©Альманах "Еврейская Старина"
    года

Loading

Статьи о нем имеются в Википедии, написаны книги на разных языках. В отделе рукописей Колумбийского университета собраны документы. За спасение евреев, связанное с риском для собственной жизни, он удостоен звания «Праведник народов мира» — первый из пяти американцев, кому оно было присвоено. И все-таки, кто бы о нем ни писал, всегда прибавляет: недооцененный, невоспетый, поныне малоизвестный.

Вариан Фрай

«ВЫДАТЬ ПО ТРЕБОВАНИЮ»

Перевод с английского и предисловие Александра Колотова

Посвящается
Анне Кейплс и Полю Хагену, которые эту работу начали;
Франку Кингдону, который ее неизменно поддерживал;
Ингрид Варбург и Гарольду Ораму, без которых она была бы неосуществима;
и всем тем, кто в Швейцарии, Франции, Испании, Португалии, Африке делали ее — не думая о себе, порою рискуя жизнью

Я всегда полагал, что то, что мы делали для беженцев во Франции, сродни солдатскому долгу выносить раненых товарищей с поля боя, пусть даже подвергая опасности свою жизнь. Может быть, кто-то умрет. Может быть, останется инвалидом. А кто-то выживет и станет лучшим бойцом благодаря обретенному боевому опыту. Но выносить нужно всех. Хотя бы пытаться.

Из разговора с Бимишем.

От переводчика

Александр Колотов

Обычно, назвав имя Фрая, немедленно добавляют: человек, который спас от гибели Марка Шагала, Лиона Фейхтвангера, Генриха Манна… Жака Липшица, Андре Бретона, Макса Эрнста… Перечень звездных имен порой мешает оценить масштаб свершенного подвига.

Везде цитируется рассказ о том, как в июне 1940, когда Франция перестала существовать, в Нью-Йорке собрались несколько десятков американских и европейских интеллигентов и основали Комитет Немедленного Спасения (Emergency Rescue Committee). Цель — спасти культурную элиту захваченной фашизмом Европы  от полного физического уничтожения.

То, что немцы не остановятся ни перед чем, сомнений не вызывало. Окончательную ясность вносила статья 19 франко-немецкого соглашения о перемирии: «Французское правительство обязано по предъявляемому Германией поимённому требованию выдавать всех немцев, находящихся во Франции, а также во французских владениях…» Под «немцами» понимались все, жившие на захваченных Германией территориях и не преклонявшиеся перед идеей о высшей расе и ее праве указывать другим, чем жить и как мыслить.

Можно основать комитет, собрать деньги, составить список тех, на чье спасение эти деньги пойдут. Оставалось найти того, кто будет на месте претворять решения в жизнь.

Как выяснилось, ехать в разгромленную Европу никто не рвался, и вот тогда один из основателей Комитета, журналист, сказал, что если не найдут никого другого, то он готов. Собственно, работы немного: за три-четыре недели организовать переезд в США Конрада Гейдена — автора первой биографии Гитлера; писательницы Герты Паули — сестры великого физика Вольфганга Паули; Джузеппе Модильяни — бывшего министра Итальянской республики и брата художника… Порядка 200 имен.

В середине августа 1940 Вариан Фрай приезжает в Марсель.

Время составления планов кончилось, реальность вступила в свои права.

Марсель, фактическая столица неоккупированной зоны Франции, переполнен беженцами. Элеонора Рузвельт, первая леди США, готова принять участие и хлопотать о визах для поименованных в списке. А тысячи остальных?

И Вариан Фрай определяет свою позицию: он приехал не для рапортов и отчетов. Он приехал спасать людей. Его волнует не выполнение инструкций, а горе и отчаяние тех, кто потерял все, включая надежду.

Спасение подразумевает возможность уехать из Франции. Нужна въездная виза куда угодно, в Америку, Мексику, хоть в Китай! И необходима выездная из Франции, которые марионеточная власть не дает, чтобы никто не ускользнул от Статьи 19.

Выбранная позиция диктует логику поведения:

Надо спасать людей. Спастись можно, только имея документы, ergo, если законные документы недоступны, нужны поддельные. Когда нет законных путей, нужно налаживать связь с теми, кому закон не указ. И ничем не примечательный журналист организует подпольную сеть для вывоза беженцев, заводит дружбу с контрабандистами и гангстерами, находит умельцев для изготовления фальшивых паспортов и печатей.

Нормальный американец, насколько он охотнее остался бы в рамках писаного закона!

Не получается. Противоречит выбранной позиции и совести.

Он воевал на два фронта, один против немцев и их пособников, второй против американской бюрократии.

Прошел месяц его начальной командировки. Прошел еще год. Его, наконец, с благословения Госдепа схватили и под конвоем выбросили из Франции. За эти 13 месяцев он спас от полутора до двух тысяч человек.

Статьи о нем имеются в Википедии, написаны книги на разных языках. В отделе рукописей Колумбийского университета собраны документы. За спасение евреев, связанное с риском для собственной жизни, он удостоен звания «Праведник народов мира» — первый из пяти американцев, кому оно было присвоено. И все-таки, кто бы о нем ни писал, всегда прибавляет: недооцененный, невоспетый, поныне малоизвестный.

Наверное, это объяснимо. Его поведение, его верность понятию о благородстве души и о гуманности изумляют. Со всех фотографий на нас смотрит лицо интеллигентного человека — без вызова, без бравады. Он сам определил себе задачу и не считал возможным уклониться от ее выполнения, а компромиссов для него попросту не было.

Когда его выслали из Франции и он вернулся в Нью-Йорк, он принял предложение написать книгу. Написал и отложил публикацию на два года: война в Европе не кончилась, гестапо оставалось всесильно, большая часть его друзей и помощников примкнули к Сопротивлению. Многие имена нельзя было называть.

Книга, наконец, вышла в 1945. Ее название, «Surrender on Demand» — «Выдать по требованию» — прямая цитата из той же статьи 19.

Дневник? Нет, Фрай не вел дневников. Он регулярно уничтожал все записи, всегда готовый к обыску и аресту. Можно лишь удивляться количеству подробностей, которые он удержал в памяти.

Книга то превращается в остросюжетный детектив, где никакой Шерлок не разгадает интригу заранее, то переходит в перечисление: встретил, поговорил, допрошен, телеграфировал. Вызволил из тюрьмы.

И так сцена за сценой, месяц за месяцем, чтобы не пропала память о страшном времени и о людях — героях, злодеях, жертвах.

Огромный город, живущий ожиданием вражеской оккупации. Невозможность найти нормальное жилье. Люди, слетавшиеся на его ясный огонь, чтобы работать, рискуя жизнью. Как сказал один из его сотрудников, «если уж погибать, так за что-то стóящее!» Пешие переходы через Пиренеи в Испанию. Уголовный мир марсельского порта. Удачи, провалы, и непрерывный поиск новых путей. Поиски новых способов для спасения тех, у кого осталась единственная надежда — надежда на чудесное избавление.

Он знал, что благодаря ему уцелело множество людей. Он знал, как много вопреки его усилиям было убито. Спасенные влились в новую жизнь. Погибшие остались перед его глазами навек.

На просьбу или приказ вернуться в США, он всякий раз отвечал: «Бросить тех, для кого я воплощаю последнюю надежду — то же, что бросить в беде моих детей».

Когда стирается память о героях и подвиге, стирается иммунитет к злу. Теперь его живой голос звучит и по-русски. Да будет он услышан всеми, кому важна связь между прошлым и настоящим, прошлым и будущим.

Моя благодарность

Когда я взялся за перевод, меня ошеломила лавина имен, о которых пишет и вспоминает Вариан Фрай. Я понял, что без хотя бы краткого пояснения о каждом, мои усилия не достигнут цели.

Не все были мной найдены, но удивляться можно скорее тому, что удалось столь многих найти и понять, кто это и чем остался в истории. Когда же пояснения стали складываться в нечто единое, помимо информативной, начала вырисовываться художественная функция этого корпуса комментариев.

И мне приятно назвать здесь тех, кто помогал мне в огромном поиске, без чьей щедрой помощи моя работа оказалась бы существенно ниже уровнем:

Рафаил Шустерович
Леонид Шеффер
Александра Гербина
Илья Славин
Кристоф Брун
Игорь Юдович
Зинаида Малинская
Елена Баевская
Георгий Колотов
Марина Эпштейн
Михаил Яхилевич
Марина Бородицкая
Татьяна Черницкая
Liora Meron
Александра Виндичанская

Если чье-то имя случайно выпало из списка, пусть он или она простит мне оплошность.

И последнее.

За 40 с лишним лет у меня нет ни одного перевода, который не прошел бы через внимательное, порой критическое, прочтение моей жены Лены. Она всегда поддерживала меня в работе, мы вместе радовались удачным находкам и решениям, вместе вживались в миры, созданные на других языках. Но перевод книги Вариана Фрая стоит отдельно от всего, что у  нас было до сих пор. Два, если не три, года мы с ней жили этими страницами такой далекой и такой недавней истории, и повторяли, что нет ни настоящего, ни будущего, если забывать прошлое. Вместе мы стремились к тому, чтобы прошлое не забылось, ибо нельзя не помнить об изумленном восклицании Шиллера:

«Сколько великих людей породил этот мрак!»

А. Колотов

Предисловие

Вариан Фрай

Вариан Фрай

Падение Франции в июне 1940 года было не просто разгромом. В результате военного поражения Франция превратилась в гигантскую мышеловку. С момента русской революции 1917 г., а на самом деле гораздо раньше, Франция с готовностью предоставляла убежище всем европейским беженцам. Сменялось ли где-нибудь правительство или вторгались вражеские войска, Франция открывала свои объятия всем, кто вынужден был бежать, спасаясь от гибели. Русские белогвардейцы или меньшевики, итальянские либералы, республиканцы или социалисты, немцы — сторонники любых партий, кроме нацистской, австрийцы всех взглядов и устремлений, от монархистов до коммунистов, испанцы — левые и республиканцы, чехи, поляки, голландцы, бельгийцы — все находили во Франции надежный приют.

Гитлеровское вторжение уничтожило французскую армию как передний край обороны против фашистских держав, а перемирие оставило немецких беженцев на произвол врага. Ни один человек демократических или левых взглядов не имел оснований доверять оказавшемуся у власти новому, откровенно профашистскому правительству.

Когда мир узнал, что перемирие между Францией и Германией, заключенное в июне 1940 г., включает статью о «выдаче по требованию» немецких беженцев[1], несколько американцев и европейских эмигрантов, возмущенных беспрецедентным нарушением права на убежище и уверенных в необходимости взаимной помощи между приверженцами демократии независимо от их национальности, сформировала Комитет Немедленного Спасения[2]. Единственной его целью было срочное вызволение из Франции противников нацистского режима и представителей интеллигенции — прежде, чем до них дотянутся гестапо, ОВРА или сегуридад.[3] После нескольких недель безуспешных поисков подходящего кандидата для работы во Франции, выбор Комитета пал на меня.[4] У меня не было опыта в работе с беженцами и никакого — в работе в условиях подполья, но я согласился, потому что, как и другие члены Комитета, верил в необходимость демократической солидарности в нашем мире. На моих глазах демократические правительства в Европе сметались одно за другим: сперва в Италии, потом в Германии, в Австрии, за Австрией последовала Испания, за ними Чехословакия, Норвегия, Голландия, Бельгия, Франция. Но я по-прежнему твердо знал, что демократия, если вообще уцелеет, обязана стать главной политической силой нашего мира. Так я тогда думал, так чувствовал.

Эмоциональная составляющая была для меня также очень сильна. Среди тех, кто попал в капкан, были писатели, художники, скульпторы, чьими работами я восхищался: Франц Верфель, Лион Фейхтвангер, Марк Шагал, Макс Эрнст, Жак Липшиц. Многих из них я любил и знал, ко всем испытывал признательность за наслаждение, доставленное мне их творчеством. Теперь, когда они были в опасности, я был обязан помочь им, если смогу, так же, как они, сами того не зная, помогали мне в прошлом.

Кроме того, я был обязан отправиться летом 1940 г. во Францию ради австрийских и немецких социалистов, из искреннего сочувствия к их мыслям и делам, в особенности, за проекты рабочих жилых кварталов, построенных ими в 1920‑е. Я мог не соглашаться с их идеологией или методами, но увидав эти городские застройки, понял, что сердцем я с ними.[5]

И, наконец, я не понаслышке знал, что означала победа Гитлера. В 1935 я, побывав в Германии, вдохнул гнетущую атмосферу гитлеровского режима. Я разговаривал с евреями и антифашистами, видел их тревогу и беспомощность и ощутил, что значит бесправие. В Берлине на Курфюрстендам я в первый раз увидал еврейский погром.[6] Я видел собственными глазами, как банды нацистских молодчиков громят еврейские кафе, с ужасом смотрел, как выволакивают на улицу хозяев и гонят рыдающих, доведенных до истерики женщин, сбивают с ног стариков и бьют их сапогами в лицо. Если теперь, когда они захватили Францию, у меня был хоть малейший шанс спасти кого-нибудь из их жертв, я не мог оставаться в стороне.

Вариан Фрай в Берлине, 1935

Вариан Фрай в Берлине, 1935

Так, по ряду причин и по случайному стечению обстоятельств, я в августе 1940 выехал во Францию из Нью-Йорка с секретной миссией. Многие из моих друзей меня отговаривали, считая ее слишком опасной. Я вез с собой списки тех, кого надо было спасать, в моей голове роились планы действий. В моих списках числились двести с чем-то имен. Позже к ним прибавились многие сотни.

Я искренне полагал, что смогу управиться за один месяц. Я прожил там месяц и еще год, а когда (не по своей воле!) уезжал, работа была далека от завершения.

Я записал историю моих тринадцати месяцев и того, что за ними последовало. Читатели, интересующиеся работой Комитета Немедленного Спасения, поймут, почему о ней нельзя было рассказывать раньше. Это рассказ о нелегальной работе под носом у гестапо, и после того, как я вернулся в благополучную Америку, многие ее участники еще долго оставались во Франции под угрозой ареста. Публиковать что-либо раньше, когда гестапо продолжало оставаться всесильным, значило обречь товарищей и друзей на тюрьму, а может быть, и на смерть.

Вариан Фрай,
Нью-Йорк, январь 1945

1. Конспиративный отель «Сплендид»

Такси у вокзала не было, зато толпилось много носильщиков. Один взял мои чемоданы.

— Куда? — спросил он.

— «Сплендид», — ответил я.

— А номер у вас заказан?

— Нет.

— Вас там не поселят, — сказал он. — Лучше попробуйте «Свисс» — единственный отель в городе, где есть свободные номера. Все занято беженцами.

— Я все-таки попытаюсь.

Мы перешли улицу и по широким ступеням парадной лестницы спустились на Афинский бульвар. Отель «Сплендид» располагался в первом большом здании по правую руку. Свободных мест не было, но я попросил записать мое имя и, если освободится какой-нибудь номер, оставить его за мной, после чего последовал совету носильщика, и мы пошли к «Свисс». У него, конечно, был с ними договор.

«Свисс» был семейным отелем, которых не счесть во Франции. Внутри стоял крепкий запах канализации и чеснока, но там был свободный номер, и я его занял. На фоне темно-зеленых стен и красных шестиугольников паркета, сияя белизной, красовалось смывное биде. Из окна, выходившего на центральный марсельский вокзал, Сен-Шарль, открывался вид на величественные ступени вокзала, садик, притулившийся рядом, писсуар возле парапета и неизбежную рекламу «Амер Пикон»[7].

Вариан Фрай незадолго до отъезда во Францию

Вариан Фрай незадолго до отъезда во Францию

После обеда я пошел в американское консульство. У женщины за конторкой на втором этаже были выбеленные волосы, темно-синие ресницы и неестественный блеск в глазах. При разговоре она кокетливо подмигивала и щурилась. Когда я сказал, что мне нужен консул по вопросу о визах, она протянула мне листок бумаги с адресом и посоветовала сесть на трамвай в сторону Монредона[8].

Трамвай был переполнен. Я показал записку кондуктору.

— Все там выходят, — сказал кондуктор. — Не ошибетесь.

Я огляделся. По растерянным взглядам и по состоянию костюмов понял, что больше половины пассажиров составляли беженцы.

По широкому проспекту Прадо мы выехали к морю, свернули налево и ехали минут пятнадцать-двадцать вдоль берега. Был жаркий августовский день. Погода и ландшафт напомнили мне средиземноморское побережье возле Афин — серые каменистые холмы, сгрудившиеся дома, пинии, финиковые пальмы, пыль, сухая жара. Из-за жары меня все время клонило в сон.

Доехав до Монредона, трамвай остановился. Все вышли. К визовому отделу вела длинная аллея, обсаженная платанами. Под деревьями были прокопаны узкие ирригационные каналы. Беженцы шли торопливо, поднимая на ходу облако удушливой пыли. Я шел за ними в тени деревьев, наслаждаясь прохладой и мирным журчанием воды, стекающей по каналам в море.

В конце аллеи, у кирпичного дома, собралась толпа. В холле, обращенном в приемную, не хватало скамеек, люди выплескивались на веранду, кто-то сидел на парапете, болтая ногами в воздухе.

Я вошел внутрь и остановился у открытой двери в центральный зал. Ко мне подошел хмурый молодой человек с бульдожьей челюстью.

— Вы что проталкиваетесь впереди всех? — рявкнул он по-французски. — Идите на свое место и ждите очереди!

Когда я объяснил, что я американский гражданин и пришел выяснить про визы, предоставленные в распоряжение моему Комитету, его манера, как по волшебству, изменилась.

— Прошу прощения, сэр, — теперь он говорил по-английски, причем чрезвычайно вежливо. — Я же не знал, что вы американец.

Я протянул ему визитную карточку.

— Входите, я передам консулу вашу карточку, — он предложил мне сесть у широкого письменного стола.

Я сел. В комнате стояло пять или шесть столов красного дерева, за ними несколько рядов металлических зеленых шкафов с каталогами. Окна остекленного эркера смотрели на лужайки и деревья парка Шато-Пастре[9], за которым виднелись горы и море. Из холла доносился гул сотни голосов. Там говорили по-французски и по-немецки.

Через минут десять к моему столу подбежал молоденький вице-консул.

— Как вы сюда попали? — он сорвался на крик. — Идите в приемную, ваше место в приемной!

Не говоря ни слова, я встал, вышел в приемную, просидел в ней два часа и вернулся в Марсель.

— 2 —

В тот вечер я ужинал с Францем Верфелем[10] и его женой. Я в Лиссабоне встречался с его сестрой и получил от нее их адрес. Они жили в отеле «Дю-Лувр-э-Де-ля-Пэ» на улице Канебьер, под фамилией одного из прежних мужей г‑жи Верфель — композитора Густава Малера. В отеле их окружала атмосфера таинственности, и мне пришлось ждать, чтобы получить дозволение пройти к ним в номер. Когда я поднялся по лестнице, выяснилось, что они меня давно ждут.

Верфель выглядел точно как на фотографиях: грузный, приземистый, бледный, точь-в-точь полупустой мешок муки. Волосы были на макушке жидкими, а по бокам головы чересчур длинными. В шелковом халате и шлепанцах, он, едва умещаясь, сидел на золоченом стульчике. Он очень обрадовался мне, но был озабочен мыслью, не мог ли кто-нибудь еще узнать, что он здесь.

Фрау Верфель сохраняла спокойствие. Она принесла коробку шоколадных конфет и бутылку «Бенедиктина», разлила ликер по бокалам.

Они бежали из Парижа в Лурд, ища, по их словам, защиту у Церкви. Там Верфель начал новый роман «Песнь о Бернадетте». Поняв, что, сидя в Лурде, они не смогут покинуть Францию, они переехали в Марсель, где в консульстве их ждали американские визы.

Въездные визы в Америку они получили, но что дальше? Подали прошение о выездных визах из Франции — ответом было молчание. Ждать или уезжать без виз? Верфель надеялся, что, несмотря на закрытую границу, сможет раздобыть визы. Фрау Верфель склонялась к тому, чтобы попытать счастья без виз, как делали остальные. Теперь они ждали от меня совета и помощи.

— Вы должны нас спасти, мистер Фрай, — сказал Верфель по-английски с сильным австрийским акцентом.

— Oh, ja,[11] вы должны нас спасти, — отозвалась фрау Верфель, как эхо, и тут же, с сияющей улыбкой:

— Еще «Бенедиктин», ja? — и налила полбокала прежде, чем я успел отказаться.

Мы ужинали в «Бассо», шикарном дорогом ресторане в Старом Порту. Альма и Франц, не умолкая, описывали ужасы бегства. Потом мы вернулись в отель, где они решили непременно заказать бутылку шампанского. Мы пили шампанское и обсуждали, как им бежать из Франции.

Я объяснил, что только что приехал и не успел еще ни в чем разобраться. Они слышали рассказы про беженцев, которые пробирались к границе и благополучно пересекали ее, но что с ними происходило в Испании? Они боялись, что бóльшую часть из них хватали и выдавали гестапо. Да и разъезжать без разрешения по Франции тоже было рискованно. В Марселе полиция могла их арестовать и отправить в Германию. Все было так запутано! Что же им делать?!

Я честно признался, что не знаю, и посоветовал поменьше выходить из отеля, пока я не смогу оценить шансы на успех.

Реальность же состояла в том, что я понятия не имел, с какой стороны подступиться к моей задаче. Меня прислали в Марсель с заданием найти и спасти такого-то, таких-то, таких-то… Как? Где их найти? Что делать, когда найду их?

— 3 —

Все эти вопросы требовали немедленного ответа, и первый человек, с кем следовало посоветоваться, был Франк Бон[12]. Вскоре после разгрома Франции, Американская Федерация Труда[13] добилась от Государственного Департамента согласия на выдачу в срочном порядке виз большому количеству профсоюзных деятелей Европы, и Франка Бона послали в Марсель, чтобы он помог им выбраться. Мне дали его имя накануне отъезда из Нью-Йорка, назвав еще двух-трех американцев, тоже уже находившихся во Франции.

На следующее утро я встретился с ним в маленьком номере на третьем этаже отеля «Сплендид». Я постучал в дверь, он открыл, я представился и объяснил, кто я и зачем приехал в Марсель. Он крепко сжал мою руку, рывком втянул меня через порог и, не отпуская руки, заговорил тоном церковного проповедника:

— О, как хорошо, что вы уже здесь! Вы не представляете, как нам нужна помощь. Нет, но до чего же я рад, что вы здесь!

 В комнате было несколько беженцев из Германии. Все стояли. Бон представил меня им по-немецки:

— Genossin Бирман[14] — товарищ Фрай, Genosse Фрай. Genosse Гейне — товарищ Фрай.

Я вздрогнул, услышав, что меня назвали «товарищем», да еще в вишистской Франции, но ничего не сказал и обменялся со всеми рукопожатием. Потом кто-то сказал:

— Садитесь, пожалуйста, — и все сели.

Я оглядел присутствующих и шепотом обратился к Бону:

— Здесь можно нормально разговаривать?

— Не беспокойтесь, — громко ответил он. — Можете говорить, не таясь.

— Ладно, — сказал я, — тогда вы, может быть, проясните мне, что тут за ситуация и как мне нужно себя вести.

— Да, разумеется, — ответил Бон. — Тут… в общем-то, тут все просто. Для нас, чем больше неразберихи вокруг, тем лучше. Французы не дают беженцам выездных виз, им сложно даже добраться до Марселя, чтобы получить готовые американские визы на руки. Но полиция не обращает на них внимания, да и гестапо ими покамест не занимается. Они как бы получили отсрочку. Насколько мы сумели понять, переезжать с места на место без пропусков, в общем, как правило, можно. У кого есть «заморская» виза, получает транзитную через Испанию или и Португалию, и остается перейти границу пешком.

— И никого не хватают? — спросил я.

— Пока, на сегодняшний день, нет, — ответил Гейне. — Полиция относится с сочувствием. Многие комиссары из пограничников жалеют тех, у кого нет виз, и позволяют переехать границу на поезде, если никто не видит и рядом нет других полицейских. Как кому повезет. Нарвешься на хорошего полицейского — проедешь, нарвешься на плохого — иди пешком.

— Легче всего молодым парням, которые выглядят так, будто они едут присоединиться к де Голлю, — сказала Бирман с оттенком горечи в голосе.

Я перебил:

— Но если все так просто, почему не все до сих пор уехали?

— Просто, да не просто, дружище, — ответил Бон. — Во-первых, многие ждут заокеанских виз. Многие сидят в концлагерях.[15] Слишком заметные фигуры боятся ехать через Испанию, боятся, что их арестуют и отправят в Германию.

— А что с поддельными паспортами, — спросил я, — их трудно достать?

— Достать легко, — сказал Бон, — но дело в том, что те, кому угрожает опасность, боятся, что их разоблачат. Возьмите, например, Рудольфа Брейтшейда[16], лидера социал-демократического крыла рейхстага. Он многие годы был в Германии на виду и убежден, что не успеет сделать в Испании несколько шагов, как его опознают. И то же с Хильфердингом[17], Модильяни[18], да мало ли кем еще.

— Давайте, посмотрим, — я вытащил список профсоюзных руководителей. — Кто такие Хильфердинг и Модильяни?

— Хильфердинг — бывший министр финансов Германии, Модильяни — бывший руководитель Итальянской социалистической партии.

— Родной брат художника, — вставил кто-то. — Знаете, который рисовал вытянутые женские физиономии.

— Они здесь, в Марселе? — спросил я.

— Здесь, — сказал Бон. — Здесь, и ждут случая убраться отсюда.

— Кто-нибудь представляет, как?

Не вставая, Бон подался вперед и приблизил ко мне лицо почти вплотную.

— Морем, — проговорил он громким театральным шепотом. — Я прорабатываю детали. Пока не могу рассказать все, но буду держать вас в курсе. Многое должно проясниться в ближайшие дни.

— Допустим, — сказал я, — а как насчет конспирации? Когда я уезжал из Нью-Йорка, Поль Хаген[19], и еще кое-кто с опытом подпольной работы, напомнили, что необходимо продумать версию прикрытия, невинные объяснения для наших занятий. У вас что-нибудь есть?

— Это необходимо в Германии, — ответил Бон. — Здесь пока нет. Я делаю все открыто, и полиция ни разу не придиралась.

— Что, прямо в открытую?

В моем голосе явно прозвучало недоумение. Все разом бросились отвечать. В конце концов слово осталось за геноссе Гейне.

— Не совсем, — сказал он. — Абсолютная секретность необходима, когда речь идет о переходе границы через горы или морским путем, или про фальшивые паспорта. Доктор Бон имеет в виду, что он встречается с беженцами прямо здесь. Когда нас спрашивают, что мы тут делаем, мы отвечаем, что помогаем им получить визы и выдаем денежное пособие.

— Поскольку это никем не запрещено, французская полиция не вмешивается, — добавил Бон. — На самом деле, мы, конечно, пытаемся вызволить бедолаг отсюда, только не трубим об этом на перекрестках.

— А консульство? — продолжал я. — Американское консульство хоть как-то принимает участие?

— О, и еще как, — сказал Бон. — Не сомневайтесь, если с нами что-то случится, они за нас горой встанут.

— Да? Вчера у меня сложилось иное мнение.

И я рассказал про поездку в Монредон.

— А, ерунда! Может, Гарри Бингема[20] не было, или его помощник не понял, кто вы. Гарри — вице-консул и отвечает за визы, отец его был сенатором от Коннектикута, а брат, по-моему, редактирует «Коммон Сенс».[21] Вообще, Гарри замечательный парень. Он делает все, чтобы нам помочь, не нарушая американских законов. А вот у самого консула нервы то и дело сдают, но я все равно думаю, что он за нас.

— Словом, — сказал я, — я вижу, что дела не так плохи, как кажется кое-кому в Штатах.

— И да, и нет, — сказал Бон. — В любом случае, время дорого. Все может резко перемениться, и перемены будут не к лучшему.

— Ну, хорошо, — сказал я, — с чего начнем? Нам нужно договориться о правилах совместной работы, например, поделить подопечных.

— Согласен, — ответил Бон. — Давайте так: вы, скажем, займетесь писателями, художниками и левой молодежью, а профсоюзные деятели и социалисты постарше остаются на нас. В этой комнате Бедржих Гейне[22] — член исполнительного комитета социал-демократической партии, а Эрика Бирман — секретарь Брейтшейда. Мы так и работаем втроем. Кого-нибудь из нас всегда можно застать, так что приходите в любой момент.

— Отлично, — сказал я. — Стало быть, вы занимаетесь Брейтшейдом, Хильфердингом и Модильяни, а я Верфелем, Фейхтвангером и Гейденом[23]. Кстати, кто-нибудь знает, где Гейден и Фейхтвангер?

— Гейден, по-моему, в Монтобане, — ответил Гейне, — а что с Фейхтвангером, понятия не имею. Говорят, он в Швейцарии. Прошедшей весной его посадили в лагерь Сент-Никола, но после заключения перемирия он бежал, и где он, никто не знает.

— Э-э-хм-м, — Бон прочистил горло. — А вот об этом давайте с глазу на глаз.

Мы вышли и прошли в ванную, он закрыл за собой дверь и продолжал:

— Я обещал Гарри Бингему ни с кем ни полслова, но против вас он бы не возражал. Фейхтвангера вызволил из лагеря лично Гарри. Обговорил заранее все с его женой, та передала мужу, и… Главная удача, что она была на свободе. Через несколько дней после заключения перемирия, Гарри на автомобиле подъехал к месту, докуда заключенным разрешалось выходить, чтобы размять ноги и искупаться в реке, там к нему подошли Фейхтвангеры. Гарри для него захватил с собой женское платье, Фейхтвангер переоделся и Гарри отвез его в Марсель.

— Ничего себе, — сказал я. — Ай да Гарри! Где же сейчас Фейхтвангер?

— На вилле у Бингема.

— Вы думали, как его отправить из Франции?

— Нет, — сказал Бон. — Это теперь ваша забота. Хотите — можете посадить его на мое судно.

— Хорошо, — сказал я, — я посажу на вашу посудину Верфеля и Фейхтвангера.

— 4 —

Поговорив с Боном, я изменил план действий. Вместо того, чтобы колесить на велосипеде по южной Франции, представляясь сотрудником благотворительных фондов, а на самом деле выискивая беженцев, внесенных в мой список и помогая им выехать, я, по примеру Бона, обустрою штаб-квартиру в отеле «Сплендид» и беженцы начнут приходить ко мне сами. Бон снял мне такой же номер, как у него. Я в тот же день переехал и разослал письма всем беженцам, чьи адреса у меня были. Я написал, что я приехал из Штатов, привез им важное сообщение и жду их в Марселе. Какие-то адреса были еще у Бона. Кое-кого из списков он уже повидал, о некоторых у него и его помощников, Эрики Бирман и Бедржиха Гейне, была какая-то информация, но большинство пропали бесследно. Никто не знал, где они и что с ними стало.

Вариан Фрай в Марселе

Вариан Фрай в Марселе

На следующий день стали приходить беженцы. Многие прошли через ад, у них не выдерживали нервы, запасы мужества были исчерпаны полностью. Когда началась война, их бросали в концлагеря, потом отпускали, потом, когда в мае немцы перешли в наступление, опять арестовывали. В концлагерях они с ужасом наблюдали, как вермахт подкатывался все ближе. Нередко им удавалось ускользнуть буквально в последний миг, и тогда они присоединялись к великому исходу на юг, порою проходя сотни километров, чтобы спастись от немецкой армии.

Многие, особенно немцы и австрийцы по происхождению, думали, что скрип автомобильных тормозов у входной двери, шаги на лестнице, стук в дверь — все это для них означало только одно: полиция пришла схватить их и выдать гестапо. Они метались из угла в угол, не зная, как вырваться из паутины. Отчаянно искавшие любого выхода, они оказывались легкой добычей шантажистов и жуликов. Случалось, что под давлением диких слухов и фантастических рассказов истерзанные нервы не выдерживали, и они срывались по пустякам.

Многие верили, что немцы займут свободную зону в определенный день и час, обычно «на следующей неделе». Они знали не только точное время, но и сколько дивизий примут участие в операции. Им кто-то говорил (после чего не оставалось места сомнениям), что испанская граница перекрыта сенегальскими часовыми, и беженцам через нее больше не перейти. Они нисколько не сомневались, что гестапо рыщет по всем закоулкам свободной зоны, Лавалю передан список из сотен имен, и он уже приказал немедленно всех арестовать.

Тревога охватила не только немцев и австрийцев. Луиса Компаньиса, руководителя каталонских профсоюзов, выследили не то в Бельгии, не то на оккупированной территории Франции, вывезли в Испанию и без церемоний удавили гарротой.[24] Французская полиция вела себя по отношению к иностранцам с бессмысленной жестокостью, не вызывая в них желания задерживаться во Франции.

Особенно скверная ситуация складывалась в больших городах, таких как Марсель, где беженцев было много, состав их постоянно менялся, из-за чего для полиции создавалась нервная обстановка, и полицейские власти часто проводили массовые аресты прямо на улицах. Эти внезапные акции именовались rafles, облавы[25]. Предугадать, где и когда произойдет облава, было невозможно. Они случались то на Канебьер средь бела дня, то в кафе или гостинице после наступления темноты. Одно было гарантировано: если тебя схватили и у тебя документы в порядке, ты проведешь в тюрьме несколько дней. Если же нет, отправишься из тюрьмы в лагерь.

— 5 —

Мне повезло. Первые пришедшие ко мне беженцы были немецкие социалисты — друзья Поля Хагена, и молодые социалисты из Австрии. Они были молоды, сильны и отважны. Многие уже получили американские визы. Они нуждались только в деньгах. Если у них будут деньги на то, чтобы добраться до Лиссабона, их не остановит ни французская полиция, ни испанская, ни даже гестапо в Испании. Они добудут транзитные визы через Португалию и Испанию, и перейдут границу пешком.

Я дал им денег, и они ушли. Все добрались до Лиссабона. Все прошло просто и легко.

Один из них дал мне карту границы и показал, как они перейдут ее. На карте было нанесено кладбище в Сербере и тропинка вдоль кладбищенской стены. Граница обозначалась крестиками, а маршрут обхода французских пограничных постов стрелками. Я спрятал карту за зеркалом в одежном шкафу, чтобы показывать тем, кто не знает дорогу.

В Испании, по их словам, первым делом следовало явиться в испанскую службу пограничной охраны, и не идти дальше, не получив испанскую печать со словом Entrada в паспорте, иначе вас арестуют за незаконный въезд в страну. Если же вы явились на пограничный пост и заявили о наличии денег в кармане, бояться нечего. Испанцев, кажется, вовсе не интересовало, есть у вас французская выездная виза, или нет. Их интересовала транзитная виза и, главным образом, деньги. С транзитной визой и деньгами в Испанию можно въезжать и путешествовать по ней без ограничений. Никто не слышал про аресты в Испании. Слухи ходили разные, но ничего достоверного известно не было.

Испанские консульства в Марселе, Тулузе и Перпиньяне ставили транзитные визы при предъявлении паспортов с транзитными португальскими визами, а португальские консульства давали визы всем, кто мог доказать, что не собирается оставаться в Португалии. Беженцы без американских виз обзаводились китайскими или сиамскими, затем получали португальские и могли дожидаться американских виз в Лиссабоне, а не во Франции.

Китайские визы были заполнены по-китайски за исключением слов «100 франков». Те, кто умел читать по-китайски, говорили, что в действительности на «визе» было написано: «Данное лицо ни при каких обстоятельствах не может въехать в Китай». Сиамские визы были вполне нормальными, хотя добраться из Португалии в Сиам было немыслимо без получения множества промежуточных и абсолютно недоступных транзитных виз. Но на тот момент португальские консулы давали транзитные визы через Португалию владельцам сиамских виз так, как будто из Лиссабона пароходы регулярно ходили в Бангкок. Имея на руках испанскую и португальскую визу, добраться до Лиссабона было несложно.

Полиция на марсельском вокзале проверяла документы только у приезжающих. Если вы хотели выйти из вокзала в город, можно было избежать встречи с полицией, пройдя в вокзальный ресторан, а оттуда через служебный коридор в отель «Терминус». Если бы кто-нибудь спросил, что вам тут надо (чего ни разу не было), было достаточно сказать, что ищете телефон или хотите помыть руки. А из отеля вы, как и любой постоялец, могли выйти на улицу.

Конечно, опасность поджидала повсюду. Иностранцы не могли перемещаться по Франции иначе, как с пропуском, выданным военными властями. Систематически документы проверялись только в Марселе, но на случайную проверку можно было нарваться везде — на вокзалах, в поездах и даже прямо на улицах. Иностранца без пропуска чаще всего отправляли в концлагерь, выйти откуда, если вообще удавалось, то совершенно неизвестно, когда. Тем временем гестапо, если человек был у них в розыске, могло там его взять без труда. Если он жил в отеле, у него еще был шанс ускользнуть, но и в отелях требовалось заполнение форм, немедленно передаваемых в полицию. Лучше всего было прятаться или у друзей, или в борделях.

Кроме того, иностранца могли арестовать при переходе границы без выездной визы из Франции, что также являлось серьезным преступлением, которое вело прямиком в лагерь. До сих пор этого не случалось, но и гарантий на будущее никаких не было.

Пытаться покинуть Францию без выездной визы было действительно опасно, и кое-кто из беженцев попросту отказывался от этого, предпочитая риск, связанный с бездействием, опасностям, связанным с попыткой уехать. Самая трудная часть моей тогдашней работы состояла в необходимости убеждать их, что все-таки им лучше исчезнуть. Их била крупная дрожь при мысли о том, чтобы остаться, но мысль об отъезде вводила в панический ступор. Сегодня им вручали визы и паспорта, а через месяц они все еще сидели в кафе и ждали, когда же, наконец, их схватит полиция.

— 6 —

Разумеется, не все так себя вели. Громадное большинство беженцев стремилось уехать. Они приходили ко мне в маленькую комнатку в дальнем углу четвертого этажа отеля «Сплендид», и я им давал деньги, советы и — надежду. Тем, у кого была виза, я объяснял, как пересечь границу. Когда они вставали, чтобы уйти, я пожимал им руку и говорил:

— До скорой встречи в Нью-Йорке.

Те, в ком надежда уже угасла, слушали меня с нескрываемым недоверием, но сказанная решительным тоном короткая фраза часто восстанавливала в них веру в будущее. Ведь если этот американец предполагает скоро встретиться в Нью-Йорке, так он, наверно, знает, о чем говорит!

Сложнее обстояли дела с теми, у кого визы не было. Кто не боялся гестапо, мог ждать спокойно. Я посылал их имена по телеграфу в Нью-Йорк с просьбой ускорить оформление. Другие ждать не могли. Им надо было убраться из Франции без отлагательств. Тем, у кого был паспорт, я помогал получать визы китайские, сиамские, а то и Бельгийского Конго, после чего советовал добраться до Лиссабона и в относительной безопасности ждать утверждения американских виз. У иных не было ни виз, ни паспортов, или, например, паспорта были, но требовались другие, выписанные на вымышленные имена, потому что они боялись, что их под настоящим именем в Испании арестуют.

Хуже всех приходилось «апатридам» — лицам, лишенным немецкого гражданства по указу гитлеровского правительства. Мало того, что у них не было паспортов, им угрожала самая грозная опасность со стороны гестапо, ибо они были известны, как враги нацистского государства. Французские власти выдавали им зеленую складную картонку «Titre de Voyage», «Разрешение перемещаться (по Франции)» — что-то вроде эмигрантского паспорта, но Испания его не признавала за документ, и тот, кто предъявлял его на границе, отправлялся обратно.

К счастью, получателю американской визы одновременно вручали бумажное «Удостоверение взамен паспорта», «Affidavit in Lieu of Passport». До поры до времени это срабатывало, и его обладатели могли перемещаться по Испании под собственным именем. Французские и испанские чиновники считали их американскими гражданами и относились с надлежащим почтением, а я их тогда не опровергал.

Если, однако, американская виза была еще не утверждена, или, скажем, была, но ее владелец не хотел обнаруживать свое имя, то оставался только один способ: фальшивый паспорт. В этом нам помогал чешский консул в Марселе Владимир Вохоч[26], с которым меня свел Дональд Лоури[27]. Лоури относился к французскому филиалу Ассоциации Христианской Молодежи и входил в Общество Американско-Чехословацкой Дружбы. Во время немецкого вторжения он был в Праге и помог многим немцам и чехам выбраться из Чехословакии. Сотрудники чешского консульства в Марселе знали, что Дональд — их верный друг. Я встретился с ним вскоре после приезда, и он познакомил меня с консулом.

Вохоч был дипломат старой школы. Перед падением Праги он занимался кадровой политикой в Европейском отделе чешского министерства иностранных дел, и был профессором Пражского университета. Его не вдохновляла идея раздачи фальшивых паспортов, но он понимал, что оккупированная врагом родина вряд ли будет освобождена исключительно легальными средствами. Он прикладывал все силы ради спасения каждого противника нацизма, потому что это приближало поражение Германии и восстановление независимости Чехословакии. Он лично курировал отъезд чешских волонтеров из Франции с тем, чтобы они присоединялись к британской армии и продолжали борьбу.

По предложению Лоури, я заключил с Вохочем договор: он будет выдавать чешский паспорт всем, за кого я попрошу, а я оплачу ему изготовление новых паспортов, когда у него кончатся средства. Из Праги он, понятное дело, ничего больше не получал, но на положении консула имел право печатать документы во Франции. Паспорта изготовлялись в оккупированной зоне, в Бордо, под носом у немцев. Работали виртуозно: обложки новых паспортов были розовыми в отличие от старых, напечатанных в Праге — зеленых, но это было их единственным отличием.

Оставалось договориться, как передавать готовые паспорта. Лоури жил в отеле «Терминус». Я приходил к нему два раза в неделю и каждый раз приносил ему конверт с фотографиями и данными кандидатов, мы вместе завтракали, и он отдавал мне пакет с предыдущей партией. Я уносил пакет в «Сплендид» и выдавал паспорта беженцам.

(продолжение)

Примечания

[1] Ст. 19: «Все находящиеся под французским арестом немецкие военнопленные и заключенные гражданские лица, в том числе содержащиеся в предварительном заключении и отбывающие наказание, коль скоро они взяты под стражу и осуждены за поступок, совершенный во имя Германской Империи, незамедлительно передаются в руки немецких войск.

Французское правительство обязано по предъявляемому Германией поимённому требованию выдавать всех немцев, находящихся во Франции, а также во французских владениях, колониях, протекторатах и на подмандатных территориях.

Французское правительство обязуется препятствовать выезду немецких военнопленных или гражданских заключенных из Франции во французские владения или заграницу. На уже депортированных за пределы Франции заключенных, нетранспортабельных больных и раненых немецких военнопленных должны быть представлены точные списки с указанием местонахождения этих лиц. Уход за больными и ранеными немецкими военнопленными немецкое командование принимает на себя».

Абзац, выделенный курсивом, был направлен против политических беженцев. Слово «немцы» изначала прилагалось ко всем жителям Рейха, включая захваченные страны, т.е. к немцам, австрийцам, чехам, полякам. Вскоре так стали обозначаться все, кто оказался в пределах досягаемости немецких служб безопасности.

[2] Emergency Rescue Committee.

[3] Гестапо — тайная государственная полиция (geheime Staatspolizei) Германии в период Третьего Рейха. ОВРА — «Орган надзора за антигосударственными проявлениями» — орган политического сыска в Италии с 1927 по 1943 г. Сегуридад — испанская служба безопасности.

[4] Видимо, случайная описка. Комитет основан 25 июня, а уже 27 июня В. Фрай пишет детальное письмо Элеоноре Рузвельт, см. Приложение.

[5] В 1920х социал-демократические правительства Германии и Австрии инициировали массовое строительство городских районов и блоков. Они имели замкнутую структуру: жилые дома по периметру и зеленое пространство внутри. Первые этажи занимали общественные службы (прачечные и т. п.). Застраивались огромные районы в Берлине, Штутгарте и др. В Вене возник район «красная Вена» — по идеологии и из-за красно-кирпичной облицовки. Со сменой власти с левой на правую, а потом приходом Гитлера к власти, строительство прекратилось. Архитекторы разъехались по всему миру и продолжали работу там, где оказывались. Масштабная работа велась в Турции, многие приехали в Россию, где ими были построены большие районы Москвы, Магнитогорск, города Биробиджана. В Израиле построены «Крайот» севернее Хайфы и районы Тель-Авива.

[6] Еврейские погромы на Курфюрстендам происходили, начиная с 1931. Погром с 15 по 19 июля 1935, когда В. Фрай был в командировке в качестве корреспондента в Берлине, был крупнейшим. О нем стало известно заграницей, посыпались протесты. Гитлер отреагировал: начальник берлинской полиции фон Леветцов был уволен, его сменил фон Хельдорф, организатор погрома 1931. По мнению некоторых историков, погром 1935 был использован нацистами для принятия осенью того же года Нюрнбергских законов.

[7] Французский аперитив.

[8] Квартал в восьмом округе Марселя, в 1940 году был пригородом.

[9] Chateau Pastré — дворцово-парковый ансамбль в Монредоне, принадлежавший знатному семейству Пастре. Дворцовое здание построено в 1862 в стиле Людовика XIII. В годы войны тогдашняя хозяйка Лили Пастре (1891—1974) укрывала в нем несколько десятков художников, композиторов, музыкантов. Многие из них были евреями. Некоторым она помогла бежать из Франции. Заняв всю Францию в 1942, немцы ворвались в замок, арестовали обитателей и часть убили. После войны Лили Пастре передала дворец и парк в распоряжение города. Умерла, израсходовав все состояние на благотворительность, большей частью во время войны.

[10] Franz Werfel (1890—1945) — австрийский писатель и драматург, еврей. Писал романы, пьесы, эссе. Пользовался большим успехом, и к концу 1920х стал влиятельной фигурой в литературных кругах. В 1933 его книги были в Берлине сожжены. В 1938 после аншлюса бежал из Вены во Францию. В 1940 В. Фрай провел его через Пиренеи в Испанию. Переехал в США, поселился в Лос-Анжелесе, в 1945 умер там от сердечного приступа.

Alma Mahler Gropius Werfel (1879—1964) — австрийская деятельница культурной и общественной жизни. Была то женой, то музой, то любовницей великого множества творцов современной культуры. Во время бегства от немцев в 1940 спасла большую часть творческого наследия Малера.

[11] «О, да» (нем.)

[12] Dr Frank Bohn (1878—1975) — ветеран американского рабочего движения. Сын немца, бежавшего в Америку после поражения европейской революции 1848. В июле 1940 АФТ (см. ниже) направила Бона в Марсель для помощи беженцам левых взглядов, бежавшим от Гитлера. Вернулся в США в октябре 1940. В 1941 составил для Госдепа меморандум о разнице в настроениях немецких иммигрантов XIX и XX в.в. Последние, по его мнению, подверглись воздействию нацистской пропаганды и могли оказаться потенциально враждебным элементом.

[13] American Federation of Labour — крупнейшее объединение американских профсоюзов.

[14] Erika Bierman (1910—1989) — дочь Германа Мюллера, дважды занимавшего пост рейхсканцлера Германии, в 1920 и 1928. Имела юридическое образование, была секретаршей Рудольфа Брейтшейда, см. ниже.

[15] С началом войны граждане враждебных государств, оказавшиеся на территории Франции, заключались в концентрационные лагеря. Гражданами враждебных государств считались все эмигранты и беженцы из Германии, Австрии, Италии и Испании, включая антифашистов и евреев.

[16] Rudolf Breitscheid (1874—1944) — немецкий социал-демократ. Выдан Германии в 1940. Погиб в Бухенвальде.

[17] Rudolf Hilferding (1877—1941) — австрийский еврей, видный теоретик Немецкой социал-демократической партии. В 1923 году во время гиперинфляции был министром финансов Веймарской республики. После прихода к власти Гитлера эмигрировал. Оказался во Франции. В 1940 выдан немцам вместе с Брейтшейдом и умер в Париже в гестаповской тюрьме. Обстоятельства смерти не установлены.

[18] Giuseppe Modigliani (1872—1947) — один из основателей и член руководства Итальянской социалистической партии.

[19] Paul Hagen (настоящее имя Karl Frank — Карл Франк, 1893—1969) — австрийский еврей, состоял в Австрийской коммунистической партии, перешел в Австрийскую социалистическую рабочую партию. После прихода к власти Гитлера уехал в Прагу, оттуда через несколько лет через Париж и Лондон в США. Там основал общество Американских Друзей Германской Свободы. Именно он предложил кандидатуру Фрая для работы во Франции в 1940 году. После войны работал психоаналитиком.

[20] Hiram Bingham 4th («Гарри») (1903—1988) — американский дипломат. Служил в Китае, Японии, Лондоне, Варшаве. С 1937 вице-консул в Марселе. В 1940—1941, по собственной инициативе, вопреки открыто антисемитским указаниям Госдепа выдал тысячи виз, из них более 2,500 евреям. Тесно сотрудничал с В. Фраем. В апреле 1941 переведен в Лиссабон, в сентябре в Буэнос-Айрес, откуда направлял аналитические отчеты об опасности распространения фашизма в Латинской Америке после войны. В 1945 вышел в отставку. Дети узнали о его деятельности только после кончины его жены в 1996.

[21] Американский политический журнал, выходивший с 1932 по 1946. Назван по одноименному памфлету Томаса Пейна, призывавшего к освобождению от Англии (1776). Журнал придерживался левой ориентации, но к коммунизму относился отрицательно.

[22] Fritz Heine (1904—2002) — немецкий социал-демократ. В 1933 бежал в Прагу, в 1938 после передачи Германии по решению мюнхенской конференции Судетской области перебрался в Париж, где выпускал газету СДПГ «Нойер Форвертс». После оккупации Франции работал в Марселе с В. Фраем. Еврейские беженцы из Германии прозвали его «марсельским ангелом». В1941 немцы потребовали от Виши выдачи Гейне, и он бежал через Лиссабон в Лондон. В 1946 вернулся в Германию. До 1974 возглавлял СДПГ. В 1988 удостоен звания Праведник народов мира. По-видимому, в Чехословакии стал называть себя Бедржих (Bedrich).

[23] Konrad Heiden (1901—1966) — политический журналист и обозреватель. Отслеживал в публикациях развитие событий, связанных с усилением и приходом нацистов к власти. В конце декабря 1932 Выпустил «Историю национал-социализма». В 1933 бежал из Германии. В 1936-1937 выпустил в Цюрихе первую биографию Гитлера в 2 томах, немедленно переведенную и изданную в Англии, США и Франции. В 1940 во Франции интернирован, потом освобожден и в конце концов с помощью В. Фрая перебрался в США.

[24] Lluís Companys i Jover (1882—1940) — возглавлял движение за независимость Каталонии в 1930е гг. В 1940 был передан в руки испанского правительства, осужден и расстрелян. В. Фрай пересказывает здесь слух: Компаньиса расстреляли (а не казнили гарротой) 15 октября 1940, т. е. на полтора месяца позже описываемых в этой главе здесь событий.

[25] Rafle — облава, а также: бандитский налет, грабеж.

[26] Vladimír Vochoč (1894—1985) — чешский дипломат. В начале 1938 назначен консулом в Марсель. После оккупации Чехословакии отверг требования немцев и продолжал занимать должность, подчинив себя чехословацкому правительству в изгнании. С февраля по июнь 1940 входил в штат посольства в Париже. После поражения Франции вернулся в Марсель. Выдал несколько тысяч фиктивных паспортов. В марте 1941 по требованию немцев арестован и отправлен под надзор полиции в гор. Люберсак. В июле бежал в Лондон. После захвата власти в Чехословакии коммунистами арестован «за попытку бежать из страны на захваченном самолете» и в 1954 приговорен к 13 годам тюрьмы. Освобожден по амнистии в 1960. Удостоен звания Праведника народов мира.

[27] Donald Lowrie (1889—1975) — секретарь Y.M.C.A. (Ассоциация Христианской Молодежи) из Огайо. В Первую мировую войну работал в Восточной Европе, вкл. Россию. В 1940—42 жил в Марселе. Наладил связь В. Фрая с Влад. Вохочем, добывал визы любых стран от Камбоджи до Мексики, т. к. их владельцев впускала к себе Швейцария. Организовал заботу о еврейских детях, чьи родители были депортированы в 1942. Оставил письма и дневники с записями о беженцах, концлагерях, депортации евреев, положении военнопленных и пр.

Print Friendly, PDF & Email

Вариан Фрай: «Выдать по требованию». Перевод с английского и предисловие Александра Колотова: 8 комментариев

  1. Михаил Рывкин

    Живой увлекательный и захватывающий рассказ от первого лица о подвиге человека, который жил по совести, а не по правилам. Рассказ уникален, потому что автор не только Праведник Мира, но и профессиональный журналист и писатель. Такие книги делают мир лучше и вселяют надежду. Замечательный перевод с подробными ссылками и комментариями. Трудно оторваться и жаль только что приходится ждать продолжения…

  2. Галина Корхина

    Очень необходимая и своевременная книга воспоминаний Вариана Фрая. Замечательный перевод, благодаря которому русскоязычный читатель открывает для себя эту выдающуюся личность. Ещё один эпизод страшной войны, рассказанный человеком,чья каждодневная работа была подвигом спасения.

  3. Eugene Plotkin

    Очень сильное впечаление и от книги и от перевода и от тех мыслей, которые они порождают. Я раньше слышал о Фрае, но это была глухая и обрывочная информация связанная с Холокостом. Сейчас с же с первых строк встает его величиство ЛИЧНОСТЬ. Это определяет все, и хочется читать и читать! Спасибо за перевод, он отличный. И за публикацию. Действительно, ко времени…. звучит очень актуально.

  4. Вера

    Потрясающая история! Читала – не могла оторваться. Имени Фрая я раньше не слышала, очень благодарна за публика-цию – это нужно знать, чтобы не пропала память о том жутком времени. К сожалению, особенно актуально это все ста-ло сейчас…
    Очень хочется читать дальше, с нетерпением жду продолжения.
    Отдельное спасибо за перевод — очень свободный, точный и живой язык.

  5. Михаил Рейз

    Вариан Фрай был одним из 36 праведников своего времени, на которых держится мир. Это история о том, как небольшой группе подвижников, действовавших по совести и вопреки всем правилам, установленным в «цивилизованном мире», удалось спасти полторы или две тысячи (никто уже не узнает точно!) человек, обреченных на выдачу вишистской администрацией фашистским властям. Книга, написанная с увлекательностью детектива и блистательно переведенная, остается актуальной через 80 лет после описываемых событий. Начните читать и не оторветесь. С нетерпением жду продолжения.

  6. ALINA KLEINER

    Большое спасибо за публикацию. Я даже имени такого не слышала — Вариан Фрай. Обязательно прочту книгу.

  7. Benny Blus

    Очень ценные и очень интересные воспоминания участника тех событий.
    Книга даёт одновременно и общую картину и много деталей про очень интересную, но малознакомую мне эпоху «предварительного Холокоста» во Франции: примерно от августа 1940-го и до сентября 1941-го.

    1. Александр Колотов (автор перевода)

      «Предварительный Холокост» — формулировка не очень точная. Пожалуй, можно сказать так: это период резкого осознания того, что пришла, уже пришла Катастрофа, и не только для евреев — для всей Европы в смысле общей культуры. Резкость этого понимания и вызвала Вариана Фрая на сцену.

Добавить комментарий для Eugene Plotkin Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.