующимися еврейской историей и литературой, он успел приобрести несколько книг для своей библиотеки. Интересно, что однажды, возвращаясь электричкой домой, он познакомился с известным израильским государственным деятелем Натаном Щаранским, проживавшим с мамой и папой в городе Истра, который тогда еще был Анатолием Щаранским, студентом московского института, секретарем комитета комсомола, чемпионом города Истра по шахматам. После встречи отец пришёл домой сильно возбуждённым и по секрету рассказал нам с мамой, что в электричке случайно сел рядом с молодым человеком еврейской внешности, который держал в руках книгу на иврите и читал её. Отец, извинившись, поинтересовался, что он читает, и парень спокойно ответил, что это книга для начинающих изучать иврит. Отец представился, сказал, что иврит он изучал в детстве в хедере, но до сих пор хорошо помнит язык. Они разговорились, и Анатолий сказал, что, если ему когда-нибудь удастся попасть в Израиль, то знание языка может ему пригодиться. По тем временам это было невероятно смелое признание, и отец был потрясен заявлением своего попутчика. Через некоторое время из официальных источников мы узнали о драматической судьбе этого юноши: за желание репатриироваться в Израиль его обвинили в шпионаже и на долгие годы упекли за решетку.

Вернувшись в Днепропетровск, родители сразу же въехали в новую квартиру, освоили её и были очень довольны условиями проживания. В это время помню ещё одну нашу встречу, доставившую всем нам много положительных эмоций и связанную с покупкой мною автомашины. Как известно, автомобилестроение в СССР было слаборазвито, легковых автомобилей производилось мало, невозможно было зайти в магазин и просто купить машину в личное пользование, легковые автомобили распределялись властями, создавались очереди, в которых приходилось стоять много лет. Поэтому, когда завод в Запорожье начал производить заднемоторный легковой автомобиль особо малого класса «Запорожец», появилась в первое время возможность приобрести машину непосредственно у производителя. На Украине началась запись на покупку, и маме совершенно случайно удалось попасть в эту очередь. Когда мама поучила открытку с уведомлением, что машину можно получить на заводе немедленно, я с главным инженером нашего института Борисом без промедления вылетели в Днепропетровск. Оформив документы и оплатив машину, мы действительно без проволочек получили на заводе прямо со сборочного конвейера новенькую голубенькую машинку. Вернувшись в Днепропетровск уже на машине, мы все вместе с мамой и папой прокатились по родному городу, показали Борису его достопримечательности, а на следующее утро отправились на машине в путешествие по стране, держа курс на столицу.  

Пробег небольшой — порядка тысячи километров, но для собранного на живую нитку «Запорожца» — это было серьезное испытание. Двигатель располагался сзади машины, охлаждался воздухом, а воздухозаборники находились на боках корпуса и напоминали торчащие уши, за что машина получила в народе прозвища «Ушастый» или «Чебурашка». Нам казалось, что охлаждение неэффективное и двигатель перегревается. Поэтому через каждые 200-300 км мы делали остановку, открывали капот, пока двигатель не охлаждался до нормальной температуры. С учетом одной поломки путешествие продлилось сутки. К счастью, Борис оказался не только талантливым инженером, но и, как говорят, «рукастым» человеком. Обнаружив дефект, он нашел машинно-тракторную станцию, попросил у них болт с гайкой и хомут, соединил в машине детали так крепко, что на станции техобслуживания, куда я через несколько дней отвез машину, их долго не могли разделить, чтобы заменить дефектный узел на новый. Запомнился мне перегон машины ещё и тем, что погода была бесподобной, тепло и солнечно, а год оказался невероятно урожайным на абрикосы, и по всей трассе Белгород-Курск-Орел-Тула вдоль дороги стояли на продажу по смехотворно низкой цене вёдра, доверху наполненные отборными, крупными плодами. Семья Бориса была многодетная, а жена — кулинарка и любительница делать заготовки овощей и фруктов впрок на зиму. Раздобыв ящички, Борис по ходу нашего движения скупал абрикосы разных сортов, разной степени зрелости, так что вскоре машина оказалась загруженной до крыши, и на ухабах на наши головы сыпался дождь из спелых, ароматных плодов.

На следующий день утром, разгрузив «Запорожец» на даче Бориса и подкрепившись, мы поехали дальше прямиком на работу и включились сразу же в служебные проблемы. После окончания рабочего дня, на проходной, я встретился с собственным «Ушастым» один на один и приступил к его освоению. Права на вождение я получил ещё тогда, когда родители гостили у меня, но опыта вождения у меня не было никакого. На водительском месте было неуютно, но, что делать, мало-помалу я тронулся в путь, благо дорога уже опустела, и я не спеша доехал домой, поставил машину в собственный кооперативный гараж. В нашем институте на две тысячи сотрудников приходилось, думаю, не более десятка легковушек, находящихся в личной собственности, но «Запорожец» был единственный — мой. Правда, называть его полноценным автомобилем будет небольшим преувеличением, вместо четырех у него было две двери, и посадка на задние сидения была мучением. Глушитель у машины был, но выхлоп газов сопровождался грохотом, который напоминал то ли пулеметную пальбу, то ли рев мотоцикла на форсаже при наборе скорости. К недостаткам машины я быстро привык и пользовался услугами, которые она предоставляла в повседневной жизни, в течение пяти лет, до появления в продаже первой модели «Жигулей», на которую я тотчас же пересел.

Во время короткого визита к родителям в связи с получением «Запорожца» отец, как заговорщик, отвел меня как-то в сторону и поднял тему, которая уже неоднократно поднималась при нашем общении. Речь шла о проблемах в семье его брата Вольфа. За прошедшие годы он вышел на пенсию и превратился в немощного, больного человека с постоянными кишечными болями. Он очень бедствовал, вместе с психически ненормальными женой и дочерью. Когда появился новый эффективный психотропный препарат, достаточно дорогой, а у них не было средств на его приобретение, то я несколько раз через отца передавал им деньги на покупку лекарства. По свидетельству Вольфа, прием препарата успешно поддерживал состояние Эси в пределах нормы. Вольф видел единственную возможность изменить нищенское и голодное существование в выезде из страны и подал заявление в ОВИР на репатриацию в Израиль, но вначале получил отказ. На этот раз отец сообщил мне, что семье Вольфа наконец-то разрешили всей семьёй выехать на постоянное место жительства в Израиль. Им предстояли большие расходы, а у них не было ни гроша за душой. Например, необходимо было выплатить государству значительную сумму денег за «полученное высшее образование», хотя все они были на тот момент нетрудоспособными и никак не могли воспользоваться полученной профессией. Мои родители были весьма ограничены в средствах, и отец спросил, не могу ли я в последний раз выручить семью Вольфа. Я согласился помочь им материально и оставил отцу солидную сумму денег, благодаря которым они благополучно выехали из страны, успешно устроились на новом месте, получили квартиру в Иерусалиме и достойную социальную поддержку. В связи с отъездом семьи Вольфа в Израиль, мои родители всеми силами постарались уберечь меня от возможных неприятностей на работе. Для того чтобы «там» не узнали о том, что у меня появились родственники за границей, они для конспирации вели переписку с Вольфом через третье лицо, зашифровав свои имена псевдонимами. Сейчас все это выглядит смешно, но в то время люди с совковой психологией, а евреи, в особенности, боялись собственной тени.

Во время моих встреч с родителями всегда затрагивалась ещё одна тема, связанная с моей женитьбой. К моей затянувшейся холостяцкой жизни они относились неодобрительно: в мягких выражениях, без давления они неоднократно намекали, что пора уже обзавестись семьей, приводили имена моих школьных и университетских друзей, у которых в семьях родилось уже по несколько детей. В последний мой приезд за «Запорожцем» мама прямым текстом заявила, что их жизнь без внуков безрадостна, и попросила Бориса объяснить это мне. Я и сам уже давно тяготился своим статусом холостяка, но найти себе жену становилось все труднее, и труднее. Во время перегона машины Борис крутил баранку, а я глазел по сторонам, любовался природой, размышлял и решил в ближайшем будущем использовать любые пути для поиска спутницы жизни и перестать привередничать при ее выборе.

Буквально через две недели я поехал в командировку в Ленинград, где помимо выполнения служебных заданий, планировал познакомиться с потенциальной невестой, которой моя московская приятельница передала подарок и письмо. Я позвонил девушке на работу, и мы договорились о встрече. Прихватив букет цветов, в назначенное время я уже стоял у Казанского собора в ожидании своей судьбы. Девушка появилась без опоздания, вела себя безукоризненно, порадовалась подарку и цветам, но главное, по внешним своим параметрам отвечала всем моим запросам и представлениям о женской красоте и привлекательности. Мы прогулялись по Невскому, посидели в кафе, рассказали друг другу о себе. Звали её Виктория, или просто Вика, родом она была из Махачкалы, после окончания филфака ЛГУ устроилась библиотекарем, жила в пригороде, снимала комнату, жизнь ей отравлял все тот же запрет на прописку, который действовал в Ленинграде, также как в Москве. Она была на десять лет моложе меня, но, похоже, её это не очень смущало. Не помню, чем завершился этот вечер, но все последующие вечера до конца командировки после работы мы проводили вместе: посетили кино, театр, ресторан, музей, болтались по городу. Не обошлось и без романтических взглядов, вздохов, прикосновений, поцелуев, мне показалось, что мы друг другу понравились. Вика проводила меня на Московском вокзале на поезд «Красная Стрела», и при расставании мы договорились, что я вскоре приеду, и мы решим, что нам делать дальше. Через месяц я снова приехал в командировку в Ленинград. На этот раз мы встретились, как родные люди, обнялись, расцеловались, чувствовалось, что мы оба ждали этой встречи с нетерпением. На следующий день мы попали на концерт молодого эстрадного певца и композитора Жана Татляна, который сыграл роковую роль в нашем  сближении.

Концерт проходил в помещении театра Аркадия Райкина: в маленьком зале казалось, что Татлян поет только для нас, его лиричные и проникновенные песни потрясли нас и содержанием, и музыкой, и уникальной исполнительской манерой. После концерта, выйдя на улицу, мы долго еще испытывали эмоциональный подъем, и я, как физик, сказал бы, немного выспренно, но точно, что наши сердца бились, стучали, или попали в резонанс. Назавтра, утром мы прокатились на катере по Неве, пообедали в гостинице «Ленинград», где я остановился, и зайдя на минутку в мой номер, задержались там надолго. Вечером я проводил Вику домой, на обратном пути в гостиницу по дороге вспомнил старушку-соседку из моей юности, которая посещала наши танцы во дворе и со зрительской скамейки контролировала поведение своей внучки. Однажды, увидев, как ухажер внучки в танце страстно прижимает её к себе, она встала и сказала, что, если он порядочный человек, то должен на ней жениться.

Вернувшись к нашим с Викой отношениям, хочу сказать, что давно это было, и я боюсь запутаться в хронологии последующих встреч, но точно знаю, что 10 февраля 1973 года мы мы с ней поженились в городе Истра, имеется брачное свидетельство. Была роскошная свадьба в центральном ресторане города, приехали мои родители, мама Вики, другие родственники, явилась вся космическая общественность, мои сотрудники, играла живая музыка. Мой близкий друг Володя Шустер — лучший в городе стоматолог, человек очень влиятельный в общепитовских кругах, заказал такие изысканные блюда, которые в то время можно было увидеть только на столе у членов ЦК КПСС.   Невеста в стильном свадебном наряде была чудо как хороша, без преувеличений выглядела божественно, очаровала всех гостей и своей красотой, и общительностью; она сделала себе новую восхитительную прическу, благодаря которой я был пленен окончательно.

У нас не было медового месяца, но на недельку я освободился от работы, познакомил жену с городом, окрестностями, соседями, друзьями, несколько раз смотались в Москву за покупками, попали на премьеру в театр «Современник», а затем я вернулся к делам, а Вика приступила к созданию в квартире семейного уюта и занялась поиском работы. Помимо филологического, у неё было музыкальное образование, и её с радостью приняли на работу преподавателем по классу фортепиано в Истринскую музыкальную школу. В ноябре у нас родилась дочка Юля, и для меня началась новая жизнь, полная радости и любви. А через три года появился у нас сын Илья. Развлечения и забавы с малышами, уход за ними доставляли мне большое удовольствие, общение с ними было для меня праздником. Я понял, что в детях и состоит абсолютное счастье, конечная цель жизни человека. Перед играми ребятишек, их смехом померкли все мои служебные достижения и космические победы.

В своей новой жизни я восхищался женой не меньше, чем в добрачный период, и она отвечала мне взаимностью. Рождение детей способствовало усилению чувства близости и привязанности, постепенно мы выстроили с Викой отношения, основанные на взаимном доверии и взаимопомощи, я не помню каких-либо серьезных ссор, между нами, при возникновении разногласий всегда находился компромисс, даже моменты напряженности, всегда присутствующие в обыденной жизни семьи, куда-то испарялись. Но самое главное, что такие гармоничные, близкие и сердечные отношения сохранялись у нас на протяжении тех двух десятков лет, которые мы провели вместе в городе Истра. Вика стала моей единственной и всепоглощающей женщиной —     остальных не существовало в природе. По мере рождения и взросления детей администрация института улучшала условия проживания нашей семьи, а когда родился Илья, мы переехали в новую просторную трехкомнатную квартиру. Все эти годы наше с Викой время распределялось в основном между работой и воспитанием детей. Мы внимательно следили за их развитием в детском саду и учебой в школе, обеспечивали посещение кружков, контролировали занятия музыкой и спортом, часто совершали вылазки на природу, собирали грибы и ягоды, катались на лыжах, купались и катались на лодке на Истринском водохранилище. Пока дети были маленькие, мы летом отдыхали на Каспийском море в Махачкале у родителей Вики, а когда они стали постарше, то вначале посещали моих родителей в Днепропетровске, а заканчивали отпуск в Махачкале. Два раза нам удалось всей семьей отдохнуть на Черном море. Первый раз в Пицунде, где наш институт построил базу отдыха, состоящую из нескольких десятков отдельных деревянных домиков, общественной столовой, клуба, Второй раз в Адлере в роскошном многоэтажном пансионате общества «Знание», путевкой в который меня наградили, как председателя этого общества в Истринском районе. Позднее, когда мы обзавелись небольшим дачным участком в пригороде Истры, построили домик, посадили фруктовые деревья и кустарники, то стали часть летнего отпуска и осенний период проводить на даче, ковыряться в земле, собирать собственный урожай, готовить соленья и варенья на зиму.

Я ограничился лишь перечнем событий, произошедших в Истринский период моей жизни, потому что, если начать описывать детали, то получится отдельный большой роман, выходящий за рамки кратких воспоминаний. Между тем годы, проведенные в кругу семьи, были самыми лучшими и важными в моей жизни, для меня и Вики это были годы любви и радости. За прошедшее время мы стали опытнее и мудрее, а дети успешно прошли весь путь взросления и превратились в красивых молодых людей, Юля успела проучиться на первом и втором курсах Московского пищевого института, а Илья окончил среднюю школу. Говорят, что чужие дети растут очень быстро, да и сама жизнь проносится на безумной скорости. Эту быстротечность я с особой отчетливостью и сожалением наблюдал на моих родителях во время наших регулярных приездов к ним на летних каникулах. Появление детей в их доме было светлым пятном в однообразной пенсионной жизни, вносило разнообразие, очень радовало их. Когда дети были ещё маленькие, и отец, и мать с удовольствием водили ребятишек на детскую площадку. Район, в котором жили родители, был построен в последнее время, имел современную инфраструктуру, в частности, на площадке находилось множество аттракционов для детей разных возрастов. Родители с детьми обходили все спортивные и игровые сооружения одно за другим, помогали детям осваивать устройства для развлечений, следили за безопасностью. От этих прогулок родители были в восторге, но год от года я отмечал, что игры с детьми даются им все труднее и труднее. Иногда я по утрам ходил с ребятами купаться на Днепр, лодочная станция и небольшой пляжный песчаный участок находились в трёхстах метрах от дома родителей. Плавать в море и Юля, и Илья умели, но не знали, что в речной воде плавать труднее, так что однажды мне даже пришлось Юленьку спасать, когда она после плавания попыталась стать на ноги, не достала дна, перепугалась, захлебнулась, и я вытаскивал её из воды на руках. Вообще с ней всегда во время отдыха у моих родителей случались приключения. Однажды я прямо у дома с совхозной машины купил из-за жадности сразу же три ящичка свежей клубники. Надо сказать, что украинская клубника отличается от подмосковной и израильской, она мельче по размеру, но в миллион раз вкуснее. Вкуснотища такая, что её можно съесть в один присест, думаю, целый килограмм, что наша восьмилетняя Юленька и сделала. Аллергия была невероятная, всё тельце девочки обсыпали прыщики, у родителей было много друзей во врачебной среде, подняли в ружьё всех кожников, прописали мазь, и через две недели аллергия прошла, но я до сих пор помню её мордашку в прыщиках и расстроенные лица родителей, склонившиеся над ней. Сейчас, сорок лет спустя, вспомнив свои волнения во время описанной клубничной истории, я понял, как сильно любил свою дочурку, думаю, что сильнее меня это маленькое существо могла любить только Вика.

Когда паника с Юленькиными прыщиками спала, к отцу в гости приехал бывший студент Еврейского Индустриального техникума, в котором отец ещё до войны работал завучем, и я обратил внимание, с каким почтением гость обращался к отцу и ловил каждое слово, произнесенное отцом. Общались они на языке идиш, и я из их разговора ничего не понял и в очередной раз пожалел, что не выучил язык в детстве, ведь отец с мамой при мне часто разговаривали  на своем родном языке, а папа вообще был выдающимся носителем идиш. У меня сохранились письма и воспоминания его студентов, коллег отца —  деятелей культуры и образования,- которые жили и работали вместе с ним, в которых рассказывается о том, какую важную роль он играл в еврейской общественной жизни того времени.

Жаль, что отец сам побоялся об этом рассказать в своих воспоминаниях. Такое было время. Я, например, хорошо помню, что Михоэлс и Зускинд во время гастролей в Днепропетровске приходили к нам домой в гости, помню, как они дурачились со мной. В своих воспоминаниях отец об этом даже не упоминает. К сожалению, мои отношения с отцом развивались по одной из традиционных схем «отцов и детей». Заботу и любовь, которую я получал в детстве, я воспринимал, как нечто само собой разумеющееся. Став заносчивым, подающим надежды ученым, я посчитал отца старомодным и отдалился от него духовно, формально оставаясь хорошим, преданным и внимательным сыном. Когда же наступила моя зрелость, и я понял, какой мощный родник был рядом со мной, оценил его светлый ум, толерантность, эрудицию и попытался снова сблизиться с ним, то времени уже оставалось мало. Здравый смысл, искренняя привязанность и любовь к отцу пришли ко мне слишком поздно. Прочитав воспоминания отца через много лет после их написания, я осознал, каким глубоким, одаренным и мудрым он был человеком, сколько доброго и полезного я мог от него перенять, сколько радости я мог ему доставить, если бы поддерживал между нами по-настоящему близкие отношения. 11 июля 1984 года (день июд-алеф месяца тамуз, תמוז יא) отец скончался от сердечной недостаточности и был похоронен на кладбище Амур-Нижнеднепровск (АНД), Клочко, город Днепропетровск. Через год я установил на его могиле небольшой памятник из черного гранита, выполненный в виде раскрытой книги. Однако в 2012 году при благоустройстве захоронения место вокруг могилы по моей просьбе окружили металлической оградкой, сам памятник укрупнили, приподняли на постамент, а от старого надгробия оставили лишь плиту из чёрного гранита с выгравированными данными об отце —  Ортенберг Самуил Петрович.

Некоторое время после смерти отца мама жила сама в своей квартире в Днепропетровске, но вскоре стало ясно, что обслужить саму себя в полном объеме она не в состоянии. Найти человека, который бы на постоянной основе обслуживал её, не удалось по целому ряду причин, и тогда она согласилась переехать поближе ко мне, желательно в Истру.

В то время единственным способом решить проблему был размен квартир, но практически было невозможно поменять жилплощадь в провинциальном Днепропетровске на жилье в Подмосковье. Я потратил много времени и средств, чтобы всё-таки произвести обмен маминой двухкомнатной квартиры на равноценную в Истре, и расположенную в двухстах метрах от квартиры, где проживала моя семья. Вначале совместное проживание, как казалось, облегчило её жизнь, так как все бытовые вопросы питания, стирки, уборки мы приняли на себя, но в дальнейшем наша с женой занятость, длительное пребывание вместе с детьми подросткового возраста начали её тяготить. Она стала большую часть времени проводить на своей квартире сама. Разумеется, мы выполняли работы по обеспечению её всем необходимым. Но прогулки её становились все короче, новые друзья появлялись, но встречались они редко, её родной брат, который проживал в Москве, был человеком немолодым и тоже не очень здоровым, навещал её редко — вначале раз в полгода, а потом раз в год, Уход отца из жизни, разрыв с привычным для неё образом жизни в Днепропетровске, расставание с друзьями оказывали на её состояние тяжелое воздействие. Она чаще болела, несколько раз попадала в больницу, страдала от забывчивости, мне приходилось по несколько раз в день контролировать, поела ли она. В июле 1989 года скорая помощь вновь увезла её с сердечными жалобами в больницу. Моя жена с детьми отдыхали в это время на юге, а я, учитывая мамино состояние, от отпуска отказался. Каждый день после работы, прихватив или приготовив что-нибудь вкусненькое, я ехал к ней в больницу и оставался до закрытия больницы. Даже мои гостинцы ела она плохо, я пытался с ней разговаривать, возможно, я надеялся, что мое присутствие каким-то образом уменьшит её страдания. Мама угасала на глазах. В один из дней телефонный звонок разбудил меня в пять утра и женский голос сообщил, что мама умерла. Я похоронил её на Новом кладбище города Истра, которое находилось на окраине города в полукилометре от районной больницы, где  мама скончалось. Памятник на её могиле представляет подлинную неотёсанную глыбу из цельного серого гранита. На отполированной площадке в центре камня написано: «Сигал Зинаида Савельевна».

Она пережила отца на пять лет и скончалась 27 июля 1989 года, в том же месяце тамуз по еврейскому календарю, в котором умер отец. Теперь, после перестройки и распада Советского Союза, могилы моих родителей находятся в разных государствах: в России, Московская область, город Истра и в Украине, город Днепропетровск.

Миновали дни скорби, пришло осознание необратимости потерь, и, когда Вика с детьми возвратилась в Истру, я с особой ясностью осознал свою ответственность за происходящее, за судьбу моей семьи. Жизнь продолжалась. Между тем, экономический спад в СССР отмечался во всех сферах, основные показателям неуклонно падали, страна переживала продовольственный кризис, разрастались национальные движения, росла международная изоляция, житейские трудности, невзгоды для граждан страны становились невыносимыми. Одновременно с этим власти с маниакальной настойчивостью продолжали антисионистскую пропаганду. Как известно, экономическое положение, политическая обстановка, деградация власти разродились пресловутой перестройкой; последующие так называемые демократические реформы, властные перевороты привели к распаду Союза. Всё это создало невообразимую путаницу, нестабильность в обществе, наблюдалось ещё большее снижение уровня жизни населения. Государственный антисемитизм заменили на уличный, бытовой, общественный; в Москве в киосках, на всех переходах в метро свободно продавалась антисемитская литература любых сортов, включая погромную; на прилавках лежала книга Гитлера «Майн кампф»; какие-то отморозки в националистических группировках обучались боевым приемам, маршировали на стадионе в Тушино, их идеологи формировали общественные организации, партии, рвались во власть. Такая обстановка вызывала у евреев страх, стремление покинуть страну. Когда для этого появилась лазейка и евреев мало-помалу начали отпускать на постоянное место жительства в Израиль, подобное желание возникло и в нашей семье, вначале, как фантастическая неосуществимая мечта, а затем постепенно преобразовалось в реальный план. Дело в том, что я долгие годы работал в секретной системе, например, часто выезжал на космодромы, был знаком с техническими характеристиками ракет, космических аппаратов и владел другой информацией, составляющей государственную тайну. В связи с этим подача заявления на выезд из страны могла обернуться получением отказа, возможно на долгие годы, а стать, как тогда говорили, «отказником» означало потерять работу, социальный статус и ожидать других бедствий для всей семьи. Ты становился как бы изгоем общества, лишенным всех прав. Если же ты продолжал после такого наказания настаивать на отъезде, то тебе пришивали уголовную статью или направляли на лечение в спец. психушку. Обычно обстановка во время преобразований в обществе меняется с невероятной быстротой, и мы надеялись, что и для нас вскоре появится возможность обрести свободу.

Тем временем, с началом перестройки в нашем институте катастрофически снизилось финансирование работ в области космоса, до такой степени, что иногда просто нечем было платить зарплату. С другой стороны, из магазинов и с прилавков исчезли товары и предметы первой необходимости. Для регулирования спроса предпринимались попытки создать подобие карточной системы для жителей района. Весь этот хаос привел к тому, что для того, чтобы выжить сотрудники института занялись «шабашками» — подработками на стороне — строителями, спекулянтами, рабочими в кооперативных бригадах, грузчиками, уборщиками улиц, устраивались в частные и иностранные конторы, которые плодились в стране, и т.п. Мне повезло больше —  я попал в медицинский международный проект России и Германии, который подписали Борис Ельцин и Герхард Коль. В соответствии с соглашением, немецкая сторона передавала российской стороне технологию и ключевые компоненты современного рентгеновского оборудования, на базе которых в России планировалось развернуть производство нескольких типов медицинских приборов для здравоохранения. Дело в том, что в России лечебные учреждения использовали древние рентгеновские устройства начала века, спроектированные, думаю, еще при жизни самого Рентгена; в нашей Истринской земской больнице, например, снимки больных производились на оборудовании, изготовленном на заводе «Мосрентген» еще до войны. За рубежом в лечебной практике использовалась рентгеновская аппаратура, существенно опережающая российскую медтехнику. Проблема состояла в том, что российские предприятия производили архаичные медицинские приборы на допотопном оборудовании. Когда немецкие специалисты ознакомились с оборудованием предприятий Медпрома, то посчитали сотрудничество бессмысленным из-за необходимости полной переделки заводов отрасли. Тогда было решено поручить выпуск рентгеновских устройств высокотехнологичным предприятиям, производящим оборонную продукцию. Задание поручили нашему институту и ещё двум институтам авиационной и ракетной отраслей. Нашему институту предстояло освоить производство двух типов диагностических рентгеновских устройств, партнером была определена кампания «PHILIPS MEDICAL SYSTEMS», находящаяся в Гамбурге. Группа ведущих специалистов института, в которую входил и я, была направлена в Германию для ознакомления с производством медтехники и для получения технической документации. Разумеется, со своей задачей мы справились и, вернувшись, приступили к подготовке изготовления медицинской рентгеновской техники на нашем оборудовании. Для меня поездка в Гамбург была важным событием, во-первых, потому что ранее я за границей не был, а благодаря поездке стал человеком «выездным», во-вторых, я перестал заниматься космосом и любыми другими секретными делами, наконец, в-третьих, сэкономив, на чем только можно, командировочные, я купил импортные подарки: Вике — куртку, Юле — плащ, Илье — джинсовый костюм. Медицинская тематика удачно прижилась в институте, и вследствие активности созданного нами коллектива, современная диагностическая рентгеновская аппаратура через некоторое время стала поступать в лечебные учреждения страны.

С институтом же творились чудесные преобразования. Лишившись серьезного государственного финансирования, администрация института начала сдавать в аренду предприимчивым молодым людям отдельные помещения и даже целые корпуса для коммерческой деятельности. Меня поразило, когда в огромном корпусе, где испытывались сложные энергосистемы специального назначения, разместили лесопилку — большое предприятие первичной переработки леса на лесоматериалы. По утрам лесовозы, груженные бревнами, заезжали через секретные ворота и разгружались возле лесопилки, а вечером пиломатериалы, установленных размеров и качества, вывозились за территорию. Любопытной была также реакция на развал института спецслужб, которые остались без работы и, как и все остальные, устремились в коммерцию; некоторые службисты устроились на работу в компании и фирмы, возникшие на институтских площадях, другие охраняли или «крышевали» бизнес, получая за это оплату, но своими непосредственными делами никто уже не занимался. Поэтому, когда моя семья подала в ОВИР заявление на выезд в Израиль, кто-то, установив, что я занимаюсь медтехникой и уже подал документы на увольнение в связи с выходом на пенсию, подмахнул запрос на меня, и нам выдали разрешение на выезд. Решение о выезде из страны именно в этот момент мы приняли потому, что Илья закончил школу и его ожидал призыв в армию. Антисемитизм и насилие среди призывников именно в те годы достигли максимума, и в армии для еврейского паренька было заготовлено столько жутких унижений и нечеловеческих испытаний, после которых, если он и выживал, то был искалечен физически или духовно. Мальчика необходимо было спасать от подобного развития событий, и опасения за судьбу Илюши стали основным побудительным мотивом для эмиграции семьи.

Мы продали все наше имущество: квартиру, машину, гараж, дачу, но, к сожалению, цены в это время были низкими и вырученные деньги составили менее третей части суммы, которую мы должны были выплатить за квартиру по новому месту жительства в Иерусалиме.   Пришлось взять ссуду, которую мы выплачивали последующие пятнадцать лет. Конечно, смена страны проживания — не развлекательная прогулка, и трудности начинаются с момента расставания со страной. Дети прикипели к родному городку, в котором они провели всю свою жизнь, рвалась связь с друзьями детства, с приятелями и подругами, с которыми связывались уже более крепкие отношения. Расставаться со всем этим в их пылком возрасте было очень непросто. Мы с Викой родились и всю сознательную жизнь провели в Советском Союзе, срослись с его народом, его судьбой. Я до сих пор считаю русский народ одним из самых одаренных и талантливых народов в мире. В доме моих родителей русская культура считалась образцом совершенства и самобытности. В процессе моей трудовой деятельности мне посчастливилось взаимодействовать с интеллектуальной элитой страны, сотрудничать с ее представителями, добиться существенных результатов на научном поприще, занять не последнее место в служебной иерархии, принести пользу своей стране. Как человек я, что называется, «состоялся», достиг достойного положения в своей области, стал уважаемым членом общества, создал семью, вырастил детей. Но невозможно забыть, что и я, и все мои родственники на протяжении всей жизни неоднократно сталкивались с дискриминацией, запретами и ограничениями. В СССР каждый еврей на собственной шкуре испытал в различной степени проявления юдофобии, почувствовал отношение к себе, как к гражданину второго сорта. Власти систематически сваливали все неурядицы в стране на евреев: недостаток продовольствия и товаров широкого потребления, потогонную систему на промышленных предприятиях, мизерную оплату труда, абсолютное гражданское бесправие. После перестройки, с приходом свободы антисемитская литература, полная презрения к евреям, замшелых сказок, вроде «Протоколов сионских мудрецов», абсурдных шпионских обвинений, злобных надуманных историй, заполонила книжные магазины и киоски. Эта бомба с зарядом, направленным против евреев, могла и может взорваться в любую минуту. Никто не в состоянии гарантировать еврею достойную и безопасную жизнь в такой стране. Бессмысленными становятся любые попытки евреев приспособиться к подобным условиям существования. Сразу же приходят на ум строки из популярной песни Александра Галича: «Ой, не шейте вы, евреи, ливреи, не ходить вам в камергерах, евреи!» Повторю, что отъезд из России был для нас событием болезненным, ему предшествовали мучительные сомнения, жаркие обсуждения, длительная подготовка, но решение было принято, и в конце мая 1993 года наша семья вместе с пожилыми родителями Вики вылетели из Москвы в Израиль на постоянное жительство.

В результате перестроечных процессов в начале девяностых годов двадцатого века Россию ежегодно покидало максимальное число евреев за всю историю возвращения их в страну Израиль. С этим массовым исходом («алиёй») евреев из России мы влились в поток репатриантов («возвращенцев»), освоились в новой стране, полюбили её. Израиль — еврейская страна, дом для евреев. Здесь мы чувствуем себя её полноценными и свободными гражданами, здесь я не услышу похвалу в свой адрес, которой меня часто награждали попутчики по жизни в России: «Какой Вы (ты) отличный, добрый, порядочный, умный и т.д. человек, хотя и еврей». Прошло уже более четверти века, как мы живем в Израиле, и с каждым днем всё очевиднее становится правильность принятого в свое время решения об отъезде. Возможно, покидая Россию, мы немного преувеличивали страхи репрессий и погромов, но не потому, что их не может быть — их вероятность и сегодня не равна нулю, — а потому, что антисемитская зараза распространена по всему свету, присутствует во всех странах, даже в тех, где нет ни единого еврея. Граждане многих стран в той или иной степени разделяют антисемитские взгляды. Просто степень антиеврейских проявлений нарастает в одном месте и спадает в другом, и поэтому неправильно считать Россию единственной или главной страной, враждебной евреям. Однажды прочитал, что в Германии, например, по результатам опроса почти каждый четвертый гражданин страны ненавидит евреев, а 41% считает, что евреи «спекулируют» на Холокосте. Недавно узнал, что Франция держит первенство по числу нападений на евреев, количеству терактов в синагогах и еврейских учебных заведениях. А в ноябре 2019 года прочитал в газете, что в стране, где я родился, где похоронен мой отец, в стране, в которой президентом избран еврей — в Украине —  минувшей ночью вандалы нарисовали красной краской нацистские свастики на памятнике еврейскому писателю Шолом Алейхему, установленному в центре Киева возле Центральной синагоги Бродского. Во время большой алии из России я вместе с почти миллионом соотечественников, евреев по национальности, принял бесспорное и своевременное решение выехать в Израиль. Думаю, пришло время принятия радикального решения для еврейского населения в мире: каждый еврей должен выбрать подходящий момент и, где бы он не находился, собрать своих близких, перелететь в Израиль, реализовать свой талант, отдать свою творческую активность родной стране и, если понадобиться, защитить и спасти свой народ, свою родину от любой угрозы, потому что нет другого способа уцелеть, кроме как, собравшись вместе, победить врагов, желающих нашей смерти. Это должно стать основой еврейского самосознания.

При этом следует помнить, что зло, противостоящее евреям, может рядиться в любые наряды, прикрываться разными масками, включая «миролюбивые». Стремясь уничтожить Израиль, наши враги не гнушаются применять лживые, провокационные приемы, манипулируя догмами демократии и свободы. История научила наш народ, что с врагами невозможно добиться согласия, идя на компромиссы и уступки, потому что за первой уступкой последуют новые требования и новые уступки, а это путь к повторению Холокоста. Иллюзорные представления о возможности договориться с ненавистниками и террористами, которые позволяют себе некоторые либеральные элиты, потерявшие чувство опасности и утратившие инстинкт самосохранения, являются недопустимыми. В борьбе с врагами еврейский народ должен быть решительным и смелым. В тоже время, надо понимать, что мы живем среди нормальных, добрых, порядочных людей, далеких от злобной ненависти к евреям, людей, лишенных националистических предрассудков. Недавно меня потряс поступок губернатора американского штата Флорида Рональда Десантиса, который официально заверил подписью закон об антисемитизме, в соответствии с которым, антисемитизмом будет считаться призыв к насильственным мерам против евреев, поддержка заговорнических теорий и стереотипов о евреях, а также отрицание Холокоста. Следует всеми силами способствовать тому, чтобы подобная практика стали примером для подражания во всем мире, а идеи непредвзятого отношения к евреям проникли в массовое сознание человечества.

Когда мы перебрались в Израиль, моя дочка Юля и мой сын Илья были молодыми людьми, только начинающими свой путь. В их памяти сохранились нечеткие образы бабушки Зины и дедушки Самуила, расплывчатые представления о стране, которую они покинули в подростковом возрасте, и совершенно туманные воспоминания о событиях того смутного времени. Так вот, основным стимулом издания воспоминаний отца и написания продолжения истории нашей семьи является попытка воссоздать дорогие мне черты моих замечательных родителей, рассказать, из какой великой, сложной и чуждой страны произрастают наши корни, и в какое противоречивое время довелось нам жить. Хочется оставить эти знания нашим потомкам, в назидание будущим поколениям, которые, очень надеюсь, будут всегда жить на земле, дарованной нашему народу, и более никогда не испытают горечь пребывания в галуте. Подготовкой к выпуску воспоминаний отца я начал заниматься незадолго до отъезда из России. При наших беседах отец часто упоминал, что известный писатель Михаил Лев, пишущий на идиш, является его земляком, другом детства и человеком необычной судьбы.   Например, после закрытия еврейских культурных институций в СССР он остался без работы и с 1949 по 1961 год трудился носильщиком, а в последнее время, невзирая на недовольство властей, собирал материал о восстании в концлагере в Собиборе. Мы встретились с Михаилом недалеко от его дома в московском скверике на скамейке. Он увидел меня впервые и поразился моему сходству с отцом.   Выслушав мою просьбу помочь с переводом воспоминаний отца на русский язык, он грустно и точно заметил: «У других народов нельзя встретить человека, который бы не умел прочесть то, что написано отцом или матерью. Только у нас, у евреев, это возможно». Он познакомил меня с корректором журнала «Советиш геймланд», и тот, как мог, перевел воспоминания отца на русский язык. Уже в Израиле, внимательно прочитав перевод, я обнаружил, что он далек от совершенства. К сожалению, переводчик хорошо владел языком идиш, но русский язык он, по-видимому, не сумел изучить досконально, и мне пришлось потратить много усилий на редактирование, чтобы придать переводу достойную форму. Тем не менее, я признателен Михаилу Льву что он направил меня по результативному пути. Тогда в скверике, прощаясь со мной, Михаил пожелал мне успешной репатриации и добавил, что издание воспоминаний необходимо обязательно довести до конца, потому что никто не сможет лучше моего отца описать родное местечко в начале 20 века, да и евреев —    выходцев из Погребище — становится все меньше, а в самом местечке сейчас проживает лишь несколько еврейских семей. Я добавил, что недавно видел информацию о том, что в Погребище на территории старого еврейского кладбища разбиты огороды местных жителей. Через несколько лет мы встретились в Израиле, куда он тоже вскоре переехал.   Здесь он закончил и издал свою книгу «Собибор», над которой долго работал. И теперь по переводам книги, по кинофильму с этой героической историей знаком весь мир.

Глава 15

Израиль

Для меня с Викой одной из самых трудных преград на пути приспособления к жизни в израильском обществе стал языковой барьер. Юля и Илья сразу же поступили в молодежный международный центр изучения иврита, весело и легко вместе со своими ровесниками, выходцами из других стран, прошли интенсивный курс языка по пять часов в день, и за короткое время освоили иврит в пределах, достаточных для успешной профессиональной и социальной интеграции. Юля затем при Иерусалимском университете прошла годичный подготовительный курс, здесь же получила высшее образование в Академии искусств «Бецалель» по специальности керамика и начала трудовую деятельность на педагогическом поприще. Илья также получил высшее образование в Иерусалиме, окончив Академический колледж «Хадасса» по специальности оптометрия, устроился в частную фирму в Тель Авиве и успешно практикует там по специальности по сей день. Я надеюсь, что когда-нибудь они сами в деталях опишут, как прошла их абсорбция в Израиле, чтобы сага об Ортенбергах не оборвалась на этих моих воспоминаниях. Общеизвестно, что восприимчивость к языкам с возрастом падает, а на момент переезда в Израиль мне перевалило за шестьдесят, у Вики возраст тоже был не юношеский, так что дорога к постижению иврита у нас была тернистой. Мы окончили школу для изучения иврита базисного уровня, где обучают алфавиту, основам грамматики, формируют словарный запас, затем несколько лет развивали в школе навыки повседневного общения на языке иврит. В это же время Вика окончила курсы воспитателей детских садов, нашла хорошее место недалеко от дома и проработала с детьми в садике до пенсии. На первых порах государство Израиль оказывало нам, как репатриантам, материальную помощь, но её было недостаточно для оплаты квартиры, проезда, питания, покупок предметов первой необходимости. Поэтому, пока мы изучали иврит, а дети получали образование, приходилось подрабатывать: я год проработал ночным сторожем на стройке, Вика устроилась продавцом в русском продовольственном магазине, Юля — официанткой в ресторане, Илья — убирал подъезды в жилых домах и мыл машины на мойке. Работа была тяжелая, унизительная, плохо оплачиваемая, но мы безропотно пронесли этот крест, понимая неизбежность трудностей, сопутствующих смене страны проживания. Сейчас, когда мы вспоминаем первые, необычайно напряженные годы жизни в Израиле, наше скудное, безденежное бытьё и изнурительный труд — в голову приходят только комичные эпизоды, которых было предостаточно, а бедствия полностью забылись.

Получив первые шекели за подработку, Юля, не поставив никого в известность, поехала в питомник и купила породистого двухнедельного щенка английского кокер-спаниеля. Это была собака необыкновенной красоты и человеческими, в хорошем смысле слова, чертами характера: преданная, деликатная, опрятная, игривая, энергичная и т.д. По паспорту её предками были выдающиеся представители породы с такими звучными именами, что мы, дабы не отстать, дали нашему любимцу кличку Феллини, по фамилии великого итальянского режиссера, но в быту щенок отзывался на укороченный вариант — просто Фил. Фил прожил в нашей семье 16 лет.

По принятому у  собак порядку у него обязан был быть хозяин или вожак, таким вожаком был я. Мы сильно прикипели друг к другу. Фил доставил много радости всем членам нашей разросшейся семьи; сам того не ведая, пережил вместе с нами лишения, которые выпадают в начале репатриации, и потом долгое время наслаждался сытой, безбедной и веселой жизнью в многодетной семье. Фил успел оставить после себя потомка от чистопородной кокерши, как две капли воды похожего на него, и ушел в мир иной, стараясь доставить нам как можно меньше забот. Дело было вечером, Фил лежал посредине салона нашей большой пятикомнатной квартиры, в которой я с Викой жил вместе с её мамой, семья Юли была у нас в гостях, и, когда Юля, её муж и дети собрались идти домой, Фил не пошел, как обычно, провожать их до лифта, а только взглядом проводил их до двери. Я подошел к нему, погладил по голове, сказал какие-то утешительные слова, которые говорят близким людям, когда им тяжело, Фил долго смотрел на меня, как мне показалось с благодарностью, а потом положил голову на вытянутые вдоль пола лапы, и больше он голову не поднимал. Это был скорбный вечер для всех членов нашей семьи.

Незабываемые события тех лет и любовь к собаке отвлекли меня от последовательного повествования, и я обязан вернуться к началу нашей репатриации, когда Филочка ещё лакал молочко из блюдца. На тот момент прогнозы, касающиеся моего трудоустройства по специальности, были малоутешительными, потому что страна не нуждалась в таком количестве научно-технических работников, которое прибыло с массовой репатриацией евреев в девяностые годы. Раньше по поводу прибывающих в Израиль из России шутили, что если спускающийся из самолета по трапу репатриант не держит в руках футляр со скрипкой, то он — пианист. Теперь в этом потоке, казалось, значительную часть составляли инженеры, техники, изобретатели, академики, кандидаты и доктора наук, и большинство из них имело непомерные амбиции и планировало продолжить свою карьеру в Израиле. Разумеется, многие из этих планов не могли реализоваться потому, что репатрианты из России не освоили в достаточной мере иврит, не знали иностранных языков, не владели компьютерами, не были знакомы с современными технологиями. Особенно безнадежным устройство на работу виделось для пожилых людей, таких как я; при каждом собеседовании, при поиске работы приходилось снова и снова доказывать, кто ты такой, демонстрировать свою профессиональную пригодность, свой опыт, способности и талант, если представлялась такая возможность. Я разослал своё резюме и по почте, и по Интернету на десяток адресов, где, как мне казалось, я мог бы сгодиться, получил несколько вежливых отказов в работе, связанных с отсутствием вакансий или слишком высоким уровнем моей квалификации. Я прошел три собеседования, завершившиеся обещанием, что они обратятся ко мне в будущем, когда я им понадоблюсь, и, наконец, менее чем через год после репатриации в Израиль я был принят на работу в Институт космических исследований (ИКИ), который и территориально, и административно принадлежал факультету аэронавтики Техниона — высшего учебного заведения, расположенного в Хайфе. В то время основной разработкой ИКИ являлся малый спутник «Техсат», представляющий собой куб со стороной грани 0.5 метра и весящий около 50 килограмм, и я стал участником создания этого спутника. Я сразу же попал в творческий молодежный коллектив, увлеченный теми же проблемами, которыми я занимался в России долгие годы. Такое точное попадание в жизненную ситуацию иным словом, чем «мазаль», не назовешь («мазаль» на иврите — это «удача»). Таким образом, спутник «Техсат» стал моей первой разработкой в Израиле.

Ключевой фигурой при создании спутника был недавний выпускник Техниона талантливый инженер Игаль Флор, обеспечивающий его интеграцию; сам спутник проектировал конструктор милостью божьей Анатолий Вольфовский из Москвы; вопросы связи спутника с наземным оборудованием решал скромный и опытный специалист Геннадий Гольтман — также репатриант последней волны; за разработку основных систем спутника отвечал Владимир Петрушевский, получивший техническую закалку еще в России на ракетном предприятии; орбитальным анализом занимался профессор Йоси Шартиель; ориентацию спутника в полете обеспечивал Александр Ширяев — астроном из С.-Петербурга; за компьютерные аспекты проекта отвечал Рони Валер. Всем этим ансамблем умело дирижировал руководитель проекта Моше Шахар. К моменту моего прихода на проект первый экземпляр спутника, «Техсат-1», уже проходил наземные испытания. К сожалению, космических высот он не достиг и на орбиту не вышел. Следует признать, что за запуск спутника с израильской стороны отвечали «неумейки», пуск производили с космодрома Плесецк одной из модификаций ракеты «Старт», которая на тот момент еще не прошла никаких испытаний. Риск был велик, но санкции на случай неудачи договором не предусматривались, так что после аварийного запуска российская сторона не только не компенсировала ущерб, но даже потребовала оплату завершающего этапа договора, невзирая на утрату спутника. Экономические потери были значительными, поскольку запуск спутника не был застрахован. Держатели договора — пусковики (ракетчики), стремясь сократить расходы, даже не удосужились подключить к запуску на участке выведения наземные средства слежения и связи, что является вопиющим нарушением порядка при запуске. Короче, «Техсат-1» плюхнулся в Охотское море и затонул, почему остряки относят его к «водоплавающим» космическим аппаратам. Вскоре после его кончины началась интенсивная работа над новой версией спутника — «Техсат-2». В этот спутник я вложил много труда и новых идей, полезными оказались мои обширные связи в России. Израиль был молодой космической страной, по сравнению с Россией, и мой опыт, приобретенный в России, оказался востребованным при проектировании спутника «Техсат-2» и помог избежать многих ошибок.

Мне удалось установить тесный контакт с несколькими российскими фирмами космической отрасли, благодаря чему на израильском спутнике было установлено новое прогрессивное оборудование, и спутник удалось быстро запустить на орбиту, используя российские средства доставки грузов в космос. Включившись в работу, я выяснил, что институт ВНИИЭМ, в котором я работал до репатриации, планирует в ближайшее время запустить большой двухтонный спутник «Ресурс» на круговую орбиту высотой около 820 км. Орбита была синхронно-солнечной и подходила для исследовательских задач, стоящих перед «Техсат-2», и я договорился с моими бывшими коллегами, что они разместят израильский спутник на поверхности «Ресурса» и доставят его на орбиту как попутный груз, а затем в процессе совместного полета на активном участке орбиты разделят спутники между собой. От израильской стороны я отвечал за все виды деятельности по запуску, включая наземные испытания, стартовые работы на космодроме Байконур. Запуск был экономически выгодным, привлекательным по срокам запуска и, пожалуй, самым надежным из имеющихся на тот момент возможностей. Я заказал на другой московской фирме, с которой долгие годы сотрудничал, самые прогрессивные солнечные панели, покрытые специальным слоем, предохраняющим фотопреобразователи от радиационных повреждений. Панели предназначались для эксплуатации в условиях космоса без существенного снижения эффективности. Обычно в ближнем космосе спутники работали в течение 2-3 лет, полет «Техсат-2» в рабочем режиме продолжался около 12 лет, тем самым полностью подтвердив достоинства панелей, благодаря которым спутник «Техсат-2» стал космическим долгожителем. Учитывая большую заинтересованность российской фирмы в продаже панелей, цена на их поставку была установлена невысокой, и контракт был исключительно выгодным для Израиля.

Следующей важной для спутника работой я считаю радикальную переделку прибора для измерения содержания озона в атмосфере, точнее, создание нового устройства для этой цели. Дело в том, что первый мониторинг атмосферного озона из космоса был осуществлен американским прибором ТОМС на спутнике «Метеор», запущенном ВНИИЭМ. Я принимал участие в этом международном проекте и в процессе выполнения проекта даже написал и издал книжку о методах измерения концентрации озона из космоса. Ознакомившись с озонометром, предназначенным для «Техсат-2», я установил, что, к сожалению, при его проектировании были допущены принципиальные ошибки, не позволяющие использовать прибор по его назначению. Экспертиза американских специалистов подтвердила его несостоятельность, и тогда я предложил новый миниатюрный ультрафиолетовый монохроматор для измерения атмосферного озона, который был разработан, испытан и установлен на спутник. Для обработки результатов измерений в полете я предложил новый алгоритм, в котором впервые использовалась a priori информация из Интернета о среднемесячных значениях концентрации озона, полученных ранее при космическом мониторинге озона. В результате оказалось, что точность, с которой «Техсат-2» определял общее содержания озона и озонные профили, отвечает современным требованиям.

Наконец, по моему предложению, на малом спутнике впервые была установлена сборка специальных отражателей (Ретро-Рефлекторов — РР). Посылая с поверхности Земли лазерный импульс и измеряя время возвращения отраженного от рефлектора сигнала, можно очень точно определить расстояние между спутником и наземной станцией, а, следовательно, с большой точностью рассчитывать орбиты. История этого нововведения для «Техсат-2» такова. На лицевой панели спутника, обращенной к Земле, предполагалось вначале установить инфракрасный датчик. Однако, за месяц до отправки спутника в Россию для подготовки к запуску выяснилось, что датчик не будет поставлен, и было принято решение продолжить работы со спутником, заменив датчик на его механический эквивалент. Мое предложение установить на освободившееся место не массогабаритную болванку, а реальную полезную нагрузку — РР, соответствующую по массе и размерам датчику, было воспринято с пониманием, так как РР придавал спутнику новое качество. Оставался открытым вопрос, как можно в столь короткий срок создать достаточно сложный оптический прибор. Опять помогли мои связи в России — РР был разработан, испытан и установлен на спутник уже в России незадолго до запуска. На орбите при измерении расстояний до спутника с использованием РР были получены интересные результаты, но запомнился забавный случай, произошедший в первые дни полета «Техсат-2». Оказалось, что снаружи на большом спутнике «Ресурс» временными пассажирами, помимо израильского «Техсат-2», размещены ещё четыре спутника: Германии, Англии, Таиланда, Австралии. После отделения пяти маленьких спутников от спутника-носителя на орбите образовался рой из шести космических аппаратов, движущихся на  близких орбитах.

Параметры орбит были зарегистрированы в международном каталоге, но приписаны не к тем спутникам в группировке, которым они принадлежали. Благодаря РР, установленному на «Техсат-2», по оптическому отражению, спутник был выделен из сборки и ошибочное отождествление спутников исправлено в реестре. После экспериментов с нашим спутником, лазерное определение расстояний с помощью бортового РР стало устойчивой темой исследований в Институте космических исследований.

Я сопровождал спутник непрерывно, начиная от зарождения идей об его комплектовании и до момента его кончины на орбите после долгих лет успешного полета;   прошел с ним все стадии проектирования, изготовления, наземных испытаний, совместных проверок со спутником «Ресурс», преодолел проблемы при запуске, обеспечил контроль его работы на орбите, обработку телеметрической информации и, наконец, через много лет, при завершении работы спутника на орбите, по команде с нашего наземного пункта управления полетом, расположенного на крыше здания факультета аэронавтики Техниона, отключил все его системы от питания и законсервировал спутник. Во время совместных с российской стороной работ по запуску «Техсат-2» между нашими коллективами поддерживались деловые дружеские отношения, обеспечившие успешную доставку израильского спутника на орбиту. Я расскажу лишь о двух эпизодах нашего взаимодействия, характеризующих перестроечную атмосферу в России того времени, когда проводился запуск. Дважды, вначале с макетом спутника, а потом и с его летным образцом, с большой тщательностью в монтажно-испытательном комплексе ВНИИЭМ проводились совместные отработки системы отделения «Техсат-2» от «Ресурса» на орбите.   Система отделения разделяла спутники, скрепленные между собой пироболтами, по команде, которая приводила к срабатыванию системы — стержни пироболтов разрушались взрывом, головки болтов отрывались, а освободившиеся спутники расталкивались друг от друга с необходимой скоростью пружинным механизмом.  Перед каждым испытанием системы в неё закладывался комплект пироболтов. К сожалению, во время перестройки завод по производству болтов обанкротился, его перекупили, перепрофилировали, и он прекратил их выпуск. Поэтому испытатели ВНИИЭМ дорожили сохранившимся у них запасом пироболтов и при наземных отработках иногда для экономии использовали пироболты с просроченным сроком годности. В космическом производстве подобное нарушение технологии недопустимо, но при наземных испытаниях приходилось закрывать на это глаза, поскольку весь процесс отделения вручную контролировался операторами и не мог повредить спутникам. В то же время, отказ системы отделения на орбите представлял собой катастрофу для всей миссии спутника. Поэтому в Байконуре я присутствовал на всех этапах соединения «Техсат-2» со спутником-носителем с целью проверки, что в систему отделения вставлены пироболты последней партии выпуска с действующими гарантиями.

Запуск спутника «Техсат-2» проходил во время экономического кризиса в России. Израильский спутник запускался как одна из пяти попутных нагрузок — спутников, изготовленных в Германии, Англии, Таиланде, Австралии и Израиле и размещенных на большом российском аппарате «Ресурс», с космодрома Байконур за два месяца до дефолта российской финансовой системы в 1998 году. Первый перенос даты запуска, на который прибыли делегации всех стран, участвующих в этом международном проекте, произошел после отказа датчика курса ракеты «Зенит» за день до старта. Запасного датчика не было, завод подобные приборы уже не производил в связи с отсутствием заказов. Аналогичный датчик сняли с другой ракеты «Зенит», находящейся в монтажно-испытательном корпусе и предназначенной для запуска спутников связи, и установили на нашу ракету. Пока принимались и реализовывались эти решения, члены зарубежных делегаций разъехались по домам. И правильно сделали, потому что более длительная отсрочка запуска произошла вскоре, когда казахская сторона отключила электричество на стартовых позициях за неуплату долгов российской стороной. Тем не менее, запуск оказался успешным, и это следует признать чудом на фоне царящего хаоса, учитывая, что предыдущая и последующая ракеты «Зенит» ушли, как говорили «за бугор», т.е. до космоса не долетели, а взорвались на Земле.

Поездки в Россию, связанные с реализацией проекта «Техсат-2», существенно отличались от моих прошлых служебных командировок по стране прежде всего потому, что теперь я находился в России, как гражданин Израиля, сохранивший российское гражданство. Двойное гражданство позволяло пересекать границу без оформления визы. При командировках в Москву принимающая сторона обеспечивала заселение иностранных граждан в ранее недоступные для меня элитные отели столицы «Украина», «Белград» и другие. Однажды мне довелось проживать в бывшей гостинице Московского городского комитета КПСС. Расположенная на Арбате в тени высотки Министерства иностранных дел и переоборудованная в современный отель, она по старой памяти была просто нашпигована охранниками — они мелькали и на улице перед входом, и на входе, и на каждом этаже. Посольства стран, бывших республик Советского Союза, начали практиковать предоставление на коммерческой основе своих апартаментов для командированных из-за рубежа. Таким образом нашу делегацию поселили в латвийское посольство, расположенное рядом с домом, в угольном подвале которого делал первые шаги молодежный театр «Табакерка» — детище известного актера Олега Табакова, а ныне очень популярный у театралов коллектив. Должен похвастать, что мне удалось попасть на их спектакль, посидеть на зрительских, тогда еще деревянных скамейках со спинками, и прикоснуться к рождению подлинного искусства. В посольстве обстановка тоже была восхитительная: чистенькие номера, маленький уютный конференц-зал с играми и музыкальными инструментами, предназначенный для отдыха и совещаний, кафе, в котором подавали национальные блюда из натуральных латвийских продуктов. Так что после переговоров и испытаний спутника мы проводили свободное время в превосходных условиях. Наш конструктор Толя, разработавший спутник «Техсат-2», вечерами исполнял на фортепиано классические и эстрадные произведения, и всё пространство посольства наполнялось ласкающими звуками замечательного инструмента. Короче —     командировочный рай. Тем не менее, когда мы возвращались из России, и в иллюминаторе самолета становились видными контуры и огни Тель Авива, я всякий раз испытывал эмоциональный подъем, который отсутствовал в моей прошлой жизни, когда я прилетал в Москву после деловых поездок по стране. Теперь меня охватывало радостное возбужденное состояние возврата в семью, к себе домой, в мой родной Израиль.

Хотелось бы сразу же оговориться, что такое подробное описание коллизий со спутниками «Техсат» ни в коей мере не связано с их какой-то исключительной ролью в израильской космонавтике. Преувеличенное внимание к спутнику и коллективу, его создавшему, обусловлено судьбой автора данной книги. Техсат — лишь небольшая часть тех масштабных проектов, которые принесли славу Израилю, а упомянутые мною коллеги —  только малая доля тех больших коллективов, благодаря талантам и трудолюбию которых была написана космическая история Израиля.   В Советском Союзе я готовил и отправлял в полет много разных спутников. В Израиле работа с «Техсатом-2» стала моим первым космическим опытом. Поэтому он занимает в моей жизни особое место, я в него просто влюблён, «Техсат-2» не только спутник Земли, это — спутник моей жизни. Спутник продемонстрировал предельные характеристики для космических аппаратов своего класса. Я уже упоминал, что «Техсат-2» является рекордсменом по длительности полета (около 12 лет). На момент его запуска он считался одним из самых маленьких спутников, стабилизированных по трем осям. На борту спутника находились научные приборы, позволяющие выполнить шесть интересных экспериментов. Такую разнообразную программу исследований даже не каждый большой спутник может себе позволить. Результаты этих космических экспериментов мы опубликовали во многих научных журналах. Успешный длительный полет спутника был по заслугам оценен специалистами, и на международной конференции по малым спутникам Технион в 2006 году был назван флагманом космического приборостроения в области создания и исследований малых спутников, наряду с другими пятью известными космическими фирмами. В том, что израильская наука занимает ведущее положение в данной отрасли, я вижу и свою заслугу.

Помимо малых спутников, мне довелось принимать участие в нескольких космических проектах концернов «Авиационная промышленность» и «Рафаель». Запомнился мне, например, Ретро Рефлектор (РР), за разработку которого я отвечал и который по нашему проекту изготавливался в России и предназначался для полета на спутнике «Офек-6». Все работы со спутником были успешно завершены, но при запуске с полигона «Пальмахим» в сторону Средиземного моря на израильской ракете «Иерихо» произошел отказ, приведший к тому, что ракета не дотянула даже до Гибралтара и «Офек-6» нырнул в море вместе с моим РР.

В Институте космических исследований (ИКИ) при Технионе, кроме прикладных работ по освоению космоса, проводились исследования принципиальных и перспективных проблем космической науки. В рамках этой деятельности я выполнил разработки звездного датчика для точной системы ориентации и спутника с гиперспектральной аппаратурой.

Специалисты нашего института, который возглавлял известный ученый, профессор Моше Гельман, сотрудничали и проводили совместные исследования со своими коллегами из США, Франции, Германии, Южной Кореи, Голландии, Индии. Разумеется, мы сотрудничаем и с российскими учеными. Замечу —     половина из 25 специалистов нашего института —     выходцы из стран СНГ. По результатам работ, выполненных мною за время работы в ИКИ с 1994 по 2011 годы опубликовано более 40 статей в престижных международных научных журналах. Мои представления по вопросам, которыми я занимался все эти годы в Израиле, я суммировал в трех монографиях, изданных на английском языке, которые до сих пор цитируются и используются исследователями космоса: 1. Мониторинг атмосферного озона из космоса, 2002, Хайфа; 2. Израиль в космосе. Двадцатилетний опыт (1988-2008), 2009, Хайфа; 3. Гиперспектральное оборудование. Характеристики, 2012, Лондон, Нью Йорк.

В ИКИ я вел не только научную, но и педагогическую деятельность. Дело в том, что, начиная с 2000 года, на факультете аэронавтики Техниона было введено обязательное выполнение коллективного дипломного студенческого проекта, завершающего обучение. Мне поручили руководить студентами, желающими в будущем посвятить себя изучению космоса. Обычно группе студентов, состоящей из восьми-десяти человек, я предлагал разработать малый спутник, предназначенный для различных применений в космическом пространстве. Например, спутник «Инспектор» должен был, в случае необходимости, облететь Международную космическую станцию, сфотографировать ее и передать изображения на Землю. Другой, спутник-заправщик, доставлял порцию горючего на орбиту, стыковался с космическим аппаратом и перекачивал ему горючее, которое было ему необходимо для совершения маневра. Третий, наноспутник, отделялся на лунной орбите от индийского спутника Луны и измерял с помощью лазера расстояние между спутниками. За год работы студенты успевали полностью разработать спутник и успешно защищали свои замечательные космические проекты. Все студенческие работы докладывались на Израильской ежегодной конференции по аэрокосмическим наукам, несколько лучших проектов было представлено на Международном аэронавтическом конгрессе. Проекты получили высокую оценку научной общественности, включены Астронавтической федерацией в перечень лучших студенческих работ. Все эти годы я с большим удовольствием сотрудничал со студентами, эти ребята — будущий цвет израильской науки и техники. Я до сих пор поддерживаю с некоторыми их них связь, слежу за их успехами.

Популяризацией науки, ознакомлением людей с последними техническими достижениями, объяснением важных открытий и развенчанием ложных и ошибочных представлений я начал заниматься сразу же после окончания университета, как говорится, по велению сердца, без принуждения. Когда я работал в Москве в АН СССР, меня даже угораздило попасть в какой-то комитет, который обсуждал с народными изобретателями их предложения по созданию «вечных двигателей». Во Французской академии наук предложения по этой теме, начиная уже с прошлого века, не принимаются к рассмотрению, так как противоречат фундаментальному закону природы. Членам же нашего комитета следовало разъяснить заявителям в письменной или устной форме недееспособность их проекта. Изобретатели были, как правило, людьми, не отягощенными особым образованием, но очень уверенными в своей исключительности, и отстаивали свои убеждения с редкой настойчивостью. Мой коллега Герман Корицкий стал жертвой изобретателя, которого журналисты позднее назвали «гением с обрезом.» За неделю до инцидента Герман отправил заявителю отрицательный отзыв на его абсолютно пустое и безграмотное предложение на «энергопроизводитель без затрат», приложив разгромные отзывы еще двух рецензентов. Заявитель, получив материалы, попросил о встрече, на которой он, по его словам, собирался привести свои контраргументы. Явился он в назначенное время с тубусом для чертежей в руках, прошел в кабинет Германа, вынул из тубуса обрез и выстрелил с порога в упор. Поражения от выстрела дробью были не смертельными, но Герман был человеком в возрасте и скончался тут же в кабинете от шока. После этого случая я предпочитаю вместо встреч с подобными людьми, одержимыми манией величия, вести с ними полемику по переписке, пусть даже длительной, избегая личных контактов.  

После переезда в Истру я выступил в красных уголках целого ряда отделов и цехов с рассказами об освоении космического пространства, лекции понравилась сотрудникам, и меня начали приглашать в другие подразделения института, а затем я стал популярным лектором Истринского района, выступая перед, как говорили, трудовыми коллективами. Меня избрали председателем общества по распространению политических и научных знаний в институте, а через некоторое время председателем общества Истринского района. Я безропотно принял эти назначения, потому что обязан был, как и всякий руководящий сотрудник института, иметь какую-нибудь общественную нагрузку, а просветительскую деятельность я считал благородной миссией образованного человека. Так что даже мое участие в таких пропагандистских мероприятиях, как Конференция московской областной организации общества или Съезд всесоюзной организации «Знание», не вызывали моих возражений хотя бы потому, что здесь я встретил многих коллег из научного сообщества, например, академика Басова Н.Г., который возглавлял Всесоюзную организацию. В повседневной же лекционной работе, я с пафосом и верой произносил первую заготовленную заранее фразу: «Как бы ни были далеки и высоки орбиты будущих космических трасс, мы всегда будем мысленно возвращаться к их истоку — полету Юрия Гагарина, потому что в клубке орбит, опоясавших земной шар и протянувшихся во Вселенную, никогда не потеряется орбита первого советского космонавта». А затем я мог увлекательно рассказывать о разнообразных свершениях в космосе и отвечать на любые вопросы слушателей по космической тематике. Думаю, что способность свободно и доходчиво описывать явления природы в увлекательной форме досталась мне от отца по наследству — он очень любил вести разъяснительную работу среди населения.

В Израиле я безо всяких усилий с моей стороны также оказался вовлеченным в информационную деятельность. Насущная потребность в средствах массовой информации на русском языке возникла в стране в девяностых годах одновременно с репатриацией из СССР более миллиона евреев. Радиостанция РЭКА вначале сообщала репатриантам новости о войне в Персидском заливе и требования гражданской обороны, которые необходимо выполнять населению Израиля, затем перешла на передачи на русском языке продолжительностью около 10 часов в день, которые вскоре сменились круглосуточным вещанием. Для меня работа на радиостанции началась с просьбы дежурного по радиостанции РЭКА прокомментировать в новостном блоке запуск военного израильского спутника, а потом я превратился в главного комментатора по космосу, а в дальнейшем и по всей научной проблематике, участвуя в текущих обзорах, тематических встречах и других форматах радиопередач на протяжении всего периода моей работы в Институте космических исследований. В 2002 году в Израиле появился телевизионный канал на русском языке, и я стал его обозревателем всё по тем же космическим проблемам. Вспоминаю серию передач в феврале 2003 года, посвященную гибели первого астронавта Израиля Илана Рамона, совершившего полет на американском шаттле «Колумбия», который потерпел крушение при входе в плотные слои атмосферы при возвращении на Землю. Телеведущие Елена Лагутина, Владимир Мальковский и я на протяжении нескольких вечерних передач знакомили зрителей с выдающейся личностью астронавта, программой его исследований, которые он успешно выполнил в полете, описывали катастрофу, технические версии причин, приведшие к ней, информировали о результатах работы комиссий, расследующих трагедию, случившуюся на шаттле. Руководство русскоязычного канала отметило высокий профессионализм всех трех ведущих, включая меня, а также большой интерес телезрителей в течение всего цикла передач. Тогда, рассказывая о тех драматических для человечества и для страны событиях, мне кажется, нам удалось эмоционально отразить на экране и горечь потерь, и величие подвига первопроходцев. Сейчас, оглядывая то время, у меня наибольшую жалость и сострадание вызывает жена погибшего астронавта Рона Рамон —  небо забрало у неё не только мужа, но и одного из сыновей — Асафа. а затем и сама Рона после тяжелой болезни ушла из жизни в раннем возрасте. Если вспомнить, что Илан Рамон был сыном бывших узников Освенцима, то надо признать, что судьба очень несправедлива к этой семье. Человеческое начало в последнее время все больше превалирует в моих представлениях о сущем, даже в такой важной для меня области, как израильский космос. Так же, как и на лекциях по космосу в России, на встречах в Израиле с радиослушателями и телезрителями самым распространенным был уже упомянутый мною ранее вопрос о соседстве на небе Господа и космических посетителей. Так вот, сейчас я на него отвечаю, что вопрос об обиталище Бога и Его близости к покорителям космоса и еврейскому народу достаточно сложный, но я думаю, что Всевышний находится не в космосе, а в каждом из нас, и в тоже время в каждом из нас — космос. Поэтому любой человек — это высшая ценность. Чтобы закончить тему моей увлеченности просветительством, отмечу, что, если в России лекционная деятельность символически оплачивалась, то в Израиле моя радио- и телевизионная активность совершенно бескорыстна, и может быть объяснена либо моим тщеславием, либо упомянутым наследственным фактором. С другой стороны, моя книга «Израиль в космосе» появилась в результате встреч и бесед с людьми, и написал я её в знак благодарности слушателям, зрителям, читателям за общение со мной и за их любопытство и интерес к космическим проблемам.

Всё время, что я проработал в Технионе, мне пришлось жить на два дома, точнее на два города. Большую часть рабочей недели я проводил в Хайфе, много и допоздна работал, ночевал в съемной квартирке, а в конце недели продолжительностью около трех дней жил со своей семьей в Иерусалиме. Так что я 16 лет вояжировал на комфортном автобусе, раз в неделю пересекая полстраны из её центра на север и обратно. Дорога в один конец занимала один час и не утомляла меня, моя научная деятельность в Технионе всегда получала высокую оценку работодателей и сотрудников, и поэтому я не испытывал никаких неудобств от несколько необычного распорядка жизни. За те три дня, что я проводил дома, я успевал вдоволь пообщаться с родственниками, поиграть и позаниматься с внуками, выполнить возложенные на меня хозяйственные обязанности и даже отдохнуть. Такой размеренный темп жизни прервался единожды, когда в 2000-ом году я перенес инфаркт. Сказалось, я думаю, напряжение, связанное с запуском спутника Техсат-2, а именно, завершающие испытания аппарата, его доставка в Москву, а затем на Байконур, переносы запуска и предстартовые волнения и, наконец, обеспечение управления и связи со спутником на орбите, обработка телеметрической информации, поступающей со спутника. Триггером, запустившим сердечную болезнь, врачи посчитали курение. Я курил всю жизнь, но в описываемый период увеличил, по собственной дурости, потребление сигарет в 1.5-2.0 раза, полагая, что курение поможет мне справиться с повышенными рабочими нагрузками. Медицинское обслуживание в Израиле превосходное, что называется на «ять», вставили мне в коронарную артерию стент — хитрую такую конструкцию, которая расширила мне в нужном месте кровеносный сосуд. Мне категорически запретили курение, предписали соблюдать диету. Все назначения врачей я выполнял неукоснительно, и к концу лечения чувствовал себя совершенно здоровым, как будто заново народился. Когда я через месяц —     полтора вернулся на работу, то у меня был такой молодцеватый вид, что все посчитали, что я проводил время не в кардиологическом отделении больницы, а загорал на райском острове Бали.

Справедливости ради надо отметить, что мой сердечный срыв в какой-то мере был также обусловлен семейными нагрузками, свалившимися после переезда в Израиль. Первые годы жизни в новой стране у меня были заполнены не только удовлетворением повседневных запросов, но и решением важных бытовых проблем, получением ссуды, съемом и покупкой жилья, приобретением машины, меблировкой квартиры, покупкой необходимых электроприборов. Очень важным делом я считал помощь детям и контроль всего того, что с ними происходит на таком ответственном этапе, как выход в самостоятельную жизнь в незнакомых условиях. Всё это отнимало много времени, и я стал меньше уделять внимания моей дорогой половине несмотря на то, что она, как всегда, оставалась и моим тылом, и моими флангами, и моим верным помощником. Напряженная работа, домашние дела не добавляли в наши отношения спокойствия, душевности и теплоты, но, слава Богу, после выхода на пенсию нагрузки снизились, жизнь нормализовалась, и мы долгие годы проживаем с Викой дружной семьей вместе с её престарелой сейчас уже 103-летней мамой в хороших условиях, окруженные вниманием наших детей, и радуемся успехам внуков.

Глава 16

Заключительная

С возрастом у каждого человека сужается круг общения, уменьшается число близких, понимающих и любящих людей. Сначала тебя покидают родители, родственники, уходят из жизни друзья. Одиночество —     неизбежный спутник старости, своеобразная плата за долголетие. Потребность же в общении, наоборот, усиливается. Необходимость в собеседнике и отсутствие последнего толкают тебя в объятия суррогата —  сажает за клавиатуру компьютера. Вместо того, чтобы выговориться и обсудить проблемы с живым существом, ты вынужден изливать свою душу компьютеру, доверять свои сокровенные мысли и чувства, воспоминания о дорогих тебе людях и событиях существу бездуховному —     бумаге. Так рождаются мемуары. Таковы, я думаю, и мои побудительные мотивы написания воспоминаний. В начале, правда, я предпринял попытку вести дневник, но сразу же понял, что в данный момент подобная затея выглядит смехотворно, потому что в моём глубоко почтенном возрасте пенсионное однообразное существование предоставляет слишком мало материалов для дневниковых записей, и тогда я засел за написание воспоминаний. Сейчас, завершая работу, я вижу, что книга посвящена не только родителям, но и событиям в моей жизни, в моей семье. И большое место в ней занимает описание общественных процессов в СССР и России, связанных с условиями проживания евреев. Выйдя на пенсию, я начал также собирать биографические данные о моих ближайших родственниках. Базовую информацию я почерпнул из родового древа, представленного в воспоминаниях отца, дополнил её архивными материалами ЗАГСов и сохранившимися записями о браке и рождении в книгах казенных раввинов, в «ревизских сказках», сведениями, полученными от живых свидетелей и извлеченными из других доступных для меня источников.   На их основе я создал генеалогическое древо моего семейства, включающее порядка 130 персон. Древо охватывает пять поколений, начиная с моих и Викиных бабушек и дедушек и заканчивая поколением моих внуков и внучек. Однако, родословная моего деда по линии отца —  Ортенберга Пинхаса — углублена еще на шесть поколений и указан также предполагаемый прародитель рода, живший в Х111 веке. Наследственная информация представлена в двух документах: (а) непосредственно в генеалогическом древе, схематически отражающем родственные отношения, и (б) в поименном перечне всех персонажей, включающем дополнительные сведения о местах рождения, смерти, бракосочетания, данные о профессии, о важных событиях в жизни персонажей. Для большинства персонажей документы иллюстрируются их фотографиями. В конце воспоминаний приложен фрагмент древа, на котором изображен только основной ствол родословной семьи Ортенбергов. Это приложение объединяет персонажей воспоминаний в единый клан и помогает понять, в какие времена и при каких обстоятельствах приходилось жить и работать различным поколениям нашего родственного сообщества.  

Сведения из подготовленного мною генеалогического древа пригодились недавно в наследственном деле при доказательстве моих прав. Дело в том, что до отъезда в Израиль я нашел в бумагах отца адрес его брата Вольфа, который уже давно после репатриации с женой и дочкой поселился в Иерусалиме. Я написал ему письмо, в котором сообщил о планах моей семьи выехать в Израиль, и о том, что в связи с либерализацией в России он может ответить непосредственно на мой домашний адрес, на прибегая к конспирации. Ответ последовал незамедлительно от моей двоюродной сестры Эси; в письме она сообщила, что родители умерли, сначала мама, а затем, совсем недавно, ушел из жизни отец. Она написала, что все годы, прожитые их семьей в Израиле, были самыми лучшим, и этот период их совместной жизни она считает счастливым.   Вольф в старости стал почитаемым в стране человеком, встречался с одним из отцов-основателей страны Давидом Бен-Гурионом и даже издал книгу воспоминаний на иврите с символическим названием «Промолчавши жизнь», посвященную его злоключениям в Советском Союзе. Книга открывалась фотографией, сделанной во время беседы Вольфа с Бен-Гурионом. О себе Эся ничего не написала, кроме того, что теперь она проживает в квартире одна и будет рада помочь мне. Я отправил ей по почте часть наших вещей, после нашего приезда в Иерусалим мы несколько раз виделись с ней, но, к сожалению, болезнь её прогрессировала, она уже больше не могла обслуживать себя, и вынуждена была переехать жить под патронажем в специальном медицинском учреждении. Мы с Викой регулярно навещали её, стараясь скрасить её пребывание не в домашних условиях; физически она чувствовала себя удовлетворительно, занималась физиотерапией, художественным вышиванием, но через несколько лет её перевели в отделение приюта, расположенное в Хайфе, и наша связь оборвалась. Недавно, в январе 2016 года мне позвонила распорядительница приюта, сообщила о смерти Эси и сказала, что Эся назвала меня единственным родственником, дала мой телефон и просила до меня дозвониться. Родители Эси покоятся на кладбище в Иерусалиме, и я решил, что захоронение Эся тоже должно находиться здесь; тело Эси перевезли из Хайфы, и я похоронил её и установил памятную плиту. Во время поминальной молитвы я вспомнил историю наших теплых отношений и встреч, представил себе ту нелегкую судьбу, которая выпала на её долю. Она была абсолютно права, что в нашем с ней поколении родственников я являюсь последним, оставшимся в живых. Когда мне сообщили, что после смерти Эси осталась небольшая сумма денег, и я могу её получить, если докажу свои наследственные права, то я подал заявление, приложив необходимые документы, включая генеалогическое древо семьи Ортенбергов, и получил эти деньги. Они оказались, как нельзя кстати, так как моя дочка готовилась поменять квартиру на новую, большей площади, в связи с тем, что у неё недавно родилась девочка Лиза.

Лиза — младшая из пяти моих внуков, и появилась она уже после моего выхода на пенсию. Её родители —  дочь Юля и её муж Илья —  целыми днями заняты служебными и домашними делами, моя жена по уши загружена уходом за своей престарелой мамой, а поэтому я, человек свободный, проводил с внученькой с самого рождения всё свое время.

Я получал и получаю от общения с ней удовольствий и эмоций намного больше, чем от любых других занятий. Недавно мы всем большим семейством отметили Лизочкин пятый день рождения, она пела, плясала, выразительно читала стихи на русском языке, которому мы стараемся её научить, и на иврите, который она с легкостью освоила в детском саду. Лиза для меня, как поплавочек, который поддерживает меня на конечном этапе жизненного пути. Я украсил свои воспоминания, поместив её фотографию на празднике Пурим, где она выступала в облике клоуна. Когда я смотрю на неё, то без труда отмечаю дорогие мне черты, присущие и её прабабушке Зине, которую она никогда не видела, и моей жене Вике, и моей дочке Юле.

Генетика, ничего не поделаешь. Гены, состоящие из ДНК, делают нас уникальными, каждый из нас — это просто производное из суммы генов наших отцов и матерей, и до последнего времени считалось, что наш образ жизни, пища, привычки и характер никак не влияют на нас. Однако, недавно ученые установили, что наследственная информация от гена преобразуется по-разному в зависимости от окружающей среды, поэтому только от человека зависит то, насколько он раскроет и воплотит в жизнь свой «генный потенциал». А это означает, что судьба человека в какой-то степени находится в его собственных руках. С другой стороны, в исследовании института «Am Hazikaron», проведенном для более чем шестидесяти еврейских семейных кланов, отмечена корреляция в профессиях, характерах, интересах, судьбах и пр. членов одного и того же клана, которая сохраняется аномально долго по мере удаления по генеалогическому древу. Это позволяет выяснить закономерности в генеалогическом дереве семьи на протяжении многих лет, повторяющиеся через несколько поколений, определить условную доминантную «клановую личность», черты которой устойчиво передаются потомкам в ряде склонностей или талантов, использование которых приводит человека к достижениям и успехам или, наоборот, в случае отказа от собственного предназначения, ведет его к неудачам, а порой и к личностному краху.   Это исследование во многом изменяет наше представление о семейных и родственных связях. Оказывается, что члены одного рода на протяжении столетий выбирают одни и те же сферы деятельности, присущие этому роду. Далее, своих семейных партнеров они находят не случайно —     в каждом роду существует некий тип партнера, который бессознательно предпочитают почти все члены этого рода. Кроме того, члены одной семьи, живущие в разное время и на разных континентах, имеют идентичные характеры, привычки и психологические портреты. Наконец, члены одного рода веками повторяют судьбы, причем не только близких, но и дальних родственников.   Это означает, что некий унаследованный нами генетический заряд настолько силен, что ни политические формации, ни экономическое положение не меняют того, что заложено в нас предками. Если эти результаты подтвердятся, то можно себе представить, что в недалеком будущем родители новорожденного еврея, обратившись к специалисту по генеалогии и предъявив ему генеалогическое древо семьи, смогут получить полный прогноз жизненного пути ребенка, включая сферу его деятельности, облик спутницы или спутника его (её) жизни, черты характера младенца и его привычки, и даже представления о том, как сложится его судьба. От такой перспективы попахивает мистикой или астрологией, но тем не менее возможность такого провидения реально существует. Необходимо лишь одно — наличие развернутого генеалогического древа данного рода.

Генеалогическое древо, воспоминания, семейные архивы — важные свидетельства нашего прошлого, часть истории нашего народа — должны быть доступны нашим детям и внукам. Генеалогическое древо является связующим звеном между предками и потомками каждого рода. К сожалению, многие люди забывают об этом и спохватываются слишком поздно. Я очень доволен тем, что успел создать базу данных о моих родственниках, эти сведения позволили наполнить корни, ствол, ветви и листья родового древа конкретным содержанием. С помощью специальной компьютерной программы я смог нарисовать семейное древо на бумаге. Не знаю, как оценят мой труд продолжатели рода? На высокую оценку современников я особо не рассчитываю, но надеюсь, что через несколько поколений эта информация, если сохранится, может оказаться востребованной. Если признать, что развитие рода в значительной степени генетически «запрограммировано», то генеалогическое древо будет служить пассвордом, паролем в процессе прогнозирования жизненного пути для каждого нового индивидуума из этого рода. Мне кажется, что для нашего семейного генеалогического древа также прослеживаются некие общие закономерности. Например, сферой деятельности многих членов сообщества является научная работа, ранее теологическая, а в последнее время — связанная со сбором и обработкой информации. В то же время генетически предопределенный высокий интеллектуальный потенциал членов семьи по мужской линии часто не смог быть реализован из-за форс-мажорных обстоятельств (войны, революции) или вследствие неудачного брака. Что касается меня, как персонажа семейного древа, то мои родители снабдили меня превосходным набором генов, окружили заботой и любовью, подарили мне долгую, прекрасную, разнообразную и счастливую жизнь, за что я им безмерно благодарен. На этом я завершаю свое повествование, и в заключение приведу два простеньких высказывания, созвучных моему сегодняшнему мироощущению. Острословы говорят, что доказать свою мудрость проще всего, приводя цитаты выдающихся личностей. Так вот, оглядываясь назад, я понимаю вместе с Альбертом Эйнштейном, что каждый из нас появляется на Земле «на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым удаётся цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живём для других людей — и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье.» И завершу воспоминания отрывком из дневника Анны Ахматовой: «Теперь, когда все позади — даже старость, и остались только дряхлость и смерть, оказывается, все как-то, почти мучительно, проясняется: люди, события, собственные поступки, целые периоды жизни.»

Написание завершено под Новый Год 31.12.2019,
Иерусалим, Писгат Зеев Цафон

Благодарю моих замечательных друзей Владимира Ханелиса и Александра Ширяева за критические замечания и помощь при подготовке книги к печати.