ЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНА

В  семье чудом сохранились документы и фотографии, которые в дополнение к общим документам лучше всяких слов дают  представление о том, как выглядели уже ушедшие из жизни уроженцы Романовки и их поныне здравствующие потомки.

Илья Лифлянд

СЕМЬЯ ЛИФЛЯНД: КОЛОНИЯ РОМАНОВКА – ДАЛЕЕ ВЕЗДЕ

Как известно, Российская империя получила евреев в «товарном количестве» после разделов Польши в 18-м веке. Приложение оказалось не бесплатным и весьма беспокойным. Жестоковыйному народу авторитет огромного государства был не указ, они хотели жить по своим законам. С другой стороны, отношение властей назвать дружелюбным нельзя было даже с натяжкой. Так или иначе, цари, начиная с Екатерины 2, и их чиновники искали всяческие решения обустройства евреев в России. Законов было много, некоторые были просто чудовищные, но это выходит за рамки повествования. Коснемся лишь одной идеи, начавшейся еще при Екатерине, расцветшей при Александре 1 и продолженной далее. Речь идет о «приучении» евреев к сельскохозяйственной деятельности путем переселения (не самого комфортного) на южные украинские земли и предоставления серьезных и вполне реальных экономических льгот. На херсонско-николаевско-одесских землях возник целый куст поселений, или как их называли – колоний. Потом подобные возникли и в других местах, всё это неплохо отражено в литературе (см., напр., книги Канкрина и Улейникова, в наше время массу информации в Интернете поставляет Яков Пасик). Некоторые из колоний датируются 1805 и подобными ранними годами. Колония, из которой вышли мои предки, — из поздних. Колонию Романовка (или Романовская, то ли по названию близлежащей пустоши, то ли в честь царствующей семьи) организовал генерал-губернатор Новороссийского края граф М.С. Воронцов в 1841-м г. Двумя партиями будущие поселенцы, собранные в Полоцке, были переселены на отведенные земли. Немаловажно отметить, что поселенцы были литваками. Не стоит вдаваться в особенности их религиозного мировоззрения по сравнению с хасидами, скажем только, что и произношение у них было другое. Считается, что со временем большинство перешло на украинский вариант идиша, но не все, не все. И через сотню с лишним лет мои «литовские» дедушка и папа говорили как литваки. В моей смешанной украинско-литовской (при этом еврейско-еврейской) семье это создавало смешные моменты. В моей же голове, не отягощенной регулярным знанием идиша, осталась некая смесь. Другим важным признаком литовского упрямства является отношение колонистов к традициям и новым сельскохозяйственным веяниям. Известно, что приучение к земле шло трудно, со скрипом. Более того, именно Романовка стала оплотом религиозного сопротивления. Там организовали полуподпольную йешиву, которая получила немалую известность. В советские времена и Романовка стала вполне советской. Некоторые уезжали, конечно, кто в большие города, кто в Крым, но в целом Романовка стала довольно типичным советским сельскохозяйственным поселением. Разрушила всё война. Почти все жившие на тот момент в Романовке погибли. Никогда она уже не вернулась к довоенному уровню. В каком-то смысле «живая» история Романовки насчитывает ровно 100 лет: от создания до войны.

Все описанные вкратце процессы спроецировались на семье Лифлянд. В  семье чудом сохранились документы и фотографии, которые в дополнение к общим документам лучше всяких слов дают  представление о том, как выглядели уже ушедшие из жизни уроженцы Романовки и их поныне здравствующие потомки. 

Это попытка изложить известные факты и предания из жизни нескольких поколений семьи Лифлянд. «Печкой», от которой начались эти пляски, послужило семейное дерево, сам текст – попытка комментариев к более чем кратким сведениям в квадратиках (такие вот листья!) дерева. Тем не менее, я старался, чтобы текст читался и без утомляющего заглядывания в ветви дерева. Имеются, конечно, и другие небезынтересные фотографии и истории, возможно, ими когда-нибудь пополнится нижеследующий текст. Все фотографии взяты из открытых источников.

В комментариях и объяснениях нуждаются в первую очередь данные или предположения из далёкого прошлого, истоков. Опираться здесь приходится на два основных документа. Первый — «О соединении малочисленных семейств, переселяющихся евреев в Херсонские колонии в звании земледельцев за 1841г.»  и имеющиеся в нем « Список первой партии Полоцких евреев, предположенных к поселению на Романовской пустоши от июня 26 дня 1841 года »  и «Список второй партии Полоцких евреев, предположенных к поселению на Романовской пустоши от  июня 26 дня 1841 года».

На этой и следующей фотографии – в нижней части разворота информация о Лейбе Лифлянде и его семье, включая мать. Видимо, переезд и жизнь на новом месте были очень тяжёлыми: все дети скончались в том же году.

Вот оно, свидетельство: умерла, умерла, умер.

А в верхней части следующего разворота – информация о «его брате Дувиде». Между братьями почти двадцатилетняя разница. Если предположить, что Лейба был первенцем, то Дувид скорее всего был последним ребёнком.

Но вполне вероятно, что между ними были ещё дети. Не выжили? Вполне вероятно. Не приехали, где-то жили своей жизнью? Тоже не исключено. А под какими именами, даже мужчины? Как будет рассказано ниже, фамилия Лифлянд появилась в бегах – «на бегу». Но вполне вероятно, что и та история – миф, ведь с начала 19-го века у граждан Российской империи стали появляться фамилии. Буквально на днях выяснилось, что в более северной колонии Приютная с 19-го века проживало семейство Лифляндов. А в Москве жила и похоронена на Востряковском кладбище Гинда Ирмовна Лифлянд, дочь Генриха (Ирмы) Элевича Лифлянда, обитавшего до войны (а, может, и после) в подмосковных Мытищах. Потомки тех, из Приютной?

Вопросов много, но на них, по крайней мере, на подавляющее большинство никогда не последует ответа. Впрочем, не стоит предаваться по этому поводу печали, лучше радоваться тому, что на некоторые ответы появляются!

Второй «базовый» документ — Ревизская Сказка  по колонии Романовка от 30 апреля 1858г.

Сразу же стоит сказать, что эта фамилия встречается ещё в одном документе того времени — «Приговоре» от 15 апреля 1843 г., где колонисты взывают о материальной помощи (кто сейчас может таким образом интерпретировать слово «Приговор»?): в общем списке просителей Лейба Лифланд. Его младший брат Дувид, видимо, не обладал правом голоса. А, скорее всего, жиышие в одном доме имели одного представителя и один голос.

Не сразу удалось разглядеть наличие братьев в этом документе, казалось, что части документов не хватает. Причина оказалась почти прозаической: под «шкодливой рукой» писаря их фамилия стала звучать, как Ифляндик. Возможно, что «шкода» была одноразовой, но, возможно, появились родственники под такой фамилией. И ведь появились, как будет сказано ниже! Впрочем, не будем слишком строги: ведь, например, Ливония (Лифляндия) в польском варианте писалась и произносилась примерно как Ифлянты.

Это самые главные документы во всех отношениях, но в данном случае имеется в виду значимость информации для истории семейства Лифлянд. В более поздних приговорах 1848 г. и 1852 г. эта фамилия уже не встречается. Причины могут быть самыми бытовыми: вопросы не столь общие или перераспределение поселенцев лишило права голоса.

Кстати, у исследователей колоний можно прочитать, что какие-то действия и в районе Романовской пустоши, и в Полоцке производились уже в 1840 г., но переселение состоялось в 1841-м.

После упомянутой Ревизской Сказки 1858-го г. – многолетняя пауза. Впрочем, возможно, что это только пауза в моих самодеятельных изысканиях и где-то имеются документы, проливающие свет на белые пятна этой истории. Тем не менее, только в Списке жертвователей колонии Романовка из книги «Sefer Imrei Shmuel, helek shlishi» ( p. 9 ), printed by Avraham Y. Alter, Warshaw, 1912 под номером четыре появляется Эли Лифлянд, прямой предок всех упомянутых в дереве после него. Этот более чем полувековой пробел, конечно, создаёт трудности, оставляет нерешённые вопросы и заставляет заменять некоторые отсутствующие факты более или менее обоснованными гипотезами. На стр. 8 же, в списке жертвователей от колонии Бобровый Кут фигурирует Хаим-Дов Лифлянд. Не слишком боясь ошибиться, можно предположить, что это сын Эли. До этого никто в семье не помнил и не упоминал, что у него было ещё одно имя Дов. Впрочем, по этой части евреи могут посостязаться со многими родовитыми испанцами (или наоборот?).

Основных неясных вопросов два: кто был отцом Эли – Лейба или Дувид – и были ли и если были, то где они, параллельные Эли боковые линии.

Кроме документов, есть ещё один важный источник. Дело в том, что Леонид Лифлянд оказался и умнее, и любопытнее других правнуков Эли и кое-что выспросил у своего деда Ирмы. Тот рассказывал, что помнит рассказы своего деда (Лейба? Дувид? По возрасту гораздо вероятнее, что Дувид, но..).. По этим рассказам, Лифлянды (тогда ещё неизвестно как звавшиеся – шансов установить это не видно) сбежали из Прибалтики (с большой вероятностью Лифляндии, территории, занимавшей север Латвии и юг Эстонии, со столицей в Риге) от каких-то серьёзных проблем и прибились (в Полоцке?) к отряду колонистов. Там им и дали фамилию – по месту исхода. Свою настоящую они, вероятно, в силу упомянутых причин предпочли скрыть. Но, повторяясь, ближе к середине 19-го века это могла быть и официальная фамилия. Об их происхождении говорит не только «говорящая» фамилия, но и то, что после стольких лет украинской жизни они сохранили «литовское» произношение, их и в 20-м веке называли литваками. Геннадий Эстрайх, известный историк и литератор, родственник по Марголиным, рассказывал, что в их семье слово «хасид» было распространенным ругательством.

Вершины пирамиды – Берко тогда уже не было на свете, но его жена, мать Лейбы и Дувида, была ещё жива и прибыла с ними в новообразованную Романовку. В исходном документе указан и возраст – 59 лет в 1841-м году. Имя, к сожалению, прочитывается нечётко, записан наиболее вероятный вариант. Впрочем, в датах рождения того времени всегда есть основания сомневаться. Например, документы 1841-го г. и 1858 г. дают разнобой в датах рождения Лейбы, но сходятся по поводу Дувида.

30 апреля 1858 г. Эли ещё не было на свете. Кто же был его отцом? В 1841-м все дети Лейбы умерли, но он не остался бездетным: в 1843 году у него родилась дочь Хая. Он продолжал жить в Романовке и теоретически его жена 1806 г.р. могла родить ребёнка. В пользу этого говорит и её имя Лея Элева, т.е. вполне возможно, что Эли был назван в честь её отца. В пользу Дувида говорит в первую очередь возраст. В 1841-м г. у него была одна новорожденная дочь, в 1858 две дочери – Сара и Миня. Попытка прочитать имя дочери 1841 г.р. делает вероятным, что это и была Сара. С другой стороны, в Ревизской Сказке 1858 г. было записано, что Дувид с семьёй отсутствует в Романовке в неизвестном направлении с 1856 г. В принципе, это могло быть и легендой, чтобы скрыть новорожденного мальчика от будущей солдатчины. Кроме того, вероятность того, что Ирма говорил с более молодым Дувидом, а не с Лейбой тоже велика. Как бы то ни было, загадка остаётся. (По Высоцкому: «Пусть считается пока сын полка»?) Больше сведений об Эли нет, кроме, конечно, упомянутого пожертвования. Что означает четвёртое место по списку (на первом – раввин)? Случайный порядок? Очерёдность сдачи денег? Величина пожертвования? Какая-то духовная иерархия? Совершенно неясно. Но это пожертвование говорит о его умонастроении, которое, видимо, сохранил лишь один из его сыновей Хаим/Дов/Рувим/Ефим – в дальнейшем для краткости будем пользоваться принятым в семье Рувим. Впрочем, эти мои умозаключения через некоторое время практически разрешились. На нас с Леней вышел молодой парень из США, представитель семейства Ифлянд. Его поиски были не такой самодеятельностью, как мои, а через известную компанию, по-серьезному. Поле чего вырисовалась картина, практически неуязвимая с точки зрения как логики, так и фактов.

Дувид действительно оказался непоседой. Мотался туда-сюда, наследил (в смысле, что есть следы в архивах). Видимо, появлялись жены и дети, умирали, появлялись новые. Сам ли или один из его сыновей перебрался в Мелитополь. Оттуда – в Харбин, а оттуда в США. И живут там до сих пор многочисленные Ифлянды. Но часть осела в колонии Бобровый Кут – возможно, этим объясняется то, что мой дед оказался там в начале 20-го века. А не так давно в своей Петах-Тикве встретилась женщина в возрасте за 90, Елена Ифлянд (увы, её уже нет). Она помнит Бобровый Кут, помнит, что в семье существовала легенда, что когда-то они были Лифляндами. Рассказывала про каких-то членов семьи в разных местах бывшего Советского Союза. А часть оказалась в Австралии, с ними у меня есть связь. Впрочем, и эта версия, скорее всего, притянута за уши. Дело в том, что удалось выцедить из Интернета документы по Бобровому Куту, где в том же 1858 г. жили Ифлянды: родители и дети, часть которых – судя по именам – и перебралась в Мелитополь. Так что, похоже, Ифлянды – отдельная родственная ветвь. Например, можно предположить, что первые колонисты не потеряли связь с оставшимися родственниками и «соблазнили» кое-кого перебраться в новые края.

У Эли было четверо детей: трое сыновей и дочь Лиза (1887-1964). Она была замужем за Исааком Подвальным, который умер в голодный 1921-й год. Они жили в колонии (Большой) Нагартав – административном центре еврейских колоний того края. У них было двое детей. Дочь Маню (Матильду), 1912 г.р., в том же 1921-м году отдали семье Сиганевич (эта семья известна по колонии Большая Сейдеменуха как минимум с 1863-го г., возможно, что речь идёт об Израиле Сиганевиче), с которой состояли в родстве по женской линии, и они уехали в Аргентину. Связь с ней была до 1964 г., до смерти Лизы. А Мани тоже давно нет, и она умерла бездетной. Сын Арон (1915-2000) жил (по крайней мере, последние десятилетия жизни) в Днепропетровске и был проводником в поездах дальнего следования. Помнится, что в 70-е годы его довольно постоянным маршрутом был перегон Днепропетровск-Барнаул. У него была от первого брака в Запорожье дочь Мила 1946 г.р., но более о ней нет никаких сведений. Во втором браке с Ривой (Раисой) было два сына: Марк 1951 г.р., ныне в Израиле, и Илья 1953 г.р., по-прежнему в Днепропетровске.

Одного из сыновей родственники всегда знали как Соломона. Оказалось, что по документам он был Шоелем. Курьёзом, весьма распространённым в еврейской истории можно считать то, что сын был Лейб Шойлевич (возможно, что он назван в честь деда), а дочери Любовь Соломоновна и Татьяна Савельевна. На дереве видно, как раскидало их детей внуков и правнуков по трём странам: Украина, Германия и Израиль. Отметим, что муж Любы Арон Гидалевич был тоже из колонистов, из Большого Нагартава. Это была довольно обширная семья. Сам Арон был сыном кузнеца Матуса, у них с женой Ципой было не менее 11 детей. БОльшую часть семьи убили немцы в 1941-м году, многие погибли на фронте. В войну, кроме Арона, выжил только один его брат, но следы его затерялись уже в мирное время. В колонии было много и других Гидалевичей – разной степени родственников. В семье мужа Тани были родственники, уехавшие в Израиль ещё в 1908-м году. Один из них, Давид Похес в своей сельскохозяйственной деятельности близко пересекался с легендарными Берлом Каценельсоном и Давидом Бен-Гурионом. Его именем названа улица в «матери израильских поселений» Петах-Тикве.

Ниже — старая фотография Арона и Ривы Подвальных и их сыновей скорее всего сделана в середине 1950-х.

Далее — Лейб/Леонид с женой Ольгой.

А ниже – они и семья Гидалевичей.

Вероятно, старшим из детей, первенцем Эли был Ирма. С какого-то момента он с большинством детей перебрался в Москву, какое-то время работал  стекольщиком на Метрострое. Женат он был на Енте Рувимовне Воробьевой, тоже романовской. Там большое количество романовской родни. Сам я их не знаю, только со слов их внука, моего троюродного брата Леонида, единственного сына их сына Иосифа, интересного человека с непростой биографией. Он оставил заметный след в истории создания и строительства московского метро. Мне посчастливилось познакомиться и пообщаться с ним в последние годы его жизни. Другой сын Зяма не вернулся с фронта.

Еще в Москве жили сын Шая (ушел в 1941 году на фронт, был младшим лейтенантом, награжден орденом Отечественной войны первой степени и многими медалями, награды и документы у Леонида; выжил на войне, но остался без глаз и был тяжело контужен; его первая жена и двое детей погибли в Херсоне в оккупации, есть документы) и дочь Гися.

А самый старший сын Нафтоле (Наум) последние десятилетия своей жизни обитал в Минске. Вообще говоря, вся эта история стала для меня оживать в начале 70-х, когда он к нам в Донецк стал иногда наезжать по своим командировочным делам. Он был 1904 г. рождения, самый старший из родных этого уровня, большой, веселый. Он хорошо играл в шашки (как минимум, в хороший первый разряд), а так как только я мог с ним бороться, то мы как-то сблизились. К тому же, в 1976 я два месяца провел в Минске на курсах, и почти каждые выходные общался с ним и его детьми и их семьями. И в его рассказах возникла Романовка.  В Минске жили двое его детей, Володя и Люба. Володя, к несчастью, рано умер, а семьи рассеялись. Израиль, Германия, Володина дочь Юля задержалась в Минске, но и она с семьёй давно в Израиле. По молодости (и глупости) не расспросил как следует не только Нафтоле, но и многих других. Две вещи прочно осели в памяти из давних бесед с Нафтоле за шашечной доской и вне ее. Он вместе с кем-то еще из молодежи сразу после революции (в начале 20-х?) задались целью  производить сыр в Романовке (Наум был отдан в ученики к Романовскому сыровару еще до революции, там делали в промышленных масштабах сыр «Бехштейн», который пользовался спросом даже в Санкт-Петербурге, так по крайней мере говорили романовские). Он с гордостью говорил, что у них вполне получилось и они стали первыми сыроварами в округе. Впрочем, он об этом говорил с теплым юмором. Впрочем, лишь недавно я узнал, что в 14 лет он сбежал из дома, прибился к армии Буденного, участвовал в знаменитом форсировании Сиваша. Однажды он вполне серьезно сказал, что 20-е годы были самыми счастливыми в его жизни. Большинству из нас, с высоты уже следующего даже не только века, а тысячелетия (впрочем, в отсчете от некоего полумистического события) нелегко представить что же там было хорошего в то время и в том месте, но, скорее всего, объяснение тривиально: молодость без трагических ударов обычно таковой и становится. По воспоминаниям романовских, а они у отца Леонида, Иосифа, иногда собирались в 70-е годы, село было богатое, была красивая синагога, локомобиль(?), сеяли пшеницу твердых сортов, которая шла даже в Италию на макароны, разводили скот молочной породы и делали сыр. Вспоминал еще дедушка Ирма, что примерно в 1891 году был страшный неурожай и сосед Фальц-Фейн им ссудил зерно для посева без процентов. А после революции частым «гостем» в Романовке был Махно, бабушка вспоминала, что он «стоял в соседней хате, был страшный», но в Романовке никого не убили, а в соседнем селе, где убили несколько его бойцов, лютовал сильно и многих убили. Почему-то из Романовки вся мишпоха в начале 20-х годов перебралась в Крым, куда-то возле Джанкоя, организовали еврейский колхоз, но когда началась «настоящая» коллективизация, их разогнали, и многие уехали в Палестину – в киббуц, вроде бы «Тель-Иосеф». Оттуда летом 1962 года в составе делегации киббуцников приезжала бабушкина кузина Рохл Пнини, а в Романовке она была Рахиль Перлова, умерла в глубокой старости, сын ее вроде погиб, а невестку-марокканку она не жаловала. 

На этой фотографии Ирма и Ента 25.03.1935 г. Они такую фотографию послали многим родственникам.

Самым младшим был дедушка Рувим.

На следующей фотографии он справа, а слева – Ирма

Снимок был сделан, вероятно, в конце 20-х годов, может быть, в самом начале 30-х, до того, как Ирма перебрался в Москву. Перед этим они с женой Ентой некоторое время жили в Харькове, возможно, в этот период братья встретились.

В семейных преданиях остались воспоминания о службе Рувима в царской армии. Кстати, в отличие от армии советской, в царской евреям предоставлялась возможность соблюдать и отправлять основные ритуалы, например, соблюдать субботу. Не знаю, правда, как насчёт кошерной пищи. Очень сомнительно, но кто знает. Судя по списку жертвователей на издание книги, перед 1912 г. он каким-то образом оказался в Бобровом Куте. Скорее всего, сразу после армии (тогда, кажется, брали в армию в 21 год, т.е. он мог там очутиться в 1910-м г.; в любом случае, в Первой Мировой он не участвовал). Что там было: работа, учёба, — совершенно непонятно. Возможно, он учился у тогдашнего раввина Бобрового Кута Менахема Мендла. В самой же армии дедушка отличился отличной стрельбой, за что получил именные часы, кажется «Павел Буре». В послереволюционной суматохе эти часы отобрали именно красные. Случайно ли (просто раньше успели), нет, но это достаточно символично, тем более, что часами они впоследствии не ограничились. Скорее всего, какая-то учёба была, т.к. он стал раввином.

Году, наверно, в 1916-м он женился на Эстер Исааковне Марголиной, дочери известного раввина Исаака Цви Гирша Марголина (фотография – см. и надпись на обороте — до сих пор хранятся в нашей семье).

Рав Марголин был автором как минимум двух книг под названием «Коелет Ицхак». Одна из них издана в Вильно. Типография Л.Л. Маца. 1902; другая: Полтава. Типография Е.М. Рабиновича. 1911.

На последнюю книгу тоже собирали деньги в колониях; по странной прихоти судьбы будущие родственники пожертвовали на другую книгу, правда, там автором был житель одной из близлежащих колоний. Третья книга была готова, но так и не увидела свет после кончины перед войной р. Марголина в Пологах, где он жил у внучки Раисы.

(Лирическое отступление. Поиски корней рава Марголина продолжаются. Это, конечно, другая история, но один момент носит вполне общий характер. Хотя с конца XIX века он не покидал Украину, тем не менее, во всех обнаруженных дореволюционных документах он числится по месту «прописки»: местечко в районе Минска. Теперь в каких-то других поисках я не удивляюсь, если география не совпадает с фактами).

Почти наверняка право вхождения в такую семью надо было доказывать по-еврейски – учёностью. Нетрудно понять, что испытание было выдержано. Две дочки Раиса 1917 г.р. и Евгения 1919 г.р. родились в Романовке. Сын Рафаил родился в 1924 г. в селе Братолюбовка Долинского района Николаевской области. Так по документам, но 30.01.1939 г. и село, и весь район, как и ещё 29 районов Николаевской области и другие куски других областей вошли в состав новообразованной Кировоградской обл. с областным центром Кировоград (бывший Елисаветград). Неясно, почему так произошло. Одна из гипотез – Рувим стал раввином в Братолюбовке.

Между Евгенией и Рафаилом была ещё одна девочка, недолго прожившая. От сына это скрывали, по крайней мере, не рассказывали, но он всё равно узнал. Как – это почти детективная или, скорей, мистическая история. На войне Рафаил познакомился с солдатом, который уверял, что умеет гадать по руке. Посмотрев на руку, он сказал, что у Р. есть три сестры. Тот возразил, что две, но солдат настаивал на своём. История запала в душу, и, вернувшись домой после войны, Р. спросил маму. Та рассказала, что была третья сестра, но она прожила недолго.

Может быть, этот солдат-экстрасенс снят на групповой военной фотографии?

Если предположение о раввинской службе в Братолюбовке верно, то произошло это явно не в подходящее время. Советская власть постоянно усиливала не только антирелигиозную пропаганду, но и репрессии.

Вот историческое свидетельство.

 «Конец 20-х годов принес усиление тоталитарного режима и связанное с ним постепенное свертывание деятельности еврейских организаций и учреждений, начало репрессий. Под первую волну репрессий попали еврейские священнослужители, которые противились закрытию культовых сооружений. Однако синагоги закрывались, а их помещения использовались с культурно образовательными целями. Подобный факт произошел в Романовке Березнеговатского района в декабре 1929 г., когда помещение синагоги было превращено в школу. При этом интересы верующих в количестве 254 человека никто не учитывал.»
Юрий Котляр «Образование и культура сельского еврейского населения Юга Украины в первой трети ХХ века » 

Скорее всего, усиление преследований связано со словами Сталина об ослаблении антирелигиозной работы среди населения на ХV съезде в 1927-м г. Так или иначе, но от религиозных преследований пришлось бежать. Каким образом был выбран Донбасс, теперь уже не узнать. По-видимому, где-то после 1927-го года семья оказалась в городке с пафосным названием Красный Луч Луганской (Ворошиловградской) области. Во всяком случае, когда в 1929-м г. Давид Исаакович Фишман, отец Иды, будущей жены Рафаила, уехал из голодной Житомирщины на заработки в Донбасс, он некоторое время снимал комнату в семье Лифляндов. (Что ж, воистину спасибо тов. Сталину за наше счастливое детство). Там Рувим научился переплётному делу, бабушка Эстер тоже участвовала в этом. Это не только приносило копейку в семью (ничтожную, надо сказать), но и позволяло соблюдать субботу. Его то ли оформил на работу, то ли снабжал заказами некий Окунев, который, несмотря на высокое положение в городской иерархии (бухгалтер в городском банке), продолжал оставаться «правильным» евреем.

Сложной была дорога на восток в начале войны. Рафаил закончил 9 классов, и старшеклассников направили на рытьё окопов под Днепропетровск. В это время приехал в Красный Луч Арон Подвальный, чтобы забрать остатки семьи (Борис Шпицнодель в это время был в армии; мобилизована была и Евгения – в госпитале она работала хирургической сестрой у очень известного хирурга по фамилии Скиба) в эвакуацию вместе со своей мамой Лизой. Так и вышло, кроме того, что Рувим категорически отказался уезжать и сказал, что он будет дожидаться Рафаила. А семья уехала в Казахстан. На окопах становилось всё опаснее. В один из дней учитель сказал, что он уходит и пригласил всех желающих учеников пойти с ним. Пошёл только Рафаил и вовремя: на следующий день там уже были немцы. Пешком Рафаил с учителем прошли сотни километров до Красного Луча – Рувим дождался сына! Подоспела на побывку и Евгения, и они вместе с её госпиталем двинулись на Сталинград. Оказавшись в Сталинграде, Рувим с Рафаилом стали искать место для постоя, но никто не хотел пускать евреев (торжество ленинской национальной политики). Усталые до предела, они остановились у одного дома, там мужик с бородой лопатой подметал двор. Одного взгляда на него было ясно, чтобы понять, что такой не пустит. Но усталость была так велика, что даже такая передышка была необходима. На просьбу мужик пристально посмотрел и спросил, кто они. «Евреи» был ответ, и тогда он сказал «Заходите!» Принимал он их прекрасно, а секрет был прост: «жидовствующая ересь» в официальной терминологии. Кстати, по рассказам подобное повторялось значительно позже в страшных мордовских лагерях. Советская власть никак не могла понять, что «религиозные изуверы» — просто задумавшиеся люди, желающие приблизиться к истокам. А истоки, как назло, связаны с «лицами еврейской национальности» и их источниками и наследием.

Через какое-то время Рувим нашёл своих знакомых и остался жить с ними на некоторое время. Потом они уехали к семье в Казахстан. Рафаила же подъехавший Арон Подвальный (он и тогда был железнодорожником) увёз с собой снова в сталинградские края и устроил работать на подстанции, где тот по сути и жил.

Там же в Сталинграде Рафаила призвали в армию. Произошло это через месяц после окончания сталинградских сражений. Но не сразу по достижении возраста. Уже пройдя медкомиссию, он выходил вверх по ступенькам из общей комнаты, где эта медкомиссия заседала, но какой-то внимательный врач обратил внимание на его ноги при подъёме. Он вернул его, снова осмотрел ноги и рот и вынес вердикт: цинга. Некоторое время ушло на лечение, которое, собственно, состояло в доставании лука и поедании его в максимально возможных количествах. Как точно протекала воинская служба, теперь уже трудно установить. Но призван Рафаил был в железнодорожные войска. К началу войны он закончил музыкальную школу по классу скрипки, и в армии музыка тоже как-то участвовала в его жизни. В частности, по воспоминаниям, у одного рижанина он чуть не сменял на шинель и деньги потрёпанную скрипку Страдивари. Настоящую или нет, но в последний момент обмен не состоялся.

Из военных рассказов в памяти остались впечатляющие картины массовых бомбёжек и то, что самым надёжным укрытием были углы саманных домиков (точнее, их остатков) – основных архитектурных сооружений тех мест.

Кроме того, нерядовой оказалась встреча с горским евреем, называвшим (и, может быть, записанным в документах) себя татом. Паролем послужили ивритские слова. «Тат» вроде бы просто знал иврит, Рафаил же знал отдельные слова, достаточные (по Киплингу?) для узнавания: «Мы с тобой одной крови, ты и я».

Конец войны и послевоенная служба до демобилизации (наверно, слова «дембель» тогда не существовало, иначе бы я познакомился с этим «святым» словом значительно раньше) Рафаил провёл в Новозыбкове Брянской области. Из его рассказов о том времени запомнились два. Как-то он случайно познакомился с литовским евреем-солдатом, который, судя по всему, через пару дней сбежал, чтобы совершить алию («бриха»). Другим персонажем был некий солдат, угнанный ранее на работы в Германии. Он рассказывал, что жил у своего работодателя-хозяина, как у Христа за пазухой. Одна из его функций – сдача молока. Надо было отвезти бидон и поставить на определённое место. Принимали не всё молоко, а только поставленное раньше. Людей там не было, и он спокойно ставил свой бидон в начало, до чего немцы «додуматься» не могли. За всегда сданное молоко его хозяин очень любил, не зная, видимо, метода. Но всё равно тот не удержался и подворовывал. На этом был пойман и сдан полиции.

На следующей фотографии Рувим и Эстер в 30-е годы. Красивая пара!

Ниже – они со своими тремя детьми, тоже в 30-е годы.

А ещё ниже – скорее всего начало 50-х годов; на фотографии, кроме родителей, дочери Раиса (с мужем Борисом Шпицноделем) и Евгения и их дети.

После войны оба деда: и краснолучский Лифлянд, и донецкий Фишман, — продолжали молиться в группах таких же «ветеранов мракобесия». Власти гонялись за ними, и в Красном Луче им удалось «накрыть» молящихся. Появилась обличающая статья, на этот образчик советской пропаганды стоит взглянуть. Чего стоит страшный «Миньян»! Сегодня в таких тонах пишут иногда про Моссад – такой аналогией можно гордиться!

Тем же летом я имел возможность убедиться в переплётном мастерстве деда. Мы с папой возвращаясь с летнего отдыха в Анапе, заехали в Красный Луч. По дороге попали под ливень, причём не только мы, но и книга «Хижина дяди Тома». Через пару дней она получила переплёт, лучший того, который был изначально.

Году в 1965-м дедушка Рувим и бабушка Эстер гостили у нас в Донецке. С помощью соседа удалось сделать вот такую семейную фотографию.

Весной 1967-го года мы вчетвером приехали в Красный Луч. Все были живы, веселы, всё было хорошо. Запомнилось, как при мне дедушка Рувим решал галахический вопрос: можно ли на Песах есть казённую сметану. Дедушка Фишман был против. Но ведь раввин Лифлянд

бОльший авторитет. Проблема решалась типично по-еврейски: размышлениями и перебиранием бороды. Сметану есть было разрешено.

Жили дедушка с бабушкой в маленьком домике. И домик, и жизнь были бедными. Помнится, сын Рафаил каждый месяц посылал им энную сумму денег. В этой истории есть «двойное» дно. Почему-то дедушка не хотел, чтобы дети чрезмерно учились. Другой дедушка как-то подсмотрел их переписку (на идиш) и выяснил, что у дедушки Рувима в голове прочно засела мысль, что после окончания ВУЗа человека могут насильно услать в любую Тьмутаракань. Году в 54-м они приехали из Красного Луча в гости в Донецк (ещё и через много лет по этому маршруту ходил старый дребезжащий автобус неизвестной марки), и дедушка сказал, что Рафаил должен помогать родителям материально. При той бедности это было нереально, и удалось уговорить стариков, что это произойдёт после окончания Рафаилом института и получения «настоящей» зарплаты. Так и произошло в 1959-м году. Но через годы оказалось, что эти деньги были не особенно нужны и просто копились. Причина была иррациональной: дедушка был уверен, что в один прекрасный день власть придёт и спросит, на какие средства приобретён дом (халупа, если честно). Эти собранные деньги должны были послужить решающим аргументом – доказательством помощи сына в любых размерах.

В 1968-м году бабушка Эстер скончалась, и дед сразу стал неприкаянным. Жить одному в их маленьком домике стало невозможно. Короткое время он жил в Донецке на квартире одного еврея из молящихся, а на выходные бывал у нас, седьмым в нашей тесной хрущобе. Почему-то более всего запомнились два шофара. Потом его позвали в Грузию, какая-то группа евреев хотела, чтобы он был у них раввином. Но что-то не задалось, и через несколько месяцев он вернулся в Красный Луч к дочери, где и умер в 1971-м году.

Дедушка годами писал что-то вроде дневника, в основном на идиш, но частично на иврите. В 1991 году удалось их переправить в Израиль с помощью учительницы иврита из киббуца Маханаим. После алии дневники вернулись в семью и были сданы в знаменитый Музей Диаспоры, расположенный на территории Тель-Авивского университета. Возможно, что эти две старые тетради, или часть из них – не дневник вовсе, а черновик книги. Ещё дедушка придумывал и напевал что-то вроде баллад, некоторые были записаны на магнитофон, когда он гостил в Донецке, и сохранились, ныне уже в оцифрованном виде.

Кроме фотографий, дневников и пения, на память от него остались две ктубы, заполненные им: дочери Раисе (Ривке), когда она выходила замуж за Бориса Шпицноделя, и сыну Рафаилу, когда он женился на Иде. Через много лет судья раввината в Натанье даже не подумал подвергнуть эти документы сомнению: всё было по правилам и они были ценнее и достовернее любых советских документов.

В Красном Луче осталась только старшая дочь Раиса. Она была заслуженной учительницей, как и положено, коммунисткой, но предметом гордости отца было знание ею иврита. Её профессиональная дорога пролегала так. После семи классов, закончив какие-то учительские курсы, она поехала учить детей в глухом селе. С отоплением по-чёрному это чуть не обернулось бедой: Раиса угорела и её еле откачали. Она вернулась в Красный Луч, и приобретённый стаж позволил ей устроиться в школу. Через некоторое время она окончила педтехникум.

Другая дочь Евгения, выйдя замуж за врача Иосифа Мочульского (по семейным преданиям планировалась их женитьба с Ароном Подвальным, но что-то не сложилось), уехала в Свердловск, где очень рано умерла от тяжелой болезни. Она тоже была медиком: после семи классов окончила медтехникум. Её муж с другой семьёй уехал

 Ктуба Раисы (Ривки) и Бориса (Дов Иеуда) Шпицноделя от 30.08.1938

впоследствии в Израиль и не так давно скончался в Беер-Шеве. А дети Ольга и Леонид и их дети и внуки остались и живут в Свердловске, вновь названном Екатеринбургом. Недавно два уже упомянутых Леонида впервые встретились и познакомились в 2009 г. в Израиле, в квартире Михаила Лифлянда – на фотографии он справа между Леонидом Лифляндом и сыном Леонида Мочульского Евгением, а слева Леонид Мочульский и Илья Лифлянд.

Долгое время жизнь единственного сына Рувима – Рафаила предполагалась быть связанной с музыкой. Он учился скрипичному мастерству, но и по рассказам вокальная карьера виделась вполне возможной. Уже после войны он закончил Ворошиловградское музыкальное училище и по распределению стал преподавать в Алчевске (Коммунарске) в педагогическом техникуме. Там готовили учителей младших классов, которые должны были уметь давать и музыкальные уроки.

В 1951-м г. он женился на Иде Фишман, семья которой издавна была знакома по Красному Лучу.

Ктуба Рафаила Лифлянда и Иды Фишман, 10.07.1951

А вот их фотография того времени:

Через год они, в ожидании рождения первого ребёнка, перебрались в Сталино. Музыкальная карьера там не задалась. Сначала работы просто не было, никакой. Это были годы борьбы с «безродными космополитами». Например, даже корректором его не взяли, хотя работа была очень низкооплачиваемой и корректоры были в дефиците. Потом на некоторое время положение поправило вышедшее постановление, что в кинотеатрах должны быть оркестры или музыкальные группы для услаждения публики между сеансами. Но это тоже было не только невыгодно, но и бесперспективно. Возникла идея учёбы, переквалификации. Тогда Рафаил, устроившись работать лаборантом в угольном институте ДонУГИ, сначала окончил десятый класс вечерней школы. В первую очередь это было необходимо для подготовки к вступительным экзаменам по давно забытым предметам. Поступив через год, он стал учиться заочно в политехническом институте (тогда индустриальном, ныне – технический университет). По прихоти судьбы жизнь всей семьи как-то была связана с этим учебным заведением: Ида, Рафаил и младший сын Михаил учились в нём, а Илья преподавал перед отъездом в Израиль. Точно так же вся семья перебывала в ДонУГИ: Ида долго – с 1952-го г. и до выхода на пенсию в 1980-м г., а остальные больше или меньше. В 50-е годы Рафаил стал в ДонУГИ жертвой произвола: его уволили как человека с несоответствующим образованием, хотя какое образование должно быть у лаборанта, обучающегося в профильном институте. Немалую роль в этом сыграл заместитель директора, еврей по фамилии Дубинский. Правда, перед этим, в 1952-м году он помог Иде устроиться на работу в институт. (Через много лет, в 80-е годы, когда я работал в этом же институте, Дубинский – давно ужу пенсионер – скончался, и я участвовал в его похоронах. Прихоти судьбы!) Суд его восстановил (за это он всегда был благодарен Н.В. Подгорному, который тогда был «президентом» Украины и которому он написал о своих мытарствах), но он тут же перешёл во вновь организованный институт Донгипроуглемаш, где и проработал до своей безвременной кончины в 1987-м г. Его основной деятельностью была автоматизация и искробезопасность шахтных конвейеров, он был (со)автором многих изобретений. Тем не менее, музыкальная составляющая не испарилась: он иногда играл на скрипке, с годами всё реже, несколько лет обучал детей игре сначала на скрипке, а потом на пианино. Не его вина, что не в коня оказался корм. На имевшейся в доме скрипке было клеймо «Карло Бергонци 1752 г.». Значительно позже экспертиза показала, что это была копия конца 19-го века. Музыкальные гены не пропали: младший внук Александр, сын Михаила, стал скрипачом высокого класса, играет в Боннском оркестре, а его старшего сына зовут Рафаэлем (есть ещё младшие сын и дочка). Старший сын Михаила Владимир с женой и дочкой Николь и двумя сыновьями живёт сейчас в Сиэттле, программировал в знаменитом Майкрософте, откуда при первой возможности (получении гринкард) «сбежал» в Гугл.

Остальная семья – в Израиле. Илья – математик в Бар-Иланском университете (недавно вышедший на пенсию), Михаил – программист, тоже прекративший трудовую деятельность. Илья живёт в Петах-Тикве, а все остальные – в Нетанье: Ида, Михаил с женой (ныне подолгу живущие в США подле старшего сына), дочь Ильи Ольга и внучка Мишель (недавно закончила службу в израильской армии).

Несколько лет назад в Бат-Яме состоялась встреча троюродных братьев:

Выше семейное дерево было сравнено с пирамидой, в вершине которой был единственный полумифический персонаж, про которого были известны два факта: имя и ВЕК рождения – 18-й. Слава Богу, основание пирамиды широкое и может ещё расшириться. Есть детки постарше и совсем маленькие, некоторые уже носят не русско-советские имена, а израильские или вообще международные, скажем, упомянутые «французские» девочки. А недавно у Оли появилась ещё одна дочь, Лия. И это главная радость и большая надежда: «Ам Исраэль хай!»

Возвращаясь к Романовке, не забыто и то, что семья могла быть значительно обширней. В Яд Вашем лежат более десятка листов на уничтоженных в годы оккупации.

Стоит ещё добавить, что все эти поиски могли бы завершиться не начавшись, если бы не рассказы мамы Иды. Ей почти 99, но голова ясная. Масса случаев и событий из её рассказов, причём не только о собственной семье Фишман, но и всех других ветвях, послужили единственным источником для начала разматывания клубка.

Могу добавить ещё одну вещь. Я математик, научный работник. Коллеги поймут, а остальные могут поверить, насколько захватывает работа над решением по-настоящему серьёзной задачи. Так вот, в те периоды, когда я увлекался семейными поисками (ну, или отвлекался на них), математика на некоторое время не выдерживала конкуренции, отправлялась отдыхать в неведомые закоулки мозга и памяти. И как я не теряю надежды всё-таки решить некоторые задачи, над которыми думаю десятилетиями, так и собираюсь продвинуться в раскрытии семейных тайн.