ЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНА

И в каждом долины плача и слёзы дырявых небес
питают дерево, зверя, и виноград для вина,
и деревянным солдатам велит деревянный балбес
молиться грязной шалаве с именем нежным Война.

Виктор Каган

ЭХО ПСАЛМОВ ДАВИДА

Предлагая вниманию читателя продолжение работы[i] над циклом, хочу напомнить, что это не переложение, не попытка толкования, не сочинение на тему, но эхо Псалмов — возникавшие спустя больше трёх тысячелетий здесь-и-сейчас переживания. Сегодня они рифмуются с Псалмами не так, как до 24 февраля 2022-го, 7 октября 2023-го года, 16 февраля 2024-го. Завтра они могут быть иными… но всё равно пытаешься не потерять невидимую нить переживания прошлого и будущего, на которой ты узелок.

Псалом 63

Под ночное урчание чёрных марусь
в душу лезут, стуча сапогами, допросы.
Языки навострила доносная гнусь.
Совесть, как сифилитик, гундоса.

Окровавленным пеплом город укрыт.
Бьётся в небе вдовой обожжённая птица.
Эхо плачет, мечась между стенок, навзрыд.
Солью слёз недоеденный хлеб серебрится.

Не умею молиться. Прости мне, Господь,
но услышь меня, Господи, иже еси Ты,
не отвергни меня — брось, мол, не сумасбродь,
и просей мусор слов сквозь любви Твоей сито.

На свече молитвы сомнения плоть
догорает в ночи с неумолчным треском.
Светлячков фейерверк. Полнолунья ломóть.
Шапка Лысой горы над весёлым блеском.

Псалом 64

Заворочен, выморочен, заморочен
этот бедный мiр, где что шаг, то враг,
мiр, в котором мир так непрочен,
что свечу задует любой сквозняк.

От войны до мира не миг — полмига,
но увижу, может быть, е.б.ж.:
не сгорает свеча, и открытая книга,
и покой, отражённый в небес витраже.

Псалом 65

Ночами напролёт плёл песенки сверчок,
кораблики пускал мальчишка в мятой луже,
мудрец молчал в кулак, пророчил дурачок,
те жили кое-как, а эти — много хуже,

в чужом пиру слепы́ качались фонари,
в чужом похмелье мать оплакивала сына,
где запад, где восток — поди-ка разбери,
начала и концы сходились воедино,

и не могли понять — где Бог, а где порог,
уста произнесли или неслышно плачет
душа болящая, что благо, что порок,
и что Твоё благословенье значит.

Темны, как ночь, пространства снов моих
и помыслов белей передо мной бумага,
из потайных чернил струится тихо стих —
за что мне эта блажь дарованного блага?

Закончить не могу.
И не могу начать.
Молиться не могу.
И не молиться — тоже.
Крик птицей бьётся о молчания печать.
Но слышит Бог…
Ты слышишь меня, Боже?

Псалом 66

От страха до любви и от любви до страха
всего лишь шаг, но как его пройти?
Врастает в кости потная рубаха,
сочится кровь из стиснутой горсти́.

Сизифов камень пóд гору и в гору.
Моление, молитва и мольба.
Пустили благовонье мандрагоры.
Тень от звезды. В чумном чаду гульба.

От сих до сих. С рождения до смерти.
В холмах могильных глубина небес.
Забытая картина на мольберте.
Заветная тропа в небесный лес.

Псалом 67

22 тишрея 5784
Что поделаешь, день начинается с ночи
и кончается к ночи, как ты ни крути.
Время ходит по кругу и, душу мороча,
зажимает счастливый билетик в горсти́.

Спросишь время, зовут его как — время Óно.
Бог и Вечность его сотворили, когда
утро самое первое нежилось сонно
и свечою в ночи разгоралась звезда.

А сегодня закатная кровь до рассвета
льётся звёздным дождём, чтобы землю умыть,
и рассветная кровь, как цветы горицвета,
будет белый от ужаса день багрянить,

и чернеющий полдень будет полночи глуше,
и закатится солнце в межзвёздную щель …
Адона́й Элоѓэ́йну, укрепи наши души,
в нас поверь и мы выстоим.
Шма Исраэль!

Псалом 68

В кармане кукиш, чёрный кот в мешке,
нож месяца повис над головою,
мыслишка меж сосёнок трёх в башке
руками машет звёздному конвою.

Что, в глотке пересохло? Так налей
и выпей, и налей, чтоб выпить снова.
Не лучше стало жить, но веселей
до ужаса, хоть на двери подкова.

О новостях расскажет telegram —
век не видал бы да не открутиться,
и, как ни рассылай их по херам,
взбесившейся скребутся в душу псицей.

Нейтральный умник равноудалён.
Жизнь людоеды рубят на окрошку.
Растерян Бог и Дьявол умилён …
Не может быть! Всё это понарошку!

Не может быть!
Всё, впрочем, может быть.
Всё так и есть. Весомо. Зримо. Грубо.
Плач не утешить. Боль не утиши́ть.
Лишь облизнёшь запёкшиеся губы.

Псалом 70

Надеялся и верил, уповал,
на помощь звал, не помышлял хулу,
благодарил и славу умножал
Твою, и возносил Тебе хвалу,

и до утра с Тобой наедине
мы размышляли о добре и зле.
Спасти меня Ты заповедал мне,
когда мой дом золою стал в золе.

Прости мне, Господи, сомнения грехи
и сам покайся, иже Ты еси.
Пока рассвет кричали петухи,
качнулся мир на хрустнувшей оси,

ещё в колодцах отраженья звёзд
не растворили свой дрожащий свет,
а уж младенцев новый Холокост
крошит под окровавленный навет.

В ладони пепел — это мать с отцом,
обнявшись, прячут от огня дитя,
и рыщет смерть безумным пришлецом,
моих любимых жизнями хрустя.

Куда мои молитвы? — Никуда.
Кому мои молитвы? — Никому.
Так между пальцев времени вода,
песок судьбы — ни сердцу, ни уму.

Ты повергал меня в пучину бед
и выводил из бездны сквозь вражду,
и, Господи, пусть даже тебя нет,
к Тебе опять за чудом я иду.

Псалом 71

Всё будет так, пусть даже и иначе,
чем было и, казалось, быть должно,
всё будет так, как дóлжно быть, а сдачу
судьбе на чай оставить не грешно.

Бог, если есть, подыгрывать не станет
ни тем, ни этим, ни добру, ни злу,
Он не убавит, но и не прибавит,
польстишь хвалой иль выхаркнешь хулу.

Он есть ли, нет — ты так и не узнаешь,
пока травы по эту сторону живёшь,
дудишь в кулак, на скрипочке играешь,
Хава Нагиле стихнуть не даёшь.

А там — в лесу небесном над могилой,
затерянной среди других могил,
с Ним сядешь выпить: «Господи, помилуй,
спасибо, Господи, что Ты меня любил».

Псалом 72

Ни злом за зло не воздаётся,
ни за добро другим добром.
И в небесах на дне колодца
мерцанье звёзд крушит погром.

Сияньем краденого нимба
висит над рожей жлоба зло.
Исходят злобой черти — им бы
залить глаза, чтоб отлегло.

И клочья плоти — в небо дымом,
и в глотке мёртвый воздух спёрт,
и ангелок шутом галимым
дракону правду-матку врёт.

По улицам когда-то шумным
без языка стенает тьма,
и позавидуешь безумным
да не дано сойти с ума.

Безмерность боли не измерить,
она с костей срывает плоть,
и остаётся только верить,
что держит за руку Господь,

что не забудет и не бросит.
Не прекословь, не суесловь.
И сказка небо купоросит,
закрашивая дым и кровь.

Псалом 73

Звезда ночная до утра звалá,
не дождалáсь и канула в рассвете.
Что тебе, Господи, хула или хвала?
Что Тебе эти сбрендившие дети?

Весь мир до основанья разнесут,
богов поселят в угол у параши,
и что им на том свете страшный суд,
когда они на этом судьи наши?

Доколе это, Боже? Кто бы знал …
И тем, кто не сгорит в слепящем мраке,
дорога влево — чемодан, вокзал,
направо путь — взахлёб хрипят собаки.

Рассвет, закат, раскат, завет и тьма
слепящая, и нищенка слепая —
бредёт душа, не ведая сама
себя и под ногой земного края.

Псалом 74

Не от запада, не от востока,
не куда-то в иные куда,
где смертельно Творцу одиноко
и дрожит, догорая, звезда,

а туда, где начала с концами
растворяются в плеске вина
и с ладони слепыми птенцами
в мiр слетают то мир, то война,

чаша звёздная полнится болью,
чёрный пластик и гул чёрных дыр,
и земля, пропотевшая солью,
где бесплатный отравленный сыр,

и, таинственной ясности внемля
сквозь разрывы смертельных шутих,
бьём стаканы на счастье о землю
на весёлых поминках своих.

Псалом 75

С небес раздался приговор, земля умолкла
и в сёдлах всадники уснули смертным сном,
и убоялся царь, и сладость зла прогоркла,
и стыла кровь детей в затменье охряном.

Я воздавал хвалу со всеми вместе Богу,
просил Его спасти всех кротких на Земле
и складывал дары к небесному порогу,
и Бог был добр к моей неловкой похвале.

И таяла свеча, слезой стекая в блюдце,
и луч сходил с небес, как благодать и боль,
и не было ни сил уснуть или проснуться,
ни смелости слизнуть с губы земную соль.

Псалом 76

Минувшие дни утекли между пальцев. Былое
и думы сплетались в рогожку шагреневой кожи,
и не разберёшь, что прозренье и что паранойя,
где бог, где порог, и зачем да и нет так похожи.

Песок из порожнего пересыпался в пустое,
пожар рыжей белкой летел по затёртому кругу
на кру́ги своя, и куражилось чувство шестое,
шепча, мол, чего ни покажется вдруг с перепуга.

Что было, то сплыло. Что будет, с того не убудет.
На месте пустом, что взойдёт, то и свято.
И всё суета, скажет сын, и отца не забудет,
на кру́ги его возвратясь тридесяты.

И многая мудрость безумна в пронзительной вере,
и глупость возводит томление духа в печали,
и скорби, и счастья отпущено ровно по мере,
отмеренной в вечно грядущем забытом начале.

Псалом 77

В тайном свете явная тьма,
в миге вечность — затерянный миг,
старец, выживший из ума
под младенца задушенный крик.

Хлеб небесный, из камня вода,
между пальцев то годы, то смех.
Тенью счастья блеснула беда.
Святость скучно впадает во грех.

Ветры тычутся в паруса,
как щенята в останки сук.
Догорают, шипя, чудеса.
В чёрных дырах звёзд перестук.

И молитвы «Спаси и прости!» —
не слова, а скорлупки словес,
каменеющих ложью в горсти,
как в торговца глазах недовес.

Время прячет глаза от стыда.
Человечьим глазам стыд не дым.
Чумовой чехарды череда.
В бубны бьём и молитвы бубним.

Псалом 78

Жизнь между прошлым и грядущим,
пустые траты и утраты,
а настоящее — идущим
на стенку стенкой, брат на брата.

По лезвию ножа, по кромке,
впадаем в жизнь и смерть, как в детство,
беспечны, вечны, хрупки, ломки.
Что нам минувшего наследство?

Грехов отцовских что нам лыко?
Заветов море — по колено.
И мы от мала до велика
добро и зло сбиваем в пену.

И на губах вскипает ярость.
Сыра земли и неба яма.
И неподъёмна мига малость,
и Бог вздыхает: «Мама, мама!».

Псалом 79

А Бог живёт на небеси,
куда живым закрыты двери.
«Не верь, не бойся, не проси» —
Ты говоришь, а мы не верим.

Ты напитал нас хлебом слёзным,
слезами напоил своими,
Ты с нами был во гневе грозным,
а мы трепали Твоё имя.

не веря, клянчили о манне,
кляли́сь в любви к Тебе Тобой
и жили с кукишем в кармане,
тряся пустой своей божбой.

Явившись в мир в сырой рубахе,
боясь неведомой судьбы,
мы, в липком увязая страхе,
в молитвах расшибали лбы.

Несли Тебе, что нам негоже,
сорили помыслом и словом,
и продавали Тебя, Боже,
за грош в затмении бредóвом.

И в стоге не найти иголки,
и нет конца мартиролóгам,
а в Заполярье воют волки
над снова убиенным Богом.

Псалом 80

Как ни меняй места слагаемых, в итоге
всё та же сумма в минус или плюс,
всё те же сказки глупые о Боге,
и нет зубов да снова тот же флюс.

На ладан дышит ангел одряхлевший
и чёрт шуршит в свой чепчик, как дитя.
Не отопрёшь замòк заплесневевший,
дыханием о вечность шелестя.

Из камня мёд, из безвремéнья время,
начала и концы на дне бездонных вод,
ключи судьбы чечётку бьют о темя,
сверчку шесток, пророку эшафот.

Желания сердец торят пути свободы
и, если б не они, Бог показал бы путь.
И рвётся в небо крик да не отходят воды,
и море высохло в предчувствии погоды,
и морок — то затмение, то суть.

Псалом 82

Бродят тени по лицу.
В дырах неба одеяло.
Жизнь склоняется к концу.
Смерть склоняет жизнь к началу.

Не умрёшь — не оживёшь,
не живым вода живая.
Белая гуляет вошь
как порука круговая.

Заметает след пурга
от ворот и до могилы.
Гуси, гуси, га, га, га,
к перелёту копят силы.

Дождь идёт наоборот,
тянется достать до тучек.
Бог оставил свой народ,
засушил надежды лучик.

Те и эти, тот и та
благо в мир несут войною.
Бог — святая простота —
с ними вместе и со мною.

Пусть бы истребил врага,
не оставил нас любовью.
Но не верит суесловью
опустевших тел мезга.

Псалом 83

Перекати-полем, сбрендившим колобком,
изгнанником или горем, спасшимся от тюрьмы,
всеми семью ветрами в семь сторон света влеком
и в каждой семью семь царствий хоть выколи глаз тьмы.

И в каждом долины плача и слёзы дырявых небес
питают дерево, зверя, и виноград для вина,
и деревянным солдатам велит деревянный балбес
молиться грязной шалаве с именем нежным Война.

Вой на луну и солнце, вой на отца и мать,
вой на врага и друга, на завтра и на вчера,
вой на тоску бессилья, вой на тишь и на гладь,
вой, чтоб Господь услышал: «Господи! Нахерá?!»

Он помолчит, улыбнётся, нальёт вина из заката,
протянет трубку — кури, мол — затянется, не спеша:
«Рад, что пришёл» … выпьем и посидим как когда-то,
пока не сольётся с рассветом проснувшаяся душа.

Псалом 84

Как ни кинь, то песок, то вода —
утекают меж пальцев года,
а оглянешься — господи-боже,
ни на что, боже мой, не похоже,
и душа изнывает, и плоть
умоляет: «Спаси мя, Господь!».

В безрассудство впадая, я жил,
сдуру песни о дури сложил,
а теперь покаянная ярость
царской водкой обуглила старость,
и прошу:

— Помоги мне, Господь,
не суди, дай грехи побороть.
Благо дай и земле дай воды́,
оживи и спаси от беды,
ниспошли Твои правду и милость,
чтобы вечно за глупость не мстилось,
чтоб из сора всходили стихи
и дожди отпускали грехи.

Он из туч проворчит:

— Нету сил!
Сколько раз ты об этом просил?!
Может, хватит Мне слух плачем мучить?
Сколько можно грешить и канючить?!
Снова загоношил.
Не мельтеши в глазах.
Еже грешил, грешил.
Еже писах, писах.

Псалом 85

Помилуй меня, Господи, когда
не заслужу и малости. Пусть милость
в ладони ляжет камнем, как звезда,
что с небосклона, догорев, скатилась.

В день скорби я прошу Тебя — услышь,
путь укажи в ловушках круговерти,
где век то царь, то волкодав, то мышь,
шуршащая в предощущеньи смерти.

И смерть, как воскресенье, а оно
по образу последнего мгновенья
перед уходом — света луч в окно
и леденящей тьмы благословенье.
Душа легко летит в небесный лес,
а телу в землю лечь и стать землёю.
И чтобы мёртвый снова не воскрес —
бессонницу латают болтовнёю
семь ангелочков в штатском до утра
под шепоток чертей, мол, ну и рожи.

Ни шороха в саду. Закончена игра.
Ночь. Улица. Фонарь.
Грядущее вчера.
Пожар заката и мороз по коже.

— Как же так, Боже?
— Понеже …
— Господи! Где же Ты, где же?!
Что же Ты, Господи, что же?!

Псалом 86

Jerúsalem. Ерушалаим.
Звезда над Иерусалимом.
Ещё о Йешуа не знаем
и о кусте неопалимом.

Ещё Торá не стала Тóрой,
Закон ещё один на свете.
Ещё о Господе «Который
из трёх?» не спрашивают дети.

И вечность ветхостью не стала,
и новизна — из слова делом,
толпа мессию не пытала
и не куражилась над телом.

По свету перекати-полем,
по белу свету ночью чёрной
бредёт след в след свой новый Голем
беспомощный и неуёмный.

Что ласточке гнездо? Порука,
самой же ласточкою свита,
того, что не страшна разлука.
и что конец с началом квиты.

Бредёт душа к вратам Сиона,
где родилáсь и где простится
с Землёй под сенью небосклона.
И на луче тоскует птица.

Псалом 88

Каков мой век? Какая суета
назначена незрячею судьбою?
И так ли уж святá святая простота?
С кем говорю — с Тобой или с собою?

Кто смерти не видал, считай не жил,
а тот, кто видел, знает — нет бессмертья.
Я думал — яблоко. А это был инжир.
И фиговый листок — прозренья междометье.

И небо отражается в земле.
Земная соль — слёз прóлитых кристаллы.
И птица счастья на одном крыле.
И жизни этой, как ни много, мало.

Где милости Твои, о бедный мой Господь?
Но Ты молчишь.
Спасибо за молчанье —
в нём плоть и кровь,
в нём кровь Твоя и плоть,
перед последней встречею прощанье.

Псалом 89

Дней наших — семьдесят лет,
восемь десятков от силы.
В мраке затерянный след
от ничего до могилы.

Краток отпущенный срок.
Зов бесконечной пустыни.
Зубы съедает песок
вместо Твоей благостыни.

Звёздная пыль на губах.
Сорок лет преодоленья.
Что говорит Машиах
сквозь Моисея прозренье?

Неба дырявый палас.
Сирин теснит Алконоста.
Хамом грядущим Хамас
празднует день Холокоста.

Тайна господних лекал
скреплена кровью и пеплом.
Благословляет Шагал
пару над плачущим штетлом.

Псалмы 91-92

Ну вот уже и жизни пятница,
и в небо потянулась лестница.
Испуганная память пятится —
былого будущего вестница.

В минувшем разглядеть пытается
крупицы смысла в околесице —
что, когда жизнь пройдёт, останется
от несказуемой нелепицы?

Захлопнутся земные двери и
врата откроются небесные.
И Он простит твоё неверие
за немоту признанья честного.

И мир растерянный качается
под вéками Его прикрытыми.
Идёт бычок и не кончается
дощечка под его копытами.

Псалом 93

Сама собой не выроется яма
тому, под чьей пятой хрустит надежда,
не поумнеет сам собой невежда,
грядущего не сдержит совесть хама.

Стихи растут из — сказано же! — хлама,
добро — из зла, цветение — из праха.
Счастливая смирительна рубаха.
Последний выдох — «Мать твою!» и «Мама!».

И жизни предпоследняя страница —
вопросом: «Дуб, орех или мочало?»[ii],
и всё сойдётся вновь к первоначалу,
и всё то, что снилось, снова будет сниться.

А смерть курила и ногой качала,
и утешенье — только за страданье.
Зло становилось осью мирозданья.
Добро её любовью умащало.

И, помолившись «Боже, помоги!»,
идут на дру́ги смертные враги.

Псалмы 94-98

Смысл, как птенец, из суесловья
боялся выпасть и пропасть.
Его векá кормили кровью
И власть над ним глумилась всласть.

Ему талдычили о Боге,
ему сулили благодать.
Он даже верил. Но в итоге —
слова, слова, ни дать, ни взять.

И потому хранил молчанье
и серебром словес не тряс.
За благодарное старанье
его, наверно, Бог и спас.

В очередном безумном веке
его неслышный шепоток
дрожал слезой на Божьем веке,
когда ему молился Бог.

А суесловие шумело,
не замечая, что птенец
давно летит… И что за дело
где начинается конец?

Псалом 99
Земля это просто мы, пока живём на Земле
и не вернулись в неё клеточкой её тела.
Душим в ладони синицу, грезим о журавле.
Сирина с Синей Птицей встреча в рамке прицела.

Земли колобок измятый — белкою в колесе,
измученный дух — мысью по облетевшему древу.
Душа босиком по лаской щекочущей ноги росе,
лицо поднимая навстречу невидимому пригреву.

Что ей дурочке грезится? Что она ждёт от небес?
Божьего страха радости? Страха земного боли?
Люди мы или овцы? Ангел я или бес?
Если земля не солёная, как ей добавить соли?

Тьма в душе не добавит Земле ни страсти, ни силы.
Первый стакан в веселье, в печали первое слово —
спасибо за то, что сделано, спасибо за то, что было,
что солью земной становились даже венцы терновы.
Псалом 103

Вино не веселит души.
Хлеб не поддерживает тела.
Рыдает тишина в тиши.
Вконец кукушка ошалела.

Дурная блажь? Благая весть?
Что колыбель и что могила?
Кто сотворил всё то, что есть,
и натворил всё то, что было?

Что ангелочки натворят,
приняв стакан святого духа,
когда забьётся звездопад,
как в январе меж стёкол муха?

Всему причиной Дьявол, Бог?
Бегущий за свою тенью
ты выбрал, что хотел и мог,
сам смерть своя и сам спасенье.

Псалом 107

И пока фельдфебель орёт ать-два,
в мясорубку детей отправляя на фарш,
выпадают росой под утро слова
на придуманный смертью весёлый марш,

в чёрных дырах зрачков копошатся сны,
пеплом в небо уходит за веком век,
с кулаками добро, а войне хоть бы хны,
на груз двести кассир выбивает чек.

И пока мертвецы привстают с колен,
а живые играют с нежитью блиц,
дуют ветры невиданных перемен,
обдирая кожу с обугленных лиц,

на реснице детской слеза дрожит
и её не стóит вселенская бредь,
нестареющим мальчиком Вечный Жид
ищет дом, чтобы в нём наконец помереть,

и Давид ещё петь не начал псалмы,
когда Бога стащили с багровых небес
и вязало рты от незрелой хурмы
обращённых к Нему бесполезных словес.

Псалом 113

Там, где я был, я не был. Был я там,
где не было меня и никогда не буду.
Немыслимой замысленности чудо
за мной ходило тенью по пятам.

Там, где я жил, был временным жильцом,
как мышь в шкафу, как зá морем синица,
сняв тело для души, где можно приклониться
к теплу, что надышали мать с отцом.

Там, где я пел, мой голос пропадал,
срывающийся шёпот был неслышен
и трепетал, когда гремел по крыше
всевышний гнев и вздрагивал шандал.

Туда, где буду, долетит кадиш
и в вечности неслышно растворится,
и затворится в мир земной зеница —
пути обратно нет и песней будет тишь.

И в этой нескончаемой тиши,
где нет границ отсюда и досюда,
откроется — какое было чудо
земное пребывание души.

Псалом 116

С места в карьер или издалека —
как ни скажи, но гляди не разгневай.
Господи, милость Твоя велика —
правой пытаешь, милуешь левой.

Как письмена Твои ни прочитаешь —
справа налево ли, слева направо,
милуешь левой, правой пытаешь,
что ни молитва, то Господу слава.

Истина Божья пребудет вовеки
и от неё никогда не убудет.
Любят друг друга и бьют человеки,
Господа славя — уж Он не забудет!

Каждое племя творит себе бога —
милостив Ты и накажешь не строго,
выдашь по вере — Ты истину знаешь,
святостью манишь, грехом искушаешь,
звёздочки гасишь, свечки считаешь,
милуешь левой, правой пытаешь.

Псалом 122

Скрипнет дверь в небеса, за спиной затворясь,
и затянется воздух незримой стеной,
и останется в прошлом дорожная грязь,
обожжённая насмерть безумной войной.

И душа побредёт по небесным лесам,
по тропинкам грибным, никуда не спеша,
забывая быльё, где не верят слезам
и сознанье баюкает белая вша,

и на рваных мундирах золотое шитьё,
и спаситель не и́дет, зови не зови,
и по чёрным мешкам человечье смитьё,
и Спасения храм на костях и крови́.

Ног об искорки звёзд не боясь уколоть,
по небесному лесу, тропинке грибной
вдаль уходит душа, позабывшая плоть
в замерзающей в жáре постели земной.

Вспыхнет в памяти бывшее только что встарь
и душа у души больше не заболит,
и откроется свет: «Ты искал меня, царь?».
«Я не царь пред Тобою» — прошепчет Давид.

Псалом 140

Заката пунцовая охра,
озябшая ласка рассвета.
Куражится пьяная вохра,
скрипит под конвоем планета.

Чудовище обло, озорно,
огромно, стозевно и лаяй,
с рожденья душа поднадзорна
и чёрные вóроны стаей

по улочкам, по переулкам.
Грохочут по лестницам берцы.
Фонарь. И аптека. И гулко
на стук отзывается сердце.

Чужие пиры и похмелья.
Чумные пиры и ловитва.
Души одинокая келья.
Беззвучна немая молитва —

вечерняя жертва и милость,
почти непосильная малость,
как будто бы въяве приснилось
что только всего и осталось.

Псалом 141

Если Бог есть, и ты не глух и не слеп,
слышит ли Он тебя, если ты Его — нет?
Бог есть, ибо днесь Он даёт тебе хлеб
и в темноте таится Его нетающий свет.

Если Его нет, и ты не слеп и не глух,
зачем ты кричишь шёпотом в жухлые небеса,
в их пустоту устремляя взгляд и усталый слух,
и молишь о чуде, не веруя ни в Бога, ни в чудеса?

Бог, которого нет, слушает и молчит,
не нарушая молчанием присутствия своего,
потом говорит: «Ладно, вот тебе Мой щит,
но с ним или на нём ты, зависит не от него».

Бог же, который есть, скажет, что всё суета
и лишь скорбящий знает цену земной тщете,
что утешать все скорби — тешить в себе плута,
воздух толочь в ступе, воду носить в решете.

Есть он или нет, он Бог — не hand made божок,
слепленный наспех по образу и подобию твоему,
Он бальзам от ожога и жизнетворящий ожог,
смысл придающий сердцу и сердца свободу уму.

Выведи из темницы душу мою, Господь,
иже еси Ты и даже если Ты не еси.
Я — на земле живых души Твоей бренная плоть —
с Тебя не спрошу, Господи.
И Ты с меня не спроси.

© Октябрь 2023 — апрель 2024

Примечания

[i] — https://berkovich-zametki.com/2008/Starina/Nomer1/Kagan1.htm
 https://s.berkovich-zametki.com/y2020/nomer1/kagan/
https://s.berkovich-zametki.com/y2023/nomer4/kagan/

[ii] — Игра «Выбери»:
Дуб — выбиваем правый зуб.
Мочало — начинаем сказку с начала.
Орех — на кого покажешь грех?