Библия — неполиткорректная книга. В ней полно примеров еврейского плутовства, коварства, предательств, торгашества, жадности, трусости и преступлений. Казалось бы, зачем евреям в своем Священном писании громоздить на себя такие грехи. Ответ простой: чтобы очиститься от них. Вообще-то Библия — роман об интимных отношениях еврейского народа со своим Богом. Авраам с Богом на «ты» (здесь Томас Манн вторит Мартину Буберу).

Юрий Шейман

ПРОЧИТАТЬ ТОМАСА МАННА И НЕ УМЕРЕТЬ

Томас Манн — крупнейший немецкий писатель XX в., классик, нобелиат, мудрец, гуманист, антифашист, интеллектуал, написавший великое множество  произведений, в том числе романы на сотни страниц, воздвигнутые гордо, на века, подобно пирамидам Гизы. Выходом в XX в. на мировой уровень немецкая литература обязана в первую очередь именно ему. В списке «1001 книга, которую ты должен прочитать, прежде чем умереть», имеется и роман-тетралогия Томаса Манна «Иосиф и его братья». Рискнем прочитать его…

***

В советское время Библия считалась почти антисоветской литературой. Во всяком случае открытая продажа ее была запрещена. Существовали лишь издания типа «Забавная Библия» Лео Таксиля, «Библия для верующих и неверующих» Ем. Ярославского. Когда Корней Чуковский предложил издать пересказы библейских историй для детей, ему поставили два условия: там не должно быть слов «бог» и «евреи». Научно-популярные книги З. Косидовского о Священном писании на русском языке стали появляться только в середине 70‑х гг. Так что, когда во второй половине 60-х гг. появились романы «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова и «Иосиф и его братья» Томаса Манна (интересно, что в 10-томник Томаса Манна 1959–61 гг. этот роман не вошел), они стали пользоваться бешеной популярностью еще и потому, что считались источниками знаний по Ветхому и Новому заветам. Романы эти могут нравиться или не нравиться, но следует знать, что и тот, и другой текст апокрифичны, так как во многом отступают от Священного писания. И дело здесь не просто в литературном украшательстве и многословии, а в концептуальных расхождениях. Как говорил сам Томас Манн, его роман — пародия на библейскую историю, но под пародией он понимал не сниженное комическое повествование, а повторение сакрального сюжета, при котором в него неизбежно закрадываются искажения.

В принципе любая литературная разработка библейской истории будет пародией, хотя бы потому, что Бог не может быть литературным персонажем. Дьявол другое дело. Сколько угодно в литературе дьяволов. А Богу можно только гимны сочинять вроде державинского.

***

У Довлатова есть байка про роман «Иосиф и его братья»:

«Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек:

— Я слышал, вы приобрели роман «Иосиф и его братья» Томаса Манна?

— Да, — говорю, — однако сам еще не прочел.

— Дайте сначала мне. Я скоро уезжаю.

Я дал. Затем подходит Горышин:

— Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно?

— Ладно.

Затем подходит Раевский. Затем Бартен. И так далее. Роман вернулся месяца через три.

Я стал читать. Страницы (после 9-й) были не разрезаны.

Трудная книга. Но хорошая. Говорят». (1)

Действительно, хорошая книга. Томас Манн — умница, эрудит, знаток древних культур — сумел оживить древний сюжет, наполнив его общечеловеческим непреходящим содержанием. Известна история о том, как машинистка Томаса Манна, перепечатав рукопись «Былого Иакова», первой части тетралогии, вернула ее со словами: «Ну вот, теперь хоть знаешь, как всё было на самом деле!» (2) С другой стороны, громада чуть ли не полуторатысячестраничного цветистого, медитативного нараспев повествования требует от современного читателя титанических усилий, хотя местами невозможно оторваться и заливаешься как дурак слезами.

***

История Иосифа Прекрасного привлекала многих писателей и поэтов. Гёте в отрочестве сочинил эпическую поэму в прозе «Иосиф и его братья», но после сжёг ее. В.А. Жуковский написал стихотворную «Повесть об Иосифе Прекрасном». Среди других авторов можно упомянуть Яна Райниса, Назыма Хикмета. Л.Н. Толстой называл библейскую историю Иосифа среди произведений, произведших на него сильнейшее впечатление в раннюю пору жизни.

Широко отражен образ библейского Иосифа в музыке и живописи.

Но одно дело писать о своих чувствах и мыслях по поводу библейского сюжета и другое — соперничать с Библией. Понятно, почему ни Гёте, ни Толстой на это не пошли.

«Бог, который в Библии существует извечно, у Манна превращается в творение человека, выдумку Авраама, который извлек его из хаоса политеизма как божество сперва высшее, затем единственное. Зная, кому Он обязан своим существованием, Бог восклицает: „Просто невероятно, до чего основательно эта персть земная Меня познает! Кажется, я начинаю делать себе имя с ее помощью? Право, помажу ее!”» (3)

Ясно, что это профанация, которую мог позволить себе только неверующий человек. Что же побудило Томаса Манна обратиться к Библии? Тут несколько аспектов.

***

Томас Манн отдал дань старому натуралистическому роману («Будденброки»). Но наступила новая эпоха, и она взяла на вооружение психоанализ, поток сознания, символизм, интуитивизм, герметизм (зашифрованность), историю идей, поиски нового языка… обратилась к мифологии.

Казалось бы, миф должен был остаться в далеком прошлом. Эпоха рационализма очистила сознание от суеверий и предрассудков, одновременно породив нигилизм в отношении ценности художественной культуры. Однако мифологическое мышление никуда не делось. Наука раздробляет реальность на отдельные сферы изучения, порождая фасеточную картину мира. Дискретность языка лишает мир целостности и смысла. Нескончаемый поиск элементарных частиц, бесконечно удаляющееся неизвестно куда время, беспредельность рефлексии. Дурная бесконечность порождает тоску. Трагичность человеческого сознания была осознана еще Экклезиастом. Миф призван вернуть в мир смысл и цельность, отнятые рационалистическим сознанием (хотя и это тоже миф).

Томас Манн говорил, что пирамиды и сфинкс сближают поколения. Действительно, глядя на пирамиды, нельзя не думать, что их видел Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, тот же Иосиф Прекрасный, буде он существовал реально… Мифы тоже как пирамиды, объединяют нас с давно ушедшими людьми в единое культурное пространство человечества.

Суть жизни — настоящее. Прошлое и будущее — область мифологии. В мифе не только нарушается логический закон тождества, но и время закольцовывается, объединяя прошлое, настоящее и будущее по закону вечного повторения. В этой схеме смерти нет, умирая, мы становимся мифом. Вечность, по Манну, это область мифологии.

Мифы первобытные и мифы, созданные писателями, — два разных явления. Древний миф — поэтический плод коллективного бессознательного людей, не выделявших себя из окружающей среды, а мифы ХХ века порождены яркими индивидуальностями.

Неомифологическое сознание воспринимает мир и искусство не в хронологической последовательности (не исторически), а в параллельных реальностях. Все культуры и все мифологии существуют одновременно, и возникает перекличка, диалог культур. Мифологичность художественного построения обнаруживается в переплетении повторов, подобий и параллелей. Идея взаимозаменяемости мифов вполне мифологична сама по себе, как и отождествление разных исторических персонажей. «Быть» и «значить» отождествляются в мифологическом сознании. И этот эклектизм не может в художественном повествовании не быть густо приправлен иронией. По мысли Манна, отмечает С.С. Аверинцев, безответственное любование «наивностью» архаики, не дополненное иронией, есть «соблазн смерти» (4).

Миф выступает в роли языка интерпретатора истории и современности. Это такая внеисторическая надвременная реальность, система координат. Для Томаса Манна это еще способ построения философского романа. Писатель опирался на глубокое знание древней культуры, истории, религии. Человек XIX века, врасплох застигнутый веком ХХ, он взял на себя миссию укротителя мифа, «загонщика» его в новое русло новоевропейского интеллектуального романа.

Т. Манн использует мифы как субстрат для своих сюжетов: так, в «Волшебной горе» отчётливо узнаётся миф о певце Тангейзере, который провёл на волшебной горе богини Венеры семь лет. Понятно из названия, какой миф использован в романе «Доктор Фаустус» и тем более — в «Иосифе и его братьях». Писатель сращивает старые сюжеты с новоевропейскими мифологемами из идейного обихода XX века.

***

Т. Манн был весь соткан из противоречий: антисемит — филосемит, националист — космополит, модернист — антимодернист, мифотворец — борец с мифами, наконец, гомосексуалист — обычный семьянин, отец шестерых детей. Диалогизм — основное свойство мышления и творческого метода писателя. Всё творчество его — попытка примирить свои внутренние противоречия, чем и интересно. В том числе в еврейском вопросе. Окончательная позиция Томаса Манна не всегда поддается однозначному определению. Всё же путь его, пусть и неровный, выводит к гуманизму. «В себе самом Манн видит орудие критического самоочищения немецкой “бюргерской” культурной традиции, а в своем творчестве — инструмент “самоопределения” (понимаемого в духе этики позднего Гёте) через самопознание» (5).

Разобщенность духа и жизни, идущая от Шопенгауэра и Ницше, роднит мировоззрение Манна с гностическим. Но уже в «Волшебной горе» и особенно в тетралогии «Иосиф и его братья» писатель считает равновесие этих двух начал условием победы человечности. Идеал Томаса Манна — личность Гёте, гуманиста, воплотившего в себе единство духовного и практического начал. «Для позднего Манна противоположны не дух и жизнь, а дух гуманный и антигуманный. В статье “Философия Ницше в свете нашего опыта” (1948) Манн подвергает Ницше критике именно за противопоставление духовного жизненному, и жизни — этике» (6).

***

Борьба с нацистским антисемитским мифом — главный смысл и задание тетралогии «Иосиф и его братья». Томас Манн разъяснял своим читателям, что он отнял приём под названием «миф» у Розенберга (идеолога нацизма, написавшего в 1930 году «Миф ХХ столетия»), как пушку у врага, и повернул её против врага. Миф — это вечное, общечеловеческое, типическое. А антисемитский «миф» Розенберга — антикультурный, антиисторический.

«Фашизм — это этническая религия, которой ненавистно не только международное еврейство, но явно и христианство — как человечная сила… (7) «Немец, воспитанный на Гете, для которого, по словам его учителя, имеет значение только вопрос “культура или варварство”, не может быть антисемитом», — писал Томас Манн (8).

Роман «Иосиф и его братья» — это, безусловно, попытка противопоставить нацистскому гностическому подстрекательскому мифу гуманистический объединительный миф, найти точки соприкосновения иудаизма и христианства. Иосиф — христологическая фигура в Ветхом Завете, личность мудрая, предприимчивая, любящая и милосердная, отказавшаяся от языческой идеи мести.

***

Проследить за мыслью Томаса Манна можно, останавливаясь на концептуальных несовпадениях его романа с каноническим текстом Торы. Первая группа несовпадений касается намеков на тождественность фигуры Иосифа Прекрасного Иисусу Христу и апостолам:

1. «Небесный сон»

Иосиф рассказывает Вениамину, как во сне его схватил орел, оказавшийся ангелом, и унес на 7-е Небо. Там Бог благословил Иосифа, назвал «Маленьким Богом» и обещал воздвигнуть ему престол, подобный Его собственному. С одной стороны, это предвосхищение будущей карьеры при фараоне, но мы знаем, что по христианским представлениям наравне с Господом восседает на троне второе лицо Троицы. С другой стороны, Иосиф отождествляется с Енохом-Метатроном и апостолом Петром, потому что Господь обещает сделать его главным «надо всеми детьми Неба» и посадить у входа на «седьмую высоту». Господь чуть ли не возносит Иосифа выше Себя Самого, ибо «величие его больше Моего…»

Разумеется, ничего подобного в Торе нет.

2. Романный Иосиф утверждает, что родился под знаком Девы, в чем можно усмотреть намек на рождение в результате непорочного зачатия. В тетралогии подчеркивается, что имя Рахиль переводится как «овечка», сын овцы — агнец (жертвенный агнец, как Иисус).
3. Когда Иаков послал Иосифа проведать братьев, ушедших пасти стада, Иосиф взял с собой «священное покрывало» — брачный наряд Рахили, который он любил, потому что в нем «походил на Бога». (В Торе упоминается просто рубашка, которую братья измазали кровью козленка [заместительная жертва] и отослали отцу.) Когда-то Лаван отдал Иакову Лию, завернув в покрывало Рахили. Таким образом, оно способно скрывать правду. (Покрывало Рахили напоминает о покрывале Изиды, сестры и жены Осириса, — покрове Тайны, ризах Девы Марии, хранящихся во Влахернском храме в Константинополе, православном празднике Покрова Богородицы, плащанице Иисуса Христа.)
4. По дороге к братьям Иосиф чуть ли не чудеса творит и мудрые речи говорит — прямо как Иисус, тем более что у Манна он то едет на ослице, то ведет ее под уздцы. Народ благословляет его, а иные принимают за бога и норовят помолиться. В дальнейшем пути в безлюдной долине ему навязался в попутчики странный тип и сопровождает его (в первоисточнике это путник, у которого Иосиф просто узнал, куда пошли братья, а у Манна некий посланник-брюзга, который всю дорогу бранит человеческую природу, будто он и не человек вовсе, а гностический ангел. Впрочем, возможно, это было предупреждение о неприятностях, ожидающих Иосифа. А спутник Иосифа и впрямь типа ангел и, возможно, тот самый, что боролся когда-то с Иаковом в Пенуэле).
5. Продажа Иосифа. Иуда предложил караванщикам купить Иосифа за 30 сребреников, сошлись на 20 (Иосиф несовершеннолетний — 17 лет, больше не стоит). Серебро в шекелях, но получили товаром. В Торе просто говорится о 20 сребрениках, число 30 никак не упоминается. Вряд ли случайно Манн подчеркивает, что первоначальная цена была именно 30 сребреников. Это прямая отсылка к евангельскому сюжету.

Братья, и особенно Иуда, выступают тут в роли Каина, убившего Авеля, тем более что первоначально именно убить-то и хотели. А с другой стороны, они же и несостоявшиеся апостолы. Символизм имени Иуда играет здесь не последнюю роль.

6. 6. Когда Рувим пришел к колодцу, чтобы спасти Иосифа, он не знал о сделке братьев, а вместо брата нашел у колодца странного незнакомца, видимо, ангела, который говорил загадочно, что Рувим будет хранить зерно ожидания и надежды. А колодец был открыт: обе половины крышки лежали на плитах, одна на другой. Могила пуста, как у Иисуса в евангелии. Это призвано подчеркнуть, что всё произошло как предначертано, по воле Всевышнего. И об Иосифе Манн устами незнакомца-ангела говорит, как об Иисусе: он умер, но воскреснет, как зерно, брошенное в почву. Сходство с евангелием нарочитое, тем более что никакого ангела в этом месте в Торе нет.
7. 7. Сидение в колодце и спуск в Египет были для Иосифа событиями, равносильными смерти. В символическом смысле все 23 года в Египте Иосиф был мертв. Египет ведь для древних евреев — страна мертвых, Шеол (боги Египта — мертвецы), и только простив братьев, он воскресает для Израиля.

Данте в «Божественной комедии» пишет, повторяя известный христианский догмат, о том, что Христос в промежутке между смертью и воскресением спустился в ад и вывел оттуда в рай древнееврейских патриархов.

8. На пути в Египет предстал Иосиф перед главой купцов-караванщиков, как Иисус перед Пилатом:

«— Я слыхал, — начал он, — что ты говорил, будто ты пуп мирозданья.

Иосиф с усмешкой покачал головой. <…>

— …я сказал, что у мира множество средоточий, столько же, сколько человеческих “я“ на земле, для каждого „я“ свое» (9).

Как это напоминает евангельское:

— Ты царь иудейский?

— Ты говоришь.

И, конечно, булгаковское «он неверно записывает за мной», хотя, конечно, Булгакова Манн прочесть никак не мог!

***

Вместе с тем Иосиф в романе как Моисей:

1. Себя называет он сначала именем Узериф, впоследствии переделанном на египетский лад как Озарсиф. «Озарсиф» значит «камышовый». Имя это намекает на то, что Иосиф найден в камышах или в камышовой корзинке, как Моисей. На самом деле он был найден в пересохшем колодце, дно которого может напоминать болото. Спутники по пути в Египет называли его «сын болота, колодца»,
2. В Торе братья сами вытащили Иосифа из колодца, решив продать, а у Манна караванщики его случайно нашли и забрали с собой. Это усиливает сходство истории Иосифа с обстоятельствами спасения Моисея, случайно найденного дочерью фараона.
3. Впереди каравана, увозящего Иосифа в страну фараонов, движется раскаленный облачный столп песка и пыли. Манн дает объяснение этому природному явлению, но одновременно это и реминисценция Исхода, ибо в Торе облачный столп днем и огненный ночью — это сам Господь, ведущий свой народ. (Однако в Священном писании ничего не говорится об облачном и огненном столпе по пути в Египет).

***

Сакральность фигуры Иосифа подчеркивается подробностью, которой тоже нет в исходном тексте. Иосиф якобы провел в колодце 3 дня и 3 ночи. Колодец — вход в Шеол. Луна в фазе новолуния тоже исчезает на 3 дня — уходит в Преисподнюю). На всем Ближнем Востоке поклонялись Луне, евреи и мусульмане пользуются и сейчас лунным календарем. Спутник Земли активно влияет на нашу планету: приливы и отливы, самочувствие людей… Луне приписывались магические свойства, целый ряд божеств ассоциировались с этим небесным телом. Тем самым Иосиф уподобляется египетскому лунному божеству Тоту — воплощению мудрости, знаний и государственного порядка.

***

Вольное обращение со священными текстами объясняется тем, что для Томаса Манна Библия создавалась людьми, а не дана Богом, иначе бы он не адаптировал священную историю к обыденному сознанию. Манн десакрализирует Библию, психологизируя мотивы ее персонажей. Здесь кроется и объяснение, почему его машинистке, «наконец, стало ясно, как всё было на самом деле». Эта фраза просто лакмусовая бумажка: исчезла тайна. Вместо нее правдоподобие в виде сведения сложного к простому.

Писатель соединяет пересказ Книги Бытия с элементами библейской критики, что роднит его повествование со всякими «забавными библиями». Так, он утверждает, что между Авраамом и Иосифом не менее 20 поколений, т. е. расстояние примерно в 600 лет. Просто дед Иосифа тоже имел имя Авраам, и произошло наложение этих персонажей друг на друга. Имена были наследственными, и ничего удивительного, что для мифологического сознания люди, носившие одинаковые имена, сливались в одну личность. В романе немало на сегодняшний день устаревших сведений о происхождении человека как вида, одомашнивании диких животных, праязыке человечества… Манн совмещает миф с научной теорией антропогенеза, в результате получается какая-то химера. Особо он увлечен Атлантидой:

«Наука всё увереннее утверждает, что эти “варвары” (имеются в виду “коренные жители греческих островов, овладевшие морем раньше, чем финикияне”. — Ю.Ш.) были колонистами с Атлантиды» (10).

Почему не инопланетяне? Великий потоп автор романа совсем в духе телепередач о «загадках человечества» относит в немыслимую древность существования Гондваны и мифического острова Лемурия, смутная память о которых сохранилась, совместившись с позднейшими катастрофами Атлантиды и потопами в Междуречье. Настоящая «Великая вавилонская башня» была, оказывается, вовсе не в Вавилоне, а в Атлантиде, а исполины — колонисты из Атлантиды — построили в память о ней башню (пирамиду) в Америке. Где же находился Эдем, земной рай? Читатель уже догадался — конечно, в Атлантиде, ведь Платон нам оставил точное описание этого острова. Но это, пишет Томас Манн, не место зарождения человека, а адрес «золотого века» человечества. А предок человека и первобытные люди жили, конечно, не в раю, а в аду, т. е. среди динозавров и прочих чудищ.

Вызывает также удивление утверждение Манна о массовой грамотности в Древнем Египте. Но ведь для Манна прошлое — «колодец глубины несказанной, преисподняя», из которой для эпического повествования можно извлекать любые утверждения.

 ***

Ряд отступлений от традиционной канвы повествования вызваны требованиями художественности, например кокетство Иакова своим возрастом. 130 лет — так, по Торе, Иаков обозначил свой возраст фараону, отвечая на его вопрос. Прожив в Египте еще 17 лет, Иаков скончался в возрасте 147 лет. (11) В романе Манн ставит под сомнение этот ответ: «Тут Иаков снова впал в преувеличение. Известно, что он определил число своих лет цифрой сто тридцать — а это совершенно случайный ответ. Во-первых, он вообще не знал так точно своего возраста — в его местах и поныне обходятся без ясных представлений на этот счет. А кроме того, мы знаем, что всего Иакову отпущено было сто шесть лет жизни — долголетие не сверхъестественное, хотя и чрезвычайное» (12). Зачем писателю эта деталь? Конечно, с одной стороны, это всё та же пресловутая библейская критика. А во-вторых, такое милое человечное стариковское кокетничанье своим возрастом, произведшее, впрочем, мрачное впечатление на фараона, обреченного в силу своего слабого здоровья умереть молодым.

В Торе Иаков после получения известия о гибели Иосифа неутешен, оплакивает любимого сына много дней. Но плач Иакова в романе — подлинный литературный шедевр. Он плачет, как король Лир над Корделией: здесь и упреки Богу, и стенания, он пеняет Богу, как Иов, сетует, корит, ропщет. В своем горе Иаков теряет здравость. Он говорит, что хочет зачать Иосифа заново, ведь зачатие не творение, творит Господь, а человек зачинает. Зачинать не значит творить, зачинать значит погружать жизнь в жизнь в слепом веселье; а творит только Он. «То, что бывает на свете лишь один раз, не имеет тождественного себе ни рядом с собой, ни после себя и не восстанавливается ни с какими круговоротами времен, это не может быть уничтожено, не может пойти на съедение свиньям, я этого не принимаю» (13). Иаков пристрастен, как и сам Бог, невоздержан и страстен. И чувства его и предпочтения никак не связаны с заслугами. Бог питает слабость к своему народу, а Иаков — к Иосифу.

***

Томас Манн хорошо знал источники и пользовался в работе над романом многочисленными материалами, в том числе Масоретским текстом Торы, Септуагинтой, мидрашами, Талмудом, новозаветными текстами, сочинениями религиозных писателей и ученых. Разнобой материалов, конечно, придает роману немного эклектичный, или, вернее сказать, диалогический характер, поскольку различные мнения могут сталкиваться между собой. Примеры:

1. Согласно одному из мидрашей, дочь Дины, найденную в камышах в корзинке (как Моисей), удочерил Потифар, египетский жрец, она получила имя Асенефа и позже стала женой Иосифа Прекрасного, единокровного брата Дины. В романе эта версия не поддерживается (она, по мнению Манна, служит для оправдания еврейства детей Иосифа), но упоминается.
2. В Торе буквально не говорится, что Иосиф был жрецом храма Солнца в Гелиополе, как его тесть, но это логично и выбито на стеле в честь Имхотепа, которого ассоциируют с Иосифом — Спасителем мира, по имени, данному ему фараоном.
3. В романе содержится утверждение, что пьяного Ноя оскопили (вероятно, Хам), но этого нет в Библии, зато такая версия имеется в Талмуде.
4. В романе предлагается версия, будто бы Измаил хотел оскопить Авраама и склонить Исаака к гомо-связи с собой (Манн называет это преисподней любовью). В отношениях Измаил — Исаак просматривается параллель Каин — Авель. И одновременно с древнегреческой мифологией (Согласно Гесиоду, Кронос оскопил Урана). Плохие — красные и волосатые. Исав — еще одна параллель Измаилу. В поздних еврейских комментариях к Торе говорится о покушении Измаила на жизнь Ицхака. Исав-охотник олицетворяет Солнце, Иаков-пастух — Луну. Исав родился в рыжей шерсти и с полными зубов челюстями, он кусал груди Ревекки.
5. Песнь Серах, дочери Ашера, которая должна приуготовить Иакова к известию, что Иосиф жив. Чудная песнь, кульминация романа. Ее нет в Торе, но она упоминается в еврейском предании о Рабби Йоханане бен Закае, основателе академии для изучения Торы в Явне. И то, что Серах не вкусила смерти, взято Манном из мидрашей.

***

Чтобы понять концепцию романа «Иосиф и его братья», нужно прежде всего разобраться в философских основаниях творчества его автора. Рискнем заявить, что Томас Манн в литературе — то же, что Вагнер в музыке, но только с обратным знаком. Как и Вагнер, он был захвачен кругом идей Шопенгауэра и Ницше. Колебания между волей к жизни и волей к смерти пронизывают всё творчество и писателя, и композитора. Но в операх Вагнера побеждает смерть. Мир осужден. И самые светлые герои обречены на погибель. Ничего нельзя поделать с фатальным ходом событий. Но человек, просветленный высоким искусством, может победить бытие и величаво уйти в ничто. Гностическое осуждение жизни, величие и культ смерти — вот лейтмотивы творчества Рихарда Вагнера. И вот еще что — полное отсутствие иронии и самоиронии.

Томас Манн настойчиво ищет выход из этого клубка противоречий. Авраам у него спорит с Богом. Речь идет о «диалектическом» противоречии: праведность vs мир. Возможно или то, или другое.

«Послушай, Господи, — заявил тогда Аврам, — либо так, либо этак, одно из двух! Если ты хочешь, чтобы у тебя был мир, не требуй праведности: если же тебе нужна праведность, то миру конец. Ты гонишься за двумя зайцами, ты хочешь и мира, и праведности в мире. И если ты не смягчишься, мир не сможет существовать» (14).

Поиску и утверждению гармонического равновесия между жизнью и смертью, праведностью и существованием на Земле, природой и культурой посвящен роман «Иосиф и его братья». Не знаю, сильнее ли он «Фауста» Гёте, но жизнь в нем точно побеждает смерть. (Вождь, ненаучно выражаясь, кумекал малость в литературе).

***

Роман «Иосиф и его братья», пересказывающий Книгу Берейшит, начинается с утверждения о «космическом триумвирате сил»: прачеловеческом начале (душе), духе и материи, между которыми и разыгрывается спектакль бытия с участием Бога. Душа обладала жизнью, но не обладала знанием. Прачеловек — это падшая сущность, сбившаяся с пути душа, утратившая свой истинный рай на небесах из-за греховного желания познания, стремления воплотиться в земных формах ради плотского наслаждения. Бог, уступая этому стремлению души, создал материальный мир, и человек покинул рай, но сам совладать с материей не может, и тогда Бог послал дух в помощь человеку, чтобы тот разбудил дремлющую в человеке душу и разъяснил непутевой, что нечего ей делать в этом дольнем мире греха. И как только душа это поймет, мир форм исчезнет, и душа вновь обретет свою горнюю родину. Всё это подозрительно напоминает какие-то отголоски гностического мифа, которым Т. Манн был, как сказано выше, одержим, унаследовав от Шопенгауэра и Ницше дуалистическое противопоставление духа и жизни. Миф, враждебный иудаизму и христианству, не изжитый Манном до конца, несмотря на все усилия. В поисках компромисса Манн высказывает идею, что дух по ходу дела изменяет своему предназначению и отказывается быть причиной смерти материи. Но и сам Бог в общем-то не в претензии к человеку и даже симпатизирует ему. Иначе как объяснить Его симпатию к племени (видимо, евреям), «рожденному в результате союза души и материи»? А вот ангелы другое дело, они ревнуют Бога к человеку, завидуют человеку, чем и объясняется бунт самых непокорных из них против Бога. Ангелы не могут понять, зачем Бог создал мир добра и зла, не могут успокоиться. И всё же тихая надежда Бога — на грядущее слияние духа и души как условие благословения и преодоления смерти. Дух действует через отдельных людей, рождая в их душе тревогу, беспокойство, не позволяя погрязнуть в довольстве, влечет в грядущее. Таким агентом духа был Иосиф, как и его великие соплеменники.

***

Авраам, по Томасу Манну, выносил Бога мыслью (идея, заимствованная писателем из мидраша о маленьком Аврааме — Маасе Авраам, Бет аМидраш):

«Началось с того, что Авраам подумал, что служить и поклоняться нужно одной земле, ибо она приносит плоды и поддерживает жизнь. Но тут он заметил, что она нуждается в дожде с неба. Тогда он взглянул на небо, увидел солнце во всем его великолепии, во всей мощи его благодати и проклятия, и решил было уже служить ему. Тут, однако, оно закатилось, и он убедился, что, значит, оно не может быть высшим в мире. Тогда он обратил взор свой к луне и звездам…»

Но потом он «заключил: “Нет, и эти боги тоже недостойны меня… Мне, человеку, не пристало служить им, а не тому, кто ими повелевает“<…> Так, из стремленья к высшему, Авраам открыл Бога и, уча других, сформировал его и придумал…» (15)

Более того, именно Иосиф, по Томасу Манну, подводит фараона к идее поклонения Создателю.

Мир создан был отделением: света от тьмы, неба от земли, воды от суши, мужского от женского, добра от зла… Но в Боге всё нераздельно. Бог двупол, он не зол и не добр, Бог свят не добротой, а жизнетворностью. Он не лишен даже и каких-то комических черт, например, смешно выражается (правда, в передаче Иосифом своих видений):

«Я в непостижимости Моей… с высоты Моего величия». Манн легко использует иронию, пародийность как способ оживить миф, сделать его правдоподобным. Но «о Боге не было никаких историй… Бог не возник, он не был рожден, не вышел из женского чрева» (16).

В языческих религиях мир рождается в результате браков богов или иных сверхъестественных существ либо преобразованием тела какого-нибудь из хтонических чудовищ; по Торе, впервые мир создан Словом, т. е. не природным, а духовным актом. Человек, владеющий словом, изначально подобен Богу, он принадлежит двум стихиям: природе и культуре. И это было поистине революционным открытием.

***

Романная версия: Бог создал человека по совету Семаила (Дьявола), чтоб посеять зло. Но, с другой стороны, человек — средство самопознания Бога. Бог сотворил себе зеркало, которое отнюдь не льстило Ему. Когда Бог обратил гнев свой на Каина, убившего брата своего Авеля, тот (в романе) обратил свой вопрос Господу: «А кто меня сотворил таким, как я есть?» (17) И Бог запретил людям мстить Каину: «Ты будешь изгнанником и скитальцем, но я отмечу тебя знаком, чтобы все знали, что ты принадлежишь мне, и чтобы никто тебя не убил…» (17) По Манну, получается, что Каин просто «припер» Б-га «к стенке» своей логикой. В каббале и гностицизме Каин считается сыном Лукавого и Евы. В Торе Каин сын Адама и Евы, он не занимается софистикой с Б-гом, а просто боится, что его убьют, и Б-г ставит ему печать, чтобы не тронул его всякий встречный. В этом месте впервые прозвучала мысль Бога, позже более четко сформулированная во Второзаконии и повторенная затем апостолом Павлом в Послании к римлянам: «Мне отмщение и аз воздам», то есть нравственный запрет людям заниматься местью.

***

«Почему Бог создал человека последним?» Таков был вопрос, который Елиезер, воспитатель Иосифа, задает в романе своему ученику.

И тогда Иосиф отвечал:

“Бог создал человека самым последним, во-первых, затем, чтобы никто не мог сказать, будто он участвовал в сотворении мира; во-вторых, ради унижения человека, чтобы он твердил себе: “Навозная муха, и та создана раньше меня”, а в-третьих, чтобы он мог сразу же приступить к трапезе, как гость, для которого всё приготовлено» (18).

Мысль скорее мусульманская, чем еврейская или христианская. В Коране нет идеи сотворения человека по образу и подобию Бога. Во всяком случае большинство мусульманских богословов отвергают эту идею. Отрицание образа Божьего в людях ведет к неуважению к человеку и презрению к его жизни и достоинству. В Торе же ясно сказано:

«И сказал Бог: „Сделаем человека в образе Нашем, по подобию Нашему, и пусть властвуют люди над рыбой морскою, и над птицей небесною, и над скотом, и над всею землею, и над всеми пресмыкающимися, что кишат на земле”» (19).

***

Семаил же, пишет Томас Манн, предложил Всевышнему воплотить себя в каком-либо удобообразуемом избранном народе. Враг человеческий знал, что «соединение мирового Бога и племени, не доведет до добра. Евреи, таким образом, плод подстрекательства Дьявола. Но в результате общее свойство человеков быть орудием самопознания Бога получило у этого племени особую остроту. Беспокойное стремление установить природу Бога было врожденной его чертой.

Идея Преисподней была унизить Бога, ибо предполагала снижение трансцендентного божества до уровня племенного божка. Чтобы вернуть себе подобающее положение, Богу понадобится духовная помощь Его народа. Но откуда взялся этот народ? Вот рассуждение Манна о генеалогии евреев и их Бога:

«Богоборцами всегда называло себя одно разбойничье-воинственное и отличавшееся весьма первобытными нравами племя пустыни… Их богом в родной пустыне был злобный воитель и громовержец по имени Иагу, крайне несговорчивый дух, с чертами скорее демоническими, чем божественными, хитрый, деспотичный, лукавый, перед которым смуглый его народ, кстати сказать, гордившийся им, трепетал, хотя и пытался колдовством и кровавыми обрядами как-то обуздать и обратить на пользу себе бешеный нрав этого демона. Иагу мог без какого-либо видимого повода напасть среди ночи на человека, к которому у него были все основания относиться доброжелательно, — чтобы его удушить; существовал, однако, способ заставить Иагу отказаться от его страшного намерения: жена того, на кого он напал, должна была, не мешкая, обрезать своего сына каменным ножом и, прикоснувшись крайней плотью к срамным частям демона, прошептать ему некую мистическую формулу… Вот каков был Иагу» (20).

Возможно, для поддержания версии о «некоем богоборческом неуживчивом племени», плохо ладившим со своим демоном, важнейший эпизод борьбы Иакова с Богом (ангелом) редуцирован до таких фраз:

«Вот уже двенадцать лет после одного дорожного приключения, которое он претерпел при довольно плачевных обстоятельствах, в пору великого испуга и страха, Иаков хромал на одно бедро, некто вывихнул его в схватке» (21).

У евреев в отношениях с их Богом присутствует какой-то невротический эротический момент. Еврейский Бог страшно ревнив: Иаков любил Рахель больше, чем Бога, за это она долго была бесплодна и рано умерла. (Тема ревности Бога согласуется с Библией, но Манн развивает ее в духе Розанова и Фрейда.) Обрезание необходимо для соития с Богом, оно есть как бы оскопление, полуженственность. Идея женственности евреев — одна из антисемитских идей, идущая от Отто Вайнингера, а затем повторенная Розенбергом, отождествлявшим женское начало с безнравственностью. Фашизм же есть идеология агрессивной маскулинности.

***

Жертвоприношение Исаака

Отмена человеческих жертвоприношений, согласно Торе, произошла по воле Бога. Авраам же слепо следовал ей. Его вера в Бога была сильнее его чадолюбия.

В романе же эта история мысленно проигрывается не один раз. Авраам ослушался Господа. И это оказалось испытанием, которое Авраам выдержал. То есть Бог ждал, чтобы Авраам ослушался. «Я приказал это сделать не для того, чтобы ты это сделал, а затем, чтобы ты узнал, что не должен этого делать». (22) Таково объяснение Иосифа, изящная версия, но она точно не из Библии.

В своем докладе о романе Томас Манн также утверждал, что Авраам отказался закласть сына. И этот отказ становится как бы отправной точкой на долгом пути этической эволюции, следующим шагом которой станет прощение Иосифом своих братьев. Ясно, что такая интерпретация не может устраивать верующих ортодоксов всех исповеданий. В манновском романе нет чуда, всё естественно, а в Библии всё — чудо и вера. Манн адаптирует Библию к психологическому роману XIX в., апеллируя к пресловутой «естественности». Но так ли уж естественна человечность? Родственник Авраама Лаван принес своего первенца в жертву и закопал в горшке живьем в подстенье своего дома. Тора знаменует разрыв с такой естественностью. Жертвоприношения и вообще жестокость изживаются человечеством чрезвычайно тяжело и долго. Не является ли тогда гуманность завоеванием культуры, а не природы?

***

Еврейские мерзости

Мысль романа: еврейские мерзости ничем не отличаются от мерзостей других народов, но евреи всё равно святы, как свята сама жизнь, потому что Бог их свят. Как в Боге неотделимо добро от зла, так и в его народе добро и зло — 2 стороны одной медали. Но, даже согрешив, Израиль всё равно остается Израилем. Важен его путь от варварства к гуманизму.

Библия — неполиткорректная книга. В ней полно примеров еврейского плутовства, коварства, предательств, торгашества, жадности, трусости и преступлений. Казалось бы, зачем евреям в своем Священном писании громоздить на себя такие грехи. Ответ простой: чтобы очиститься от них. Вообще-то Библия — роман об интимных отношениях еврейского народа со своим Богом. Авраам с Богом на «ты» (здесь Томас Манн вторит Мартину Буберу). Это как бы дневник, не рассчитанный на чужой и не всегда доброжелательный взгляд.

Томас Манн в своем романе еще больше педалирует и смакует эти неприятные для евреев моменты. Вот некоторые примеры:

1. Авраам выступает несколько раз сутенером своей жены Сарры (в Египте с фараоном и в Кенаане с герарским царем Авимелехом) и имеет профит на этом. Вообще-то в Торе нет ничего о хитрости Авраама, он просто трусит и надеется на Бога, а у писателя здесь плутня. Пастушескую хитрость Авраама, несколько раз выдававшего Сарру за свою сестру (она действительно была его сестрой, но и женой тоже; Авраам скрывает часть правды), Манн находит очень остроумной. Исаак повторил этот фокус с Ревеккой, но автор полагает, что это могло не происходить в реальности, а быть как бы чисто ментальным присвоением родового опыта в рамках мифологического сознания, отождествлением Исааком своей личности с личностью отца, что вполне, между прочим, согласуется и с представлениями Фрейда о подсознании. Вообще Манн оправдывает всё, что служит жизни, даже унижение и трусость. Он питал слабость к плутам (Феликс Круль). Ну а вообще еврейская хитромудрость — расхожий штамп. Просто Манн его признает и легитимизирует.
2. Еще более дурная история продажи первородства Исавом Иакову за чечевичную похлебку. Но Т. Манн полагает, что сюжет этот разыгран героями по архетипической канве: выбор между первородством духовным и физическим. Действующие лица просто исполняют свои роли. И Исаак, намекает автор, позволил себя обмануть, когда пришла пора благословлять первенца, нарочно испортив себе зрение, чтобы не видеть обмана Ревекки и Иакова с козлиной шкурой (этого в Торе нет). Опять уловки, чтобы обойти обычай? Или, извините, свобода как осознанная необходимость? А вместе с тем какая трогательная еврейская податливость судьбе и друг другу!

Остается вопрос: если Иаков и Исав разыграли сцену передачи первородства по обоюдному сговору в силу каких-то там мифологических прецедентов, то почему тогда Иаков так боялся встречи с Исавом. Или это тоже была инсценировка?.. Просто какой-то еврейский заговор…

3. Отношения Лавана, Иакова, Рахели — история сплошного взаимообдуривания и обворовывания. (Та еще была семейка!) Но всё справедливо: «Ты обманул, и тебя обманут».
4. Продажа Иосифа в рабство как замещенное братоубийство.
5. Иосиф — доносчик на своих братьев. Рувим — воплощение Исава, такой же большой и волосатый и тоже утратил первородство. В то же время Рувим равен Хаму, ибо переспал на постели своего отца с наложницей своего отца (Валлой), это трактуется как магическое действие для занятия господствующего положения в семье. Рувим был проклят отцом и утратил первородство. Этот эпизод есть в Бытии, но то, что отцу «настучал» на брата Иосиф, можно только предполагать, исходя из его репутации. А у Манна в романе это дано определенно, ибо передано как мысли самого Рувима. Интересно, что Рувим тем не менее не питал злых чувств к Иосифу.
6. Фамарь обманывает Иуду и рожает от свекра. А ведь она одна из важнейших женщин в Библии — праматерь Давида и, следовательно, Мессии. Не кажется ли странным, что все важнейшие фигуры и предки Мессии жулики?
7. Манн с каким-то сладострастием показывает унижения Иакова перед Исавом и особенно перед его сыном Элифазом. Потеря чести ради спасения жизни — еврейское, совсем не арийское, поведение. Но у Манна сам Бог жертвует своим величием духовной вседействительности ради полнокровно-плотской жизни. Вообще Манн всё оправдывает, что служит жизни, даже унижение и трусость.
8. История с Диной. Во-первых, старшие сыновья Иакова Дан, Рувим, Симеон и Левий, согласно Манну (но не Торе), с самого начала задумали ограбить Шехем, только Иаков этому воспротивился. По Торе, Сихем сначала похитил и изнасиловал Дину, а потом посватался, и всё остальное уже было местью за это преступление, пусть чрезмерной, но продиктованной возмущением и гордостью, и сделали это Шимон и Лейви. По Манну же, братья просто «развели» Сихема. Он сначала пришел свататься, ему поставили условие — обрезаться, что он и исполнил и, между прочим, тяжело перенес эту операцию. А потом ему сказали, что нет, не пойдет, дескать, и обрезался ты неправильно, не каменным ножом, и вообще нельзя обрезаться ради женитьбы, а надо ради Бога. А, кроме того, у Сихема уже есть жена, что ж наша сестра наложницей должна быть? Будто они раньше не знали. И о каменном ноже его заранее не предупредили. Тут Сихема охватила справедливая обида и ярость, и он сделал то, что сделал. Похитил, но не насиловал Дину — та покорно сама согласилась. Когда условием примирения было назначено общее обрезание, братья, воспользовавшись болезненным состоянием шехемцев, устроили резню. И мотив был на самом деле не месть, а грабеж, наведший ужас на самого Иакова. Коварство, гордыня, жестокость и алчность — вот качества этих еврейских братьев, по Манну. Ибо спровоцировали бойню, ограбили, и мало кого брали в плен, большинство убивали, да еще и члены несчастным шехемцам отрезали якобы в ознаменование какого-то мифа. А дитя Дины от злосчастной связи после кому-то подкинули. Мерзкая история даже по понятиям того времени. Она достаточно отталкивающая и в Торе, но Манн сгустил мрак еще круче.

***

Главная мысль романа сосредоточена в сложной и противоречивой фигуре Иосифа Прекрасного. (Имя Иосиф (Иегосиф) переводится как «преумножение, Бог да воздаст».)

Он был грамотей, полиглот и якобы с детства заигрывал с идолами. Он не мог признаться в этом отцу, но «высшие инстанции» охотно прощали ему эту слабость. Простим и мы Манну эти поэтические вольности.

Учителем Иосифа был домоправитель Иакова Элиезер, посвятивший своего ученика во многие премудрости. Утверждается, что через старого слугу Иосиф получил вавилонско-египетское образование. В частности, Элиезер познакомил Иосифа со звездами и искусством звездочетов. Манн прилагает усилия, чтобы подчеркнуть, что это был не тот Элиезер, старший раб Авраама, сосватавший Ревекку Исааку. Для мифологического сознания тождество имен может означать тождество персонажей, ибо там не действуют логические законы и индивидуальность не имеет четко очерченных границ.

Элиезер дал Иосифу и зачатки знаний по астрологии, например, юноша узнал, что знаков зодиака вообще-то должно быть 13, ведь 12 месяцев по 30 дней недостает до года и надо прибавлять еще 5. И вообще что-то не складывается с мировой гармонией, т. к. солнечный год не делится ровно на лунный. Знаком Иосиф был и с геометрией, ему было известно иррациональное число π. Манн делает Иосифа чуть ли не пифагорейцем и каббалистом, а значит и гностиком.

В Иосифе есть даже что-то от Эйнштейна, т.к. он знал о связи времени и пространства… Ну вообще всё знал человек.

С юности упражнялся Иосиф и в красноречии, особенно в теологических спорах.

В 17 лет Иосиф был красивейшим из детей человеческих. Юный Иосиф поклоняется Мардуку, открывает наготу свою Луне (эксгибиционист, прелюбодей со звездами). «Ночь дышала миром, тайной и будущим». Ночная беседа Иосифа с Иаковым о предках, Боге и обо всём. Чудная сцена. И особенно это трогательное еврейское: «папочка»…

Иосиф — обворожительный болтун, демагог, остроумец, умеющий сглаживать противоречия. Его словесные фиоритуры неотразимы. В нем есть что-то фаустовское, потому что он универсален в познании. Ненависть братьев к Иосифу, по Манну, была влюбленностью с отрицательным знаком (здесь явное влияние фрейдизма на автора романа).

Несмотря на весь свой ум, юный Иосиф достаточно наивен в своем убеждении, что все ему рады. Свойство юности — думать, что все тебя любят больше, чем себя. Ну и познаешь жизнь на самом деле.

Иосиф — визионер вроде Данте. Он видит вещие сны и рассказывает их. А сны такие, что за них запросто можно и убить.

К тому же Иосиф всё время наушничает отцу на своих братьев, даже клевещет на них, например, что они вырезали мясо из живой овцы и ели. Такое не прощается. Понятно, что братья, кроме маленького Вениамина, не любят его, тем более что они от разных матерей.

Всё, что произошло потом, было предначертано волей Всевышнего. Точка зрения, разделяемая и самим Иосифом в Книге Берейшит. Потому никогда не помышлял он о мести своим братьям, даже когда всё складывалось для него не самым лучшим образом.

Приятная внешность, образованность, гибкость ума, хорошо подвешенный язык, а главное, приверженность Богу и племенным преданиям помогли Иосифу сделать карьеру в доме египетского царедворца Петепра (Потифара). Потифар — евнух (этого в Библии нет), родители (старички-близнецы, уроды и карьеристы) оскопили его ради «возвышенного служения», и это поражает Иосифа, потому что противно живой жизни. Кастрация Петепра как имитация варварского жертвоприношения не имела отношения к реальным обычаям Древнего Египта, зато воплощает шопенгауэровскую мысль подавления воли к жизни во имя спекулятивных (умозрительных) идей. Иосиф рассуждает: двуполость божественна, а бесполость ужасна.

Конечно, у Иосифа было много завистников в доме Потифара. Но всё было бы хорошо, если бы жена Петепра Мут-эм-энет не влюбилась в прекрасного раба, а он не отказал ей в своей любви. (Потифар, хоть и был евнухом, но был женат и имел гарем — положение обязывает.) Манн не осуждает несчастную женщину: ею руководит всего лишь воля к жизни. Она 3 года любила Иосифа, он в самом деле кокетничал с ней, соблазняя по неосторожности. А она теряла голову всё больше и больше (Томас Манн очень чувственно это описывает). Иосиф беспечен, потому что верит, что находится в деснице Господа, и что бы ни случилось — всё ведет к реализации его судьбы, и потому выступает невольным соблазнителем. Здесь как бы повторяется история с братьями Иосифа, которых он тоже спровоцировал на преступление своей неосмотрительностью. Разумеется, никаких подобных психологических экзерсисов нет в исходном библейском тексте.

Жизнь учит Иосифа, он становится мудрым и тонким дипломатом, ловко обращающимся с людьми. Так, он сумел весьма деликатно подвигнуть фараона, чтобы тот сам истолковал свои сны (этого нет в Торе) — и тогда не должен умереть прорицатель. Манн объясняет, что прорицание только тогда считалось истинным, если оракул сразу испустит дух после своего прорицания: общение с богами должно было обходиться дорого. Кроме того, Иосиф убеждает фараона, что должно быть в предстоящие годы введено особое кризисное управление, и это должно быть подчеркнуто поставлением необычного начальника. Таким начальником над Египтом поставил фараон Иосифа. И собирал Озарсиф хлеб в хлебохранилищах фараоновых, а когда наступили тяжелые времена, стал продавать его людям. И отдавали люди всё, что имели, в том числе землю, в обмен на хлеб. И купил Иосиф всю землю Египетскую для фараона. Всё монополизировал, кроме земель жрецов. Был ли Иосиф эксплуататором? Манн оправдывает его. В сущности, он огосударствил по-большевистски экономику древнего Египта. Манн призывает судить его по меркам того времени, проявить историзм, считает, что реформы Иосифа были прогрессивными. Интересно, что в каноническом тексте Торы (23), в отличие от Септуагинты, легшей в основание католической и православной Библии, нет такой фразы, что Иосиф весь народ сделал рабами от одного конца Египта до другого, а читается, что расселил он народ по городам от одного конца Египта до другого, дал семена, работу и велел пятую часть урожая отдавать фараону. Манн говорит, что Иосиф притеснял не простой народ, а крупных землевладельцев, кроме жрецов, а народ был доволен и любил Иосифа. (Чем-то судьба библейского Иосифа напоминает жизненный путь другого Иосифа — Еврея Зюсса, которому Лион Фейхтвангер посвятил пьесу и роман, по которому нацисты сняли в 1940 г. антисемитский фильм. Еврей Иозеф Зюсс в период своего всемогущества тоже создал ряд государственных монополий, что вряд ли нравилось тогдашним магнатам. После смерти своего покровителя он был казнен. Теперь в Штутгарте одна из площадей названа в его честь.)

***

Главный герой романа Томаса Манна Иосиф — потомственный плут, сын и потомок воров и обманщиков. По большому счету он приспособленец, потому и нравится людям.

Иосиф — «тум» (на иврите “ритуальная нечистота”), двусмысленная фигура, трикстер (трикстер — пройдоха, озорник, посредник, пародия, пария, но так получается, что именно он занимается логистикой жизни). Трикстерами были Гермес, Дионис, Тиль Уленшпигель, Гершеле Острополер, Рейнеке-Лис, Ходжа Насреддин, Остап Бендер, Панург, Швейк, Феликс Круль, Коровьев, Одиссей, Пульчинелла и мн. др. Если вдуматься, именно трикстер, медианная фигура, примиряет противоречия между добром и злом, идеей, этикой и материальной жизнью, Египтом и Израилем. Нацисты осуждали торгашескую идеологию и насаждали культ смерти. Манн находит разрешение своих противоречий в фигуре трикстера. И утверждает жизнь.

Иосиф успешен именно как хозяйственник, а не как воин. Средство восхождения евреев, судя по этой истории, — хозяйственный успех, что роднит их этику и религиозность с протестантизмом в духе Макса Вебера. Манн разделяет эту позицию. Для него всегда идеалом была личность Гёте, сочетавшая в себе духовность и практичность. Манн, как и Гёте, был протестант. Успех — знак богоизбранности.

***

Но величие Бога не в торгашестве. И Иосиф не путает богатство и величие. Его величие — в сердечности.

Зачем Иосиф устраивал испытания братьям? Так он узнал, что сожалеют они о содеянном. Братья уже внутри себя раскаялись, но еще не признались публично, и вот они решили не покидать Вениамина в беде и вместе с ним вернулись в египетскую столицу.

Теперь они открыто признают свою давнюю вину в предательстве брата и не хотят больше быть причиной горя своего отца. Видя, что единокровные братья оказались достойными людьми, Иосиф уже не мог больше скрывать свои чувства. Он удалил из комнаты всех египтян и открыл братьям, кто он есть. Следует трогательная сцена признания Иосифа и примирения братьев. Всё внешнее его величие сразу улетучилось, и он разразился громким плачем.

***

Финал. Великий роман

В юности Иосиф был красив внешне, в годы зрелости прекрасен еще и своей человечностью. В нем диалектически сочетаются ум и глупость, порок и непорочность. Он был бестактен со своими снами и доносами, но это было начало пути, завершившегося актом великого прощения.

Великий гуманистический роман-миф Томаса Манна «Иосиф и его братья» направлен против нацистской ненависти и расчеловечивания людей, утверждая гуманистический идеал Гёте, недостаточно усвоенный немцами в свое время. Нет никакого фатализма в истории, но есть движение от варварства к культуре. И если Богу нужно преподать людям какой-то урок, Он выбирает для своего представления подходящих действующих лиц.

И вот последняя сцена романа. Братья боятся, что после смерти Иакова Иосиф будет мстить им. Иосиф в Торе: «Разве я вместо Бога? Вы замышляли против меня зло, но Бог задумал добро, чтобы сделать то, что ныне есть: сохранить жизнь многочисленному народу» (24).

У Манна: «Разве я как бог? <…> Если вы ходатайствуете передо мной о прощенье, то, по-видимому, вы не поняли толком всей истории, в которой мы находимся. <…> Можно преспокойно находиться в истории, не понимая ее <…> смешон человек, который только потому, что у него есть сила, пускает ее в ход против права и разума. И если сегодня он еще не смешон, то в будущем он непременно станет смешон, а мы смотрим в будущее…

Так говорил он с ними, и они смеялись и плакали вместе, и все тянулись руками к нему, стоявшему среди них, и дотрагивались до него, и он тоже их гладил. И на этом кончается прекрасная, придуманная Богом история об ИОСИФЕ И ЕГО БРАТЬЯХ» (25).

Примечания

1. Довлатов С. «Записные книжки. Соло на ундервуде (Ленинград. 1967–1978)». Спб.: Азбука, 2001, стр. 35.
2. Томас Манн. Доклад «Иосиф и его братья», 1942 г., пер. с нем. Ю. Афонькина. В сборнике: МАНН Т. «О немцах и евреях. Статьи, речи, письма, дневники». Составители Л. Дымерская-Цигельман, Е. Фрадкина. Изд. «Библиотека-Алия». Иерусалим, 1990, стр. 391.
3. Милан Кундера «Нарушенные завещания: Профанация». https://www.litmir.me/br/?b=62829&p=2
4. Сергей Аверинцев «Манн Томас». Собрание сочинений / Под ред. Н.П. Аверинцевой и К.Б. Сигова. София-Логос. Словарь. — К.: Дух и Литера, 2006, стр. 291.
5. Сергей Аверинцев. Там же, стр. 287.
6. Сергей Аверинцев. Там же, стр. 290.
7. Т. Манн «Гете и Толстой». Собр. Соч., т. 9, 1969, стр. 602.
8. Томас Манн «К проблеме антисемитизма». Речь, произнесенная в 1937 году в Цюрихе в клубе «Кадима». Сб. «О немцах и евреях», стр. 192.
9. Томас Манн «Иосиф и его братья. Иосиф в Египте. У господина». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 2, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 11.
10. Томас Манн «Иосиф и его братья. Пролог. Сошествие в ад». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 42.
11. Тора. Брейшит: Иерусалим, изд-во «Шамир», 5750 (1990), 47: 28.
12. Томас Манн «Иосиф и его братья. Иосиф-кормилец. Возвращенный. Иаков стоит перед фараоном». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 3, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 323–324.
13. Томас Манн «Иосиф и его братья. Юный Иосиф. Растерзанный. Искушения Иакова». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 452.
14. Томас Манн «Иосиф и его братья. Юный Иосиф. Авраам. Как Авраам открыл бога». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 305.
15. Томас Манн «Иосиф и его братья. Юный Иосиф. Авраам. Как Авраам открыл бога». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 303–304.
16. Томас Манн «Иосиф и его братья. Юный Иосиф. Авраам. Как Авраам открыл бога». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 307.
17. Томас Манн «Иосиф и его братья. Иосиф-кормилец. Пролог в высших сферах». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 3, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 10.
18. Томас Манн «Иосиф и его братья. Юный Иосиф. Тот. Учение». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 286.
19. Тора. Брейшит: Иерусалим, изд-во «Шамир», 5750 (1990). 1: 26.
20. Томас Манн «Иосиф и его братья. Былое Иакова. Иаков и Исав. Кто был Иаков». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 108.
21. Томас Манн «Иосиф и его братья. Былое Иакова. У колодца. Отец». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 70.
22. Томас Манн «Иосиф и его братья. Былое Иакова. У колодца. Испытание». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 93.
23. Тора. Брейшит: Иерусалим, изд-во «Шамир», 5750 (1990). 47: 21, 23, 24.
24. Тора. Брейшит: Иерусалим, изд-во «Шамир», 5750 (1990). 50: 19, 20.
25. Томас Манн «Иосиф и его братья. Иосиф-кормилец. Возвращенный. Великое шествие». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 3, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 366–367.

Основные источники

Манн Т. Избранное. В 3 т. «Иосиф и его братья». Пер. с нем. С. Апта, М.: ТЕРРА, 1997.

Манн Т. «О немцах и евреях. Статьи, речи, письма, дневники». Сборник, составленный Л. Дымерской-Цигельман и Е. Фрадкиной. Изд. «Библиотека-Алия». Иерусалим, 1990.

*

Тора. Брейшит: Иерусалим, изд-во «Шамир», 5750 (1990).

Сказания, притчи, изречения Талмуда и мидрашей. Перевод С.Г. Фруга.

https://www.sites.google.com/site/evrejskaaliteratura/home/midras/skazania—pritci—izrecenia—talmuda—i—midrasej

*

Евгений Беркович «Томас Манн в свете нашего опыта» в журнале «Иностранная литература», № 9, 2011.

Кугел Дж. «В доме Потифара». Пер. с англ. М. Вогмана, М. Текст: Книжники. 2010.

Людмила Дымерская-Цигельман «Томас Манн о еврействе, евреях и еврейском государстве». Евгений Беркович «Послесловие редактора». Альманах «Еврейская старина», № 1 (92), 2017.

Людмила Дымерская-Цигельман «Послесловие автора к послесловию редактора». Альманах «Еврейская старина», № 4 (95), 2017.

Мелетинский Е.М. «От мифа к литературе». РГГУ. 2000.

Моше и Элишева Яновские «Йосеф-кормилец: реформатор или антикризисный менеджер?».

https://news.jeps.ru/mneniya/rol—josefa—v—istorii—egipta—kommentarij—speczialistov.html

Селезнёв М.Г. «Еврейский текст Библии и Септуагинта: два оригинала, два перевода? // XVIII Ежегодная богословская конференция ПСТГУ: Материалы. М., 2008. Стр. 56–61.

Сергей Аверинцев «Манн Томас». Собрание сочинений/ Под ред. Н.П. Аверинцевой и К.Б. Сигова. София-Логос. Словарь. К.: Дух и Литера, 2006. Стр. 287–291.

Сучков Б. Роман-миф. В кн. Томас Манн «Иосиф и его братья. Пролог. Сошествие в ад». Пер. с нем. С. Апта, Избранное, т. 1, М.: ТЕРРА, 1997, стр. 5–28.

Элишева Яновски «“Филосемитский“ роман Томаса Манна и его еврейские источники».

https://news.jeps.ru/mneniya/tomas-mann-evrejskie-istochniki-romana-iosif-i-ego-bratya.html