ЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНА

При исследовании хранящихся в украинских архивах сводок Евобщесткома о погромах в Брацлаве 1918-1921 годов, составленных по-русски, складывалось впечатление, что участие большевиков в грабежах еврейского населения и прочих эксцессах было незначительным, но при анализе интервью Штернгарца, разоблачавшего деятельность не только повстанцев, но и большевиков, перед нами открывается совершенно иная картина.

Елена Цвелик

БРАЦЛАВСКИЕ ХРОНИКИ

Данная публикация содержит перевод на русский язык уникальных свидетельств о ходе гражданской войны в Украине. Первоначальный текст был написан на идиш и находится в архиве ИВО в Нью Йорке. Хотя описания событий касаются главным образом одного небольшого украинского города — Брацлава, они очень характерны для всего этого периода украинской истории. Автор этих заметок верит в то, что правда об истории, сколь бы горькой и несвоевременной она ни казалась, не должна быть похоронена.

Являясь следствием двух русских революций, национальных движений в западных районах бывшей империи, общей деморализации и ожесточения населения, вызванных Первой мировой войной, еврейские погромы 1918-1921 годов были составной частью национальных, этнических и социальных конфликтов этого периода. Особой интенсивности погромное движение достигло в Украине, где огромная еврейская диаспора воспринималась коренным населением как культурно и религиозно чуждый элемент и потенциальный союзник большевиков — противников независимости Украины. В отличие от Холокоста, эта более ранняя волна антисемитского насилия в значительной степени предана забвению.

Погромы в Украине вспыхнули с конца 1918 года и были связаны с именем Петлюры, как главного атамана украинских войск; погромы были спутниками наступления и особенно отступления войск Директории. Однако летом — осенью 1919 г. в Украине уже действовало сразу несколько противоборствующих сил: петлюровцы, Добровольческая армия А. Деникина, Красная армия, крестьянские банды, анархисты во главе с Нестором Махно. Все они в большей или меньшей степени участвовали в погромах. В мае 1919 года, с восстанием атамана Григорьева, погромы вступают в новую, еще более страшную фазу. Вспыхнувшее повстанческое движение украинской деревни против советской власти, против ее крестьянской и национальной политики, быстро превратилось в погромный поход против евреев. В 1919-1921гг. вся Украина кишела бандами повстанческих атаманов, от которых особенно пострадало еврейство Киевской и Подольской губерний. Грабили и убивали как крестьяне и примкнувшие к ним деклассированные элементы, так и приходившие извне погромщики в погонах и без погон, »спасавшие Украину» наиболее безопасным для себя путем — путем поголовного избиения евреев.

По горячим следам погромных событий в июне 1919 г. член правительства УНР Соломон Гольдельман писал:

«Еврейское население терроризировано. Вся атмосфера вокруг него наполнена антисемитизмом. Антисемитизмом активным, который проявляется в массовых грабежах, убийствах, арестах. Все это делается при активном участии, во всяком случае — сочувствии всех кругов населения. При этом не только национально-украинского, а особенно польского и реакционно-московского, вообще, всех тех, кто не только возмущен якобы враждебной позицией евреев в отно­шении идеи украинской государственности, а, напротив, сами явля­ются злейшими врагами этой идеи.»[1]

Погром, совершенный частями регулярной армии УНР в Проскурове в феврале 1919 года вошел в число самых страшных страниц в истории еврейства Подолии. За ним шли погромы в Фельштине, Тростянце, Тульчине, Печоре, Брацлаве и других подольских местечках, оказавшиxся в кольце блокады местных банд. В Брацлавском уезде в 1919-1921 годax орудовали банды Волынца, Ляховича, Сокола, Громова, Стократа, Козака, Зарембо, Хмары, Шепеля и другиx. По свидетельству местного раввина и даяна Аврума-Янкеля Рабиновича, город Брацлав в тот период пережил 14 погромов.[2] Секретарем еврейской общины Брацлава Натаном Штернгарцем и корреспондентом Евобщесткома Анчиполовским были выверены и внесены в список погибших имена 238 евреев[3], убитых в Брацлаве за два погромных года; 97% из них были уничтожены повстанцами. Брацлавский мартиролог этим не исчерпывается, поскольку он не включает в себя количество тяжело раненных и изнасилованных, умерших после погромов, а также погибших от голода и эпидемии людей. Так, во время майского погрома 1919 года, по сведениям, собранным Элиэзером Розенталем[4], в городе было убито 120 человек, но гораздо больше умерло от ран[5]. Пo воспоминаниям Рахили Нахманович, приехавшей в Брацлав после крестьянского восстания, погибло не менее 500-600 человек. [6]

Осенью 1919 года большинство погромов в Украине было совершено войсками Добровольческой Армии Деникина, но в районе Брацлава деникинцы, преследовавшие галицийские части, задержались ненадолго. Согласно сводкам Евобщесткома, деникинцы проходили через город дважды: 17 октября и 16 ноября 1919 года; систематически же до конца 1921 года Брацлав терроризировали банды местных повстанцев, с которыми с переменным успехом боролась советская власть, практически никаких мер для защиты еврейского населения не предпринимавшая.

Фото из книги З.С. Островского »Еврейские погромы 1919-1921»[7]

Уполномоченные Брацлавского Еврейского общества обращались в начале сентября 1919 года в Районный Комитет помощи пострадавшим от погромов в Винице с просьбой об экстренной помощи еврейскому населению Брацлава.[8] Возможно, их ходатайство возымело действие и было передано в Киев, поскольку в начале октября того же года в город выехал представитель КОПЕ Матиас Сегал для ознакомления с ситуацией на месте и получения исчерпывающей информации о положении дел.

Новые свидетельства о погромах в Брацлаве проливают свет на то, как и почему они происходили. Первое из них — рассказ очевидца событий Натана Штернгарца, второe — письмо Брацлавского городского комитета, направленное во Всеукраинский Центральный Комитет помощи пострадавшим от погромов. Оба документа сохранились на идиш и на русском языке публикуются впервые. Свидетельство Натана Штернгарца было записано 6 октября 1919 года начальником отдела КОПЕ[9] Матиасом Сегалом и направлено в канцелярию Министерства по Еврейским делам Украинской Народной Республики в Каменец-Подольске.

Натан (также Нусь) Аврумов Штернагарц (1880-?), происходивший из семьи именитых бреславских хасидов, праправнук р. Натана бар Нафтали-Гиршa Штернгарцa, был кантором Большой синагоги Брацлава и шойхетом[10]. Он вел службу, досконально знал литургию, и, по свидетельству очевидцев, обладал красивым, сильным голосом и благородной внешностью. В обязанности Натана Штернгарца входил также надзор за образованием еврейских детей, посещавших хедеры. В смутное время, когда в Брацлаве убили почти всех меламедов и духовный раввин Рабинович вынужден был бежать в Вапнярку, Штернгарц оставался не только кантором Большой синагоги, но и секретарем Брацлавского Еврейского Общества. С установлением советской власти начались гонения на религию: в 1923 году в Брацлавском уезде закрыли все хедеры, а с местных раввинов взяли подписку о прекращении их деятельности. Последний договор общины Большой синагоги с представителями власти был подписан в 1928 году, а в 1930 году бывший духовный раввин Брацлава Аврум Янкель Рабинович привлекается к суду. Самые поздние сведения о Натане Штернгарце относятся к 1929 году: в списке брацлавских лишенцев он фигурирует как шойхет. Дальнейшая судьба его не известна. Старшая дочь кантора Эстер погибла в оккупации в Умани, младшая, Голда, жила в Москве, а средняя, Рива, вместе с мужем Михлом Дорфманом, лидером бреславских хасидов в Советском Союзе, уехала в начале семидесятых годов в Израиль.

Список лидеров еврейской общины Большой синагоги Брацлава, включающий раввина и даяна Аврума Янкеля Рабиновича, главу общины Моше Янкеля Рабиновича, кантора и секретаря Нуся Аврумова Штернгарца и габая Годеля Вайнермана. 28 сентября 1923 года, Брацлав.[11]

При исследовании хранящихся в украинских архивах сводок Евобщесткома о погромах в Брацлаве 1918-1921 годов, составленных по-русски, складывалось впечатлениe, что участие большевиков в грабежах еврейского населения и прочих эксцессах было незначительным, но при анализе интервью Штернгарца, разоблачавшего деятельность не только повстанцев, но и большевиков, перед нами открывается совершенно иная картина. Советская власть нигде так беспощадно не проводила свою политику и нигде так азартно не толкала к гражданской войне, как в украинской деревне и местечке, совершенно игнорируя сложные национальные взаимоотношения, существующие в Украине, и неминуемые для еврейского населения последствия, явные признаки которых были уже налицо. [12]

Циничная политика местных и присланных из Винницы большевистских деятелей (Вуля, Шестоперова, Болмашова), опиравшихся на разного рода аферистов, недоучившихся гимназистов и малограмотных рабочих-активистов еврейского происхождения, проводивших реквизиции движимого и недвижимого имущества жителей Брацлава, оказала крайне негативное влияние на все слои населения и способствовала росту антисемитских настроений в городе и уезде. Помимо этого, Штернгарц показывает, как легко красноармейские части, расквартированные в Брацлаве, поддавались антисемитской пропаганде, а представители местной интеллигенции — учителя, священники, врачи, чиновники, сочувствовали погромщикам и поддерживали их. На стороне бандитов всегда оказывалась и местная милиция, обязанная поддерживать порядок в городе. Крестьянство после первого, достаточно вегетарианского, погрома почувствовало, что власть не располагает ни возможностями, ни желанием защитить евреев, и с энтузиазмом присоединилось к погромщикам впоследствии.

Показания Штернгарца опровергают утверждение о том, что брацлавские старообрядцы из Русской Чернышовки (которых он называет »кацапами», как было принято в те времена в Украине) и красноармейцы защищали местных евреев от произвола бандитов. Неудивительно, что при советской власти, когда упоминания об участии большевиков в погромах цензурой не поощрялись, а роль местного населения в насилии над евреями всячески затушевывалась, сведения о погромах, записанные на идиш, были преданы забвению. Cоветская пропаганда тщательно просеивала документальные воспоминания.

Свидетельство Штернгарца, достоверность которого не вызывает сомнений, осталось рассказом одинокого летописца. Оно ценно как новизной содержания и открытием до сих пор неизвестного, так и тем, что конкретизирует материал на определенном, строго ограниченном участке пространства и времени, и конкретизирует его по возможности со всеми нюансами периода. Перевод текста Александра Солдатова, редакция автора. В скобках фиксируется хронология событий, изложенных в тексте интервью.

Итак, слово предоставляется Натану Штернгарцу, секретарю Брацлавского еврейского общества.

Заглавие свидетельства Штернгарца на идиш.[13]

БРАЦЛАВ

»Город насчитывает около 12000 жителей, евреев — 4000. Евреи села торговцы, ремесленники, лавочники. 16 января 1918 года при Центральной Раде здесь случился погром, во время которого были ограблены лишь лавки. Отношения между евреями и христианами были неплохими и обострились только при большевиках. Власть гетмана перешла к Директории в декабре 1918 года, от Директории к коммунистам 25 марта 1919 года; все переходы были спокойными, без эксцессов.

Властью первой Директории евреи не были мобилизованы. Во время Директории в социалистическом клубе была маленькая группа, которую считали большевиками. Среди них были 6-7 евреев и 3-4 христианина, которые открытой агитацией не занимались. На двоих из числа христиан пало подозрение, что они провокаторы. Большевики заняли Брацлав 25 марта 1919 года. На следующий день после их прихода в городе обнаружили тела двух убитых офицеров, и христианское население начало поговаривать о том, что евреи убивают христиан, таким образом в городе воцарилось погромное настроение.

Часть евреев сотрудничала с большевиками: ревком состоял из 5 человек, среди них было 3 еврея. Вообще, евреи так или иначе принимали участие в работе новой власти. Например, адъютант коменданта города был евреем. Личный секретарь комиссара был евреем. Начальники тюрьмы, телефонной станции и ЧК, а также комиссар образования были евреями; ремесленники в большинстве своем сочувствовали большевикам. Все это способствовало росту погромных настроений, которым было сильно напугано еврейское население Брацлава. В ночь на 4 мая красноармейцев вызвали в Гайсин для подавления восстания, которое устроил Волынец. Это обстоятельство использовала группа, устроившая восстание против большевиков (в Брацлаве), в котором активно участвовал бывший комиссар города времен Рады и школьный учитель Добровольский.

(Повстанцы: 7 мая 1919 года)

И, действительно, 7-го мая в 4 часа дня заговорщики вошли в Брацлав с большой бандой крестьян из окрестных сёл. Окружив город со всех сторон, они расстреливали каждого еврея, которого встречали на своем пути, и грабили. В тот день число еврейских жертв достигло восьмидесяти двух, и большая часть города была ограблена. По сообщениям, которые поступали, руководители восстания не собирались убивать тех, кто не пошел на сотрудничество с большевиками. Около 10 часов массовая резня прекратилась, и бандиты принялись грабить. На второй день все более или менее утихло. Погром контролировался властью; бандиты были в городе до 12-го мая. Характерно, что повстанцы были воодушевлены; и, в особенности, они были настроены скорее против евреев, чем против »украинства». На митинге повстанцы постановили, что они таки за советскую власть, но »без евреев, без коммуны, и не трогать религию». Десятого мая они арестовали комиссара в помощь Добровольскому, потому что они пропагандировали «украинство». На второй день по решению митинга его освободили.

12-го мая вновь вошли большевики и были до 5 часов утра 13-го июля. 13-го с печорской стороны в город вошли повстанцы под руководством Сокола, Стократа и Громова, которые объединились в Печоре с местной бандой Ляховича и Корчевского, и в течение трех-четырех часов бродили по городу. Погром имел характер бойни; число убитых евреев достигло восьмидесяти. Бандиты грабили и брали только дорогие изделия; кроме единичных случаев, за деньги никто не смог откупиться. Погром был таким неожиданным, что невозможно было собрать необходимые средства. В 9 часов вечера бандиты в спешке оставили город и ушли в Тульчин. И после этого погром прекратился.

17-го июля все банды вернулись в город и в течение 28 часов убивали и грабили, и стало убитых 63. Ночью банды ушли, а в городе остались представители бандитов, которые контролировали Брацлав до 17 августа. Днём (17 августа) нагрянули украинские регулярные воинские части, которые вошли в город в 12 часов дня; они продолжали грабить и насиловать женщин. При этом также пали жертвами 7 человек. Грабежи, происшедшие во время этого погрома, превзошли все, что было до сих пор. Во всех погромах принимали большое участие местные христиане. Интеллигенция очень плохо отнеслась к евреям.[14] Они не предприняли никаких мер, чтобы эти бесчинства остановить.[15]

Натан Штернгарц

С оригиналом согласен: руководитель отдела М. Сегал.»

_________________________________________________________________

В этой части интервью Штернгарц подробно рассказывает о событиях, произошедших в Брацлаве с 1917 года по 1920 год.

»Брацлав насчитывает около 12000 жителей. В том числе около 4000 — евреев, 3000 — кацапов, 5000 — мещан, чиновников и хуторян. Город далёк от железной дороги, около 40 вёрст. В городе нет никаких фабрик, заводов и других промышленных предприятий. Евреи занимаются, как и во всех подобных местечках, торговлей, ремесленничеством, владеют лавками и т.п.; среди кацапов (Штернгарц имеет в виду старообрядцев из Русской слободы Чернышовки — примечание автора) находится также большой процент торговцев, главным образом, фруктами и овощами. Большая часть их занимаются «баштаном» (бахчой), а малая часть имеет значительные земельные угодья. Все это было в прошлом. В последнее время, когда евреям стало невозможно выезжать из города, кацапы завладели всей торговлей и сильно разбогатели.

Никаких политических партий в Брацлаве никогда не было. Были только единичные лица, которые симпатизировали той или иной партии. Их деятельность не вызывала сочувствия у населения. Никакой политической работы они не вели. В большинстве своем это были экстерны и студенты, приезжающие на каникулы и не имеющие корней в городе. Взгляды этой молодежи никак не влияли на отношения между еврейским и нееврейским населением. Последние пару лет все жили в мире и согласии: ни в эти годы, ни в 1905 году в Брацлаве и в уезде погромов не случалось. В Немирове, который находится в 17 верстах от Брацлава, в 1905 году пытались устроить погромное выступление, но тогда оно было подавлено. И тамошний пристав Бутович был отстранён от должности за непринятие энергичных мер по недопущению выступления. Даже в начале зимы 1918 года, когда русская армия была демобилизована, и во многих местах устраивала еврейские погромы, Брацлав, находясь далеко от железной дороги и будучи убеждён, что никакие крупные части демобилизованных солдат через него не пройдут, надеялся, что и на этот раз ничего не случится.

В декабре 1917 года в город вернулся с фронта увешанный всеми знаками отличия и медалями молодой сапожник Перепонов, который держался нагло и время от времени высказывал удивление, почему в Брацлаве ещё не устроили погром. Вокруг Перепонова за короткое время сложилась маленькая группа юных хулиганов (7-8 человек, четверо из которых через некоторое время убили своего товарища, за что были арестованы). В середине декабря, ночью, воспользовавшись тем, что через город случайно прошёл обоз, эти хулиганы выбили все стёкла на двух главных улицах. Евреи, вслушиваясь в шум проходящего обоза, думали, что это его работа, и поэтому побоялись выйти. Очевидно, Перепонов и его друзья рассчитывали, что обозники поддержат их, но этого не случилось. Интересно заметить, что хулиганы выбили стёкла не только в еврейских, но и в христианских домах, расположенных на вышеупомянутых улицах. Ошибка Перепонова имела хорошие последствия для евреев, но только временные. Христианское городское население вместе с еврейским организовало всеобщую вооружённую ночную стражу, против которой хулиганы даже днём не осмеливались что-либо делать и дожидались удачного подходящего момента. Через месяц после первого выступления Перепонова, когда население успокоилось, а стража пропала, этот момент настал.

(Первый погром: 16 января 1918 года)

Во вторник 16-го января 1918 года, в 12 часов дня во время ярмарки, по сигналу Перепонова хулиганы в разных частях рынка ворвались в еврейские лавки и начали грабить. Некоторые остались на улице и кричали к устремившимся в разные стороны крестьянам: «Друзья, сюда!». В течение четырех часов были разграблены почти все магазины города, и если дома не трогали, то грабили закрытые лавки, которые взламывали ломами, топорами и тяжелыми гирями. Тогда обошлось без человеческих жертв: Перепонов выстрелил из револьвера по убегающему Йосефу Александровскому, лишь легко ранив его. От брошенной бомбы (не установлено, бросили ли хулиганы в евреев или наоборот) посреди рынка воспламенилась лавка, и сгорел большой двор с восемью лавками. Ограбили местные хулиганы многих крестьян из окрестных сёл. Заметное участие в грабежах приняли кацапы четыре часа спустя, когда толпа стала уже значительно меньше. После того, как большинство крестьян разъехалось с тюками по домам, на улице оказался начальник городской милиции Николай Рогозинский с двумя револьверами в руках и начал бегать во все стороны; тогда же вышли на улицы многие еврейские молодые люди с ружьями, палками и дубинками и выгнали часть грабителей из города.

Характерные подробности погрома:

1. Во взломе дверей закрытых лавок особенно отличился некто Пилецкий, который во время большевистского правления стал сотрудником ЧК. В июне, когда он незаконно реквизировал пару лошадей, Пилецкого расстреляли его товарищи из ЧК.
2. Александр Корчевский, позднее руководитель банды убийц и сподвижник Ляховича, во время погрома сопротивлялся грабителям. По свидетельству семьи Тростянецких, он спасал лавку Элиягу Берковича.
3. Лев Рыльский, позднее начальник городской милиции, а далее активный участник нынешних летних кровавых событий, во время январского погрома сопротивлялся погромщикам.

Ночь прошла спокойно.

17-го января среди кацапов распространились провокационные слухи о том, что евреи собираются мстить за то, что те грабили и поджигали их дома. 18-го января ранним утром кацапы, по решению проходившего ночью схода, напали на военное управление, разоружили несколько солдат, которые там были, разграбили оружие, которое находилось в цейхгаузе, и вооружились, чтобы пойти истреблять всех евреев. Представители русской интеллигенции во главе с председателем Земской Управы Мосевичем[16] на скорую руку организовали отряд из еврейской молодёжи, нескольких бригадных солдат из военного управления и пары русских интеллигентов. Заняв удобную позицию, они перегородили кацапам путь в город и выслали к ним депутацию, которая объяснила им абсурдность слухов о поджоге домов. Кацапы успокоились, и, отдав часть оружия, разошлись.

Пару дней спустя в Брацлав вошел отряд кавалерии, в котором было два привилегированных еврея из революционной воинской части (Кубанского полка — примечание автора), стоявшей в ближайшем городе Тульчине[17], чтобы успокоить весьма удрученное настроение еврейского населения. Кавалеристы остановились на двое суток в обычных еврейских домах, получая от ограбленного еврейского населения пропитание и прочее, и, оставляя Брацлав, потребовали заплатить им деньги. Не помогли ни просьбы, ни жалобы. Ограбленное население обязалось собрать около 8 тысяч рублей и заплатить защитникам.

Брацлавский погром, который был неожиданным для крестьян в этом крае, по-видимому, вывел последних из инертного состояния: они получили опыт и смелость продолжать свою работу, поэтому на следующую ярмарку, которая случилась в пятницу 19-го января в Немирове, в 17 верстах от Брацлава, они съезжались в большом количестве, с телегами, мешками, экспедиционными средствами, профессиональным материалом и т.п, имея намерение повторить в Немирове брацлавскую историю, но это им не удалось.

В течение двух-трёх дней после брацлавского погрома еврейскому населению Немирова удалось организовать хорошо вооружённую самооборону, и, как только начали грабить первого еврея, скорняка, бойцы самообороны появись на улице; поднялась стрельба и погромщики удрали из города. Таким образом, в Немирове евреи, за исключением двух человек, спаслись от грабежей. Один еврей был убит (его застрелил милиционер), и один из руководителей самообороны, студент Йосеф Оптейкер был ранен. Ещё несколько дней спустя также случился погром в Тульчине, устроенный воинской частью, которая там стояла. Ограбили большинство магазинов в городе, много домов; подожгли богатые лавки — сгорел целый квартал, а также было восемь погибших. В Брацлаве и в округе после этих событий царила полная анархия. Руководитель Перепонов сделал свою »блестящую» работу и уехал в Чечельник жениться. Брацлавская милиция сообщила туда о его деятельности и потребовала его задержать. Несколько дней спустя, в течение которых всё висело на волоске, милиция тоже пропала. Привезли арестованного в Чечельнике Перепонова. Конвоировать его поднялась уже организованная в то время самооборона. Пару часов спустя к зданию, где сидел арестованный, явилось много молодых мещан и кацапов, вооруженные ружьями и бомбами, и потребовали освободить его, а самообороне сдать оружие. Из-за неравенства сил сторон самооборона обязалось капитулировать и освободила арестованного. Это было в пятницу 10-го февраля. Атмосфера снова стала напряжённой, и вновь почувствовалось погромное настроение.

(Ревком, большевики, 12 февраля 1918 года)

В субботу 11 февраля в Брацлаве узнали, что Винницу, которая находится примерно в шестидесяти девяти верстах от Брацлава, заняли большевики. Будучи крепкими противниками большевизма и имея намерение защитить город от второго погрома, некоторые интеллигентные христиане, тоже занимавшие ответственные общественные посты, воспользовались этим случаем и по телефону попросили члена земской управы Михаила Вуля, который находился в Виннице, принять меры, чтобы послать в Брацлав воинскую часть для недопущения беспорядков. В воскресенье в Брацлав пришла маленькая воинская часть с двумя пулемётами. В тот же самый момент в Народном доме произошёл митинг, где выступил вышеупомянутый Вуль, до того убежденный меньшевик, а теперь изъяснявшийся как большевик, держащий пылкую и грозную хулиганскую речь. Он каждый раз повторял: »Мы — большевики». Речь, поддержанная пулеметами, имела влияние на хулиганов, которые прятались по мышиным норам. Вуль появился на сцене как заместитель председателя спущенного сверху Ревкома, но, фактически, являясь руководителем Ревкома, он выступил в городской Думе и потребовал в крепких выражениях контрибуции в 10 тысяч рублей на содержание ревкома и так далее.

Власть ревкома продолжалась месяц.

(Весна — осень 1919 года: австрийцы, мадьяры)

Примерно в середине марта пришли австрийцы с мадьярами. Лето прошло спокойно, если не считать происшествия, когда мадьяры повесили в центре города двоих, которые участвовали в нападении на их пост в деревне Бортники. Этот печальный факт, разумеется, вызвал волнение местного населения, и, вообще, волнение еврейской части населения возможно было больше, чем христианского, потому что тела висели на еврейской улице несколько часов. Это всё же не мешало некоторым христианским элементам вплетать такие фразы: »Надо повесить всех, кто привел австрийцев», — смотря по этому случаю на евреев — »Всех, кто обманывает и мошенничает» и т.д.

Во время отступления австрийцев произошёл инцидент, когда солдат не захотел платить за хлеб. Цена была проставлена, и продавец пытался отобрать у него хлеб, взятый бесплатно, и тут солдат выстрелил в воздух. Новая анархия уже витала в воздухе, и этот случай вызвал сильную панику среди еврейского населения.

(Конец ноября 1918 года: Директория)

В середине ноября 1918 года из Винницы передали по телефону, что там объявилась новая власть, во главе которой стоял Петлюра. Несколько дней спустя в город вошел отряд повстанцев под руководством некоего Дмитро Мельника, бывшего офицера русской армии, только убеждённого украинца. Милиция под руководством Резниченко, тоже убеждённого украинца, немедленно перешла на сторону новой власти. Таким образом, переход произошёл без инцидентов. Комиссаром был назначен бывший учитель городской школы Сергей Шевченко, известный как антисемит. Комендантом — приехавший из-за рубежа некто Сторожук, который начал вести правление очень жестко. Его адъютанты часто били евреев за мельчайшую (по их мнению) провинность посреди улиц (лабазника Мойше Вовчика один из адъютантов избил до крови посреди рынка за то, что тот провёл несколько телег с пшеницей на мельницу для молотьбы, чтобы продать у себя в лавке). Настроение было напряжённым; несмотря на выступление коменданта, ничего не менялось. Такое положение длилось ещё до сигнала, который был дан в Бердичеве, Житомире и Проскурове, когда воздух впитал миазмы клеветы и антисемитизма.

В это время комиссар, который тогда был в Виннице, приказал по телефону начальнику брацлавской милиции обнародовать объявление: так как среди населения распространяют слухи, что в Проскурове был еврейский погром с множеством человеческих жертв, то он объявляет, что ему известно из надёжных источников, что в Проскурове погрома не произошло, лишь произошло ликвидация »Ревкома», и при этом были человеческие жертвы.

После передачи власти Директории в Брацлаве был открыт социалистический клуб, который имели право посещать члены всех социалистических партий. Клуб посещали 60-70 человек — представители всех партий. Среди них было десять-двенадцать христиан, четверо из которых были интеллигентами, а остальные — рабочими. От украинцев никто в клуб не вошёл. Среди членов клуба была группа, тайно сочувствующая большевикам, численностью не более пятнадцати человек: десять из них были евреями и пять христианами. Из последних— двое интеллигентов и трое рабочих; из христиан были, очевидно, один-два провокатора, потому в городе и среди представителей власти начались разговоры о том, что евреи сотрудничают с большевиками. По городу ходили слухи о том, что некто, занимавший важный военный пост, намекал, чтобы евреи выдали большевиков; в противном случае, они сами понимают, что может быть.

Обратились к другому лицу, занимавшему высокий гражданский пост, доселе бывшему не враждебным к евреям, и попытались его убедить, что в Брацлаве нет большевиков (действительно, кроме единичных социалистов из клуба, старавшихся к тому же по мере сил оторвать сочувствующих большевикам евреев от русских, на которых также пало подозрение, что не знали о существовании большевиков в городе, ничего серьезного там не было). На это упомянутое официальное лицо возразило, что ему известно из надёжных источников, что здесь уже существует большевистский центр, и, более того, его членов даже наделили должностями на тот случай, если нагрянет большевистская армия. Как потом выяснилось, произошла такая история. Однажды, во время успешного наступления большевистских войск на Киев, социалисты, сочувствующие большевикам, устроили тайное собрание. По причине весёлого настроения они шутили, что, когда большевики придут, этого сделают министром финансов, а того военным министром и так далее. Эти разговоры через христианских участников на следующее утро передали куда нужно. По совету упомянутого лица, в знак свидетельства лояльности к украинскому движению, евреи купили за несколько тысяч рублей украинскую библиотеку для казацкой сотни, а коменданту дали несколько тысяч рублей на улучшение обеда казаков ко дню памяти Тараса Шевченко. Во всяком случае, лицо обещало использовать моральную силу и влияние, чтобы не допустить выступления против евреев, если не будет никакого выступления большевиков-eвреев. Но вырвать из памяти христиан тот факт, что здесь были евреи, сотрудничавшие с большевиками, оказалось невозможнo. Управляющий уездным информационным бюро в разговоре с печатником Рабиновичем сказал: »У меня есть точные сведения, что »хавер»[18] Вуль участвует в боях на Черниговском фронте.»

Чем ближе большевики приближались к нашему району, тем напряженнее становилось настроение, а страх сильнее. Беспокойство достигло высшей степени, когда мы узнали, что в местечках Теплик, Гранов и Кублич происходит резня. В то же самое время коменданту вздумалось в один прекрасный вечер проехаться по городу, при этом напевая известную в нашем крае пошлую непристойную песенку, центральной фигурой которой была еврейка »Сарочка». Еврейское население увидело в этом ясный намёк, что что-то готовится. Однако, вопреки ожиданиям, всё прошло мирно. Комендант с частью его сотни эвакуировался, остальные разошлись по домам. Во время прощания с вышеупомянутым ответственным гражданским лицом и его еврейскими друзьями, комендант сказал: »Если бы у вас в Ревкоме не было евреев, я бы не боялся погрома.»

(Март 1919 года: большевики)

20-22 марта украинцы эвакуировались. 25-то марта вошли большевики — пятый советский полк. Командиром полка был еврей по фамилии Полунов; командирами батальонов тоже были евреи. В ночь на 26-е марта уже собрался »Ревком», который состоял из трёх евреев и двух христиан: Ильи Лембергского, Яши Котляра, Яши Лимонника, Николая Шестопёрова и Пацеева (последний — кацап), а позже пополнился ещё одним членом, неким Сорокой. Илья Лембергский (о его прошлом не знаем ничего; пару лет назад он прибыл в Брацлав часовщиком) стал комиссаром финансов. Начало его деятельности проявилась в том, что он немедленно взял сотрудником в Ревком свою жену, сестру жены и других родственников. Яша Котляр — наборщик в типографии — был самым порядочным из всех ревкомовцев, однако очень простым и ограниченным парнем со всеми внешними признаками дегенерата. И этот человек был назначен комиссаром труда.

Яша Лимонник — ученик 7-го класса гимназии. Родился у отца-алкоголика, когда последнему было за 70. Своей деятельностью показал склонность руководить по-большевистски, с упрямством самого Троцкого, не считаясь с никакими местными праздниками и прочими обстоятельствами, никогда и ни в коем случае не идя ни на малейшую уступку. По своей инициативе брацлавские улицы (в городе их было всего три) он переименовал в улицы Ленина, Троцкого и Первомая. Всё на манер Москвы, Петрограда и Киева. Уволил всех руководителей учебных заведений и назначил на их место комитеты из худших учеников заведений, отменил большинство уроков и так далее (Лимонник был комиссаром образования).

Николай Шестопёров — бывший военный прокурор, неожиданно приехавший в Брацлав немедленно после того, как вспыхнула революция, и ему оборвали эполеты. Представлялся полным вольнодумцем, последователем Толстого и социалистом. Подружился с еврейскими социалистами. Открыл игровую площадку для детей, большинство из которых были еврейским. Вот лишь некоторые факты его деятельности в Ревкоме (он был сначала председателем Ревкома, а потом исполкома):

1. На все ответственные поручения, которые могли вызвать гнев некоторых слоёв населения, главным образом, христианского, таких как опечатывание казначейства, реквизиция собственности и прочие, специально и намеренно посылал еврейских сотрудников Ревкома.
2. Во время выхода из Брацлава красноармейцев и коммунистов мог под давлением восставших отступить из-под Гайсина и сбежать по узкоколейке через Винницу-Тульчин обратно в Брацлав. Действительно, Шестопёров прибыл пешком и в крестьянской свитке через два дня после того отступления и совсем не со стороны села Гранова, где восстание бушевало в полной мере.
3. Тем временем, пока брацлавский красный отряд, вышедший в Гайсин против «Волынца» и отказавшийся по пути от участия в подавлении восстания, вернулся в Брацлав, где уже тоже полыхало восстание, сестра Шестопёрова пришла передать привет красным от её брата. Один из солдат тут же отозвался «Мы знаем твоего брата-коммуниста, и мы его убьём!».
4. Случайно в эту минуту пришел помощник комиссара, один из руководителей восстания Добровольский, прервал солдата и обратился к ней примерно с такими словами: «Деятельность твоего брата Николая Александровича Шестоперова нам хорошо известна. Можешь быть спокойна: с ним ничего плохого не случится!» На следующее утро вышеупомянутый солдат пришёл к той самой (Тушиной) и извинился за вчерашние слова.
5. Месяц спустя после крестьянского восстания, которое случилось в мае, в Брацлав прибыл (с письмом?) ученик из вороновицкой украинской гимназии. Исполком получил сведения, что он приехал с контрреволюционными целями и его отстранили. Шестопёров несколько раз приходил в типографию и просил, чтобы напечатали письмо в местных »Известиях», что »не прольют реки крови…».
6. После второй резни 13-17 июля, когда были ликвидированы исполком и остальные советские организации, Шестопёров уехал к своей сестре в Печору — резиденцию Ляховича и Корчевского.

В один прекрасный день вошедшие в город большевики арестовали несколько бывших русских и украинских офицеров, и тем же вечером расстреляли двоих из них в глубине улицы. Начальника тюрьмы и служителя тюрьмы взяли с собой в Тульчин и там убили. Вскоре в городе начались разговоры среди христиан, разумеется, не без содействия и участия известных антибольшевистских элементов, что большевики — сплошь евреи (командный состав, и вправду, состоял, главным образом, из евреев) и убивают »наших». Еще свежи были воспоминания от »бури и натиска», с которым пятый советский полк пронёсся через Брацлав, чтобы позволять себе делать такое.

Вскоре после этого в Брацлаве объявился комиссар Болмашов. Пришёл он не один, а в сопровождении целой толпы сотрудников-евреев из Винницы и Немирова. Личным секретарём его был некий немировский студент Дуклер, который несколько лет назад держал игровой притон в Одессе, потом был спекулянтом и всегда отличался дурным характером и отсутствием такта. Во главе печально известного ЧК комиссар поставил еврея, который работал под псевдонимом »Наумов» (его настоящее имя осталось до сих пор покрытым завесой тайны) и набрал сотрудников в ЧК почти сплошь евреев. Начальником тюрьмы был назначен некий Зхарьягу Абрамович, помощником — Гирш Гороховский, низшие служители тюрьмы тоже были почти все евреи. Комендантом города стал бывший член Ревкома Пацеев, а его помощником — Лейзер Галицкий. Управляющим телефонной сетью — Йосеф Абрамович.

1. Болмашов. О нем как о христианине, собственно, не стоило бы и писать, тогда как население не хотело ворошить воспоминания, что, возможно, не совсем необоснованно, потому что он не более как фигура, которой управляет его личный секретарь — Дуклер. Болмашев — aлкоголик, который никогда не был трезвым. Как только Болмашов появился, то первым делом реквизировал у христианина Щеголёва фаэтон с парой лошадей, на котором постоянно разъезжал собственной персоной, иногда прихватив с собой пару женщин. Время от времени фаэтоном пользовались его еврейские сотрудники. Первым указом Болмашева было уничтожение целого архива »съезда», включая также все документы делопроизводства без исключения. С большим трудом успели спасти бумаги последних лет, дела, от которых ещё не избавились. На встречах с »горожанами» и на официальных выступлениях он держался нагло и ругался как базарная баба, постоянно передавал »приветы маме». Бывший следственный судья, караим, совсем приличный и прекрасный человек, никогда не обидевший и мухи, однажды пришёл к Болмашову, чтобы попросить у него хоть какую-ту работу. Последний набросился на посетителя со страшными ругательствами, выхватив револьвер. Проситель от такого приёма упал в обморок. Не лучше бывшего судью встретил и городской голова, когда тот пришёл к нему с разговором о городских делах. Второй раз Болмашов грубо напал на директора мужской гимназии и начальницу женской, которых ругал, употребляя нецензурные выражения, прибавляя: »Зачем мне ваше образование и воспитание? Вот у меня нет никакого образования, и воспитания я не получил, а всё-таки я хороший коммунист, а какие коммунисты из ваших учеников?»

Исполнение смертных приговоров он не доверял никому; это было его любимейшим занятием. Однажды под покровом ночи посреди улицы возле тюрьмы он собственными руками расстрелял четырёх человек. Антибольшевистские и »чёрные» элементы потом говорили, что замучили »наших». Вообще-то, своими грубыми, циничными, бестактными и наглыми выступлениями он делал всё, что только было возможно, чтобы взбудоражить нееврейское население против большевиков, но на самом деле получалось, что против евреев. Бывало, когда людей спрашивали, какое отношение имеет Болмашов к евреям, их ответ был — Дуклер! Один маленький факт, произошедший в начале деятельности Болмашова, навел их на мысль, что Болмашов — это Дуклер. Секретарь воинского присутствия Гаевский, совсем приличный человек, который ранее плохими делами себя не зарекомендовал, никаким участием в каком-либо политическом движении не отличился, — вдруг получил объявление от комиссара, что он уволен со своей должности. Объявление стало для него столь неожиданным сюрпризом, что он нашёл в этом происки Дуклера, в то время как последний должен был отбывать воинскую обязанность.

2. Лейзер Галицкий. Паренёк двадцати лет. До прихода большевиков учился играть на балалайке, потом был помощником учителя танцев, позже сам стал давать уроки танцев. В последнее время был организатором курсов иврита. У еврейского населения Галицкий вызывал горькую улыбку, у тех, кого он преследовал, — волнение и злобу. Бывало, целыми днями мчался он по улицам на реквизированной, разумеется, лошади. Галицкий отличался пристрастием ко всякого рода украшениям, что не свойственно военным, оставив себе после реквизиции даже такую вещь, как пустая кожаная рама, в которой раньше была географическая карта.

3. Зхарьягу Абрамович. Похож на Галицкого. Семнадцатилетний Зхарьягу — ученик 5-го класса гимназии, которого назначили начальником тюрьмы. Разница между Галицким и Абрамовичем состояла в том, что в то время, как первый имел слабость к военным аксессуарам — всяким кожаным ремешкам, нашивкам, шпорам и прочее, второй проявил слабость к оружию. Страшно было лицезреть, как этот молодец маршировал по улицам, вооружённый с ног до головы ружьём, двумя револьверами, кинжалом и несколькими бомбами. С ним однажды произошёл такой случай: когда его отец хотел повлиять на него известным физическим средством, чтобы тот отказался от своей »политической» деятельности, то уже на второй день нашел в почте бумаги Ревкома, в которых ему предлагалось не мешать сыну работать, ибо в противном случае он будет передан революционному военному трибуналу.

В то время начали проявляться последствия деятельности коммунистических организаций, которые насчитывали 19 членов (16 евреев и 3 христианина) во главе с Шестоперовым. К сожалению, их первое открытое выступление имело очень плохие результаты, которые до крайней степени обострили отношения между христианами, особенно чиновничеством, и евреями. Коммунисты нуждались в помещении для рабочего клуба и поручили это дело своей активистке Фрейде Котляр, совсем простой девушке, которая не получила никакого партийного воспитания, но обладала сильным характером и не останавливалась ни перед чем, чтобы выполнить задуманное; и вот она остановилась на том, чтобы реквизировать общественный клуб для передачи рабочим, хотя для этой цели было вполне достаточно подходящих помещений. Не помогли ни просьбы, ни увещевания об отмене декрета, обращенные к товарищу Котляр. Сколько старейшины клуба ни предлагали ей передать рабочим две комнаты в помещении клуба, они никак не могли на нее повлиять, лишь получали нотации в известном стиле: »Хватит Вам пить нашу кровь» и так далее. Трудно себе представить, какое раздражение и гнев вызывали ее действия у чиновничества в местечке, где нет никаких увеселительных заведений, и вся гостевая жизнь, и все развлечения чиновника состоят в том, что он идет в клуб, встречается с ровней, играет в лото и карты; и вот, Фрейда Котляр отбирает у них последнее и разгоняет клуб. Это факт прямо-таки вывел из равновесия даже более умеренных христиан, даже тех немногочисленных, что имели совсем объективное и, возможно, также дружелюбное отношение к евреям и не могли представить себе, что все еврейское население города ассоциируется с Котляр. С того времени Котляр, чье имя вызывало в каждом зубную боль, и которую не могли равнодушно вспоминать, стала героем дня.

Коммунисты делегировали своего товарища по партии Мойше Солодаря, об ограниченности и тупости которого ходили анекдоты, в »Воинское присутствие» следственной комиссии во время принятия мобилизованных. В то время украинские войска оставили Брацлав, и гражданские украинские деятели, как казалось, организованно ушли в »подполье». Этим объясняется то, что именно тогда казаки разбежались по домам, и, когда большевики нагрянули, начальник уездной милиции Резниченко — убеждённый украинский деятель, собрал отряд из несколько человек и разоружил беглецов, чтобы спрятать оружие в более удобном месте.

Кроме украинских деятелей, которые разъехались агитировать по сёлам, осталась группа и в самом Брацлаве, которая пользовалась каждым удобным случаем, чтобы создать ненавистное настроение к большевикам и евреям. Характерна в этом отношении следующая история: некий сотрудник ЧК Штельмахер, юноша семнадцати лет, получил ордер на обыск у одного христианина в ближайшем местечко Михайловка. Штельмахер пригрозил христианину револьвером и, приняв от последнего 17 тысяч рублей, в конце концов уехал. Власть и христиане-красноармейцы узнали об этом, и Штельмахер был отдан под революционный военный трибунал. Это был единственный процесс, прошедший за время всего большевистского правления. Директор украинской гимназии Добровольский и начальник уездной милиции Резниченко делали все для того, чтобы обвиняемого оправдали, и казалось, что так и будет. Другие агитировали среди христиан-красноармейцев, показывая им, что большевики хотят освободить явного, ярко выраженного преступника, потому что он еврей. А от »наших», мол, возьмут и расстреляют невиновных (это было после расстрела невиновных Болмашовым возле тюрьмы) без суда и следствия. Агитация имела влияние, и создалось радостное настроение. Красноармейцы говорили, что, если обвиняемого освободят, они откроют стрельбу по трибуналу и еврейской публике, которая заполнила зал. Вообще, эта история вызвала у них антисемитское настроение. Но, вопреки всем ожиданиям, трибунал приговорил Штельмахера к смертной казни через расстрел. Вскоре его вывели во двор и выпустили в него 7 пуль. Тут же пришли похоронные носильщики и забрали его. По пути на кладбище расстрелянный закряхтел. Как оказалось, он не был расстрелян. »Чёрные» (антисемиты) узнали об этом и вели агитацию в том смысле, что с евреем-преступником проделали комедию суда, и его »якобы» расстреляли в это время, как »наши» и так далее.

В апреле у нас была ещё одна история, которая не менее, а возможно ещё больше, чем история общественного клуба Фрейды Котляр, повлияла на обострение отношений между христианами — главным образом, чиновничеством — и евреями. По предложению Котляр собрались рабочие и вся интеллигенция для создания профессионального союза, около 700 человек. Уже с начала собрания Болмашов, и, главным образом, Дуклер начали провоцировать собрание, и обвинять его в том, что кандидатуру Дуклера не предложили в качестве председателя. Дуклер, опираясь на устное распоряжение власти, сам объявил себя председателем. Во время собрания он широко пользовался объяснительной практикой, как когда-то Сенат с избирателями Государственной Думы, в отношении некоторых категорий интеллигенции и рабочих. Так, например, он дал разъяснения сначала учителям учебных заведений, потом всем, кто работает в сфере медицины. Дуклер держался по отношению к собравшимся вызывающе, как с бандой, которую заставляют работать, как хочет того высшая власть, и никто из присутствующих не посмел высказаться против него. Не раз называл он чиновничество черносотенцами, последователями Николая II и так далее. Все списки собрания были выставлены открыто, но Дуклер всё требовал проведения его списка, кандидатами которого были: Дуклер собственной персоной, сотрудник ЧК Маламуд, Лембергский — человек с сомнительным прошлым, о котором упомянуто выше, и ещё несколько коммунистов. Разумеется, все кандидаты Дуклера обязаны были пройти.

Хотелось бы напомнить один факт: как оказалось, сообщение о том, что Михл Вуль воюет на Черниговском фронте, было недалеко от истины, а потому, как только большевики заняли Умань, Вуль был назначен туда комиссаром. Он не упустил случая, чтобы приехать на Песах в Брацлав, и, созвав митинг, на котором держал длинную речь, расхваливал себя и дела, которые он совершал в Брацлаве. При этом он не забыл арестовать Черского, бывшего адъютанта поветового старосты, который служил во времена гетмана, и его, Вуля, посещал в тюрьме (на том митинге с большим злорадством Михл Вуль рассказал собравшейся толпе, что »в прошлом году Черский арестовал меня, а сейчас я — его!»).

В конце апреля в Брацлаве получили декрет об иконах, которые нужно было отнести из государственных и общественных учреждений в ближайшие церкви. Исполком немедленно передал его в печать. Еврейский печатник не захотел печатать этот декрет. Тогда объявления с текстом декрета напечатали на гектографе и расклеили на столбах по городу. Содержание его было таким запутанным, что никто не смог ничего понять. В этой редакции декрет был обнародован в окрестных сёлах, а ночью воскресенья 5-го мая красноармейцы, коммунисты и сотрудники ЧК были разбужены и отправлены в Гайсин на подавление восстания, устроенного в том крае Волынцом[19] (интересно, что оно произошло 3-4 мая, в это же время произошло выступление Григорьева в других местах; возможно, была взаимосвязь между всеми событиями).

Ранним утром пришёл некий крестьянин, который ранее выступал на большевистском митинге с речью, которая поразила каждого по своей прекрасной форме и содержанию, но только потом оказалось, что речь была не более, чем статьей Ленина, выученной наизусть, и сказал одному знакомому еврейскому юноше, что здесь в Брацлаве будет нечто, потому что в сёлах в округе ведётся сильная агитация, и что большевики обманули их надежды, которые сначала возлагали на их декрет о религии.

(Повстанцы, погром в мае 1919 года)

И правильно, в среду 7-го мая, днём после полудня вдалеке от города послышалась стрельба из ружей, становившаяся все ближе. Это были крестьяне из села Бугакова, гнезда украинского движения, которых мобилизовали по пути в Брацлав. Они шли на Брацлав уничтожать большевиков и истреблять всех красноармейцев и евреев, назначенных работать в советских учреждениях. Обязан сообщить, что в одной части города, кроме семьи миллионера Авербуха, гражданские лица не были убиты, ведь крестьяне вошли в город с большой опаской, так как боялись сопротивления; немедленно после того, как восставшие захватили учреждения, они разослали гонцов по сёлам во всей округе для мобилизации крестьян. Гонцы были, главным образом, из милицейской плуговой сотни, которая исчезла во главе с ее начальником Резниченко. В то время все военные силы вышли из Брацлава в Гайсин. Городская милиция во главе со Львом Рыльским немедленно перешла на сторону восставших. Много людей стали очевидцами того, что большинство убийств, произошедших в городе, были совершены милиционерами из плуговой сотни.

Многие евреи бросились бежать в трёх направлениях. Когда бежавшие в сторону Гайсина люди оказались вблизи Буга, их настигли бандиты и стали убивать. Большинство убийств было через расстрелы, совсем малое число людей (мне кажется, что только один человек) было убито холодным оружием; разумеется, восставшие не делали различий пола и возраста и так далее. В городе убили миллионера Исроэла Авербуха[20] — зятя Мойше Зингера (Мошечки), — которого бандиты в Теплике выпустили живым, это убийство произошло в тот момент, когда он принёс письма, предназначенные родственникам из Брацлава — восьмидесятишестилетнему Янкеву Солитерману[21] и семилетнему Исроэлу Розенбергу (которого только через 8-10 дней после убийства вытащили из Южного Буга вместе с восемнадцатилетним братом Мойше Розенбергом, крепко державшим его в руках). Утром было около 70 убитых, 15 из которых загнали в реку, или те сами бросились бежать туда, так они были утоплены ранеными.

В самом городе крестьяне группами разбрелись по домам. Хотя руководители групп кричали, чтобы совсем никого не трогали, однако, всё ценное похитили. Во время обысков были убиты 10 человек. Это продолжалось до 9-10 часов утра, когда крестьян собрали у Народного дома на митинг. На митинге решили остановить убийства (тем не менее, после этого произошло 3-4 убийства), и комиссаром объявил себя Шевченко, занимавший эту должность во времена Рады, его помощником — Добровольский, начальником милиции остался Лев Рыльский. С самого начала событий бывшие русские офицеры Годзиковский и Черский умчались на лошадях, многие жители свидетельствовали, что они »убивают, режут, никакой пощады» и так далее (взято из большевистских источников, которые напечатал некий Орлик, лицо абсолютно неизвестное в Брацлаве… По-видимому, их прислали сверху на руководство восстанием).

Годзиковский[22] — офицер с золотыми зубами. Когда большевики пришли, был приговорен к смертной казни, расстрелян, но на самом деле лишь ранен и притворился мёртвым.

Черский — тоже бывший русский офицер, при гетмане был адъютантом поветового старосты. Посещая тогда в тюрьме арестованного Михла Вуля, он позволил обратиться к последнему с фразой: «Господин Вуль, чего Вам не хватает, чтобы Вас повесили или расстреляли?», поэтому, когда Вуль пришёл в конце апреля в Брацлав, Черский был арестован (его арестовал и отвёз в тюрьму Лейзер Галицкий). Вуль посетил его в тюрьме и предложил ему тот же вопрос.

Лев Рыльский. Во время большевистской демобилизации в 1917 году пришёл с фронта как большевик, помогал во время погрома 17-го января, разогнав хулиганов и грабителей. При большевиках был начальником городской милиции. Впрочем, по распоряжению Ревкома, в ближайшем местечке Шпиков был арестован. В разговоре с евреями молодой человек — его брат Варфоломей Рыльский, помощник начальника городской милиции, высказался так: »Почему ревком арестовал моего брата и посадил на час сорок минут в тюрьму? Потому что тот в прошлом году дал пощечину нынешнему вору, большевику Янко; тогда узнают эти Галицкие и Шлимовичи (красноармеец), как арестовывать, когда это смоется кровью».

Немедленно мобилизовали всех бывших в городе офицеров, направили посланцев в окрестные города и местечки, чтобы там поднялись крестьяне, а стража в городе взяла фиктивных хозяев кацапов и смотрела сквозь пальцы на то, чтобы больше не грабили. С четверга по субботу были заняты »внешней политикой», организовав и вооружив отряды молодых крестьян, которых послали в Тульчин, Немиров, Воронoвицы, Печору и Шпиков для их захвата. В Михайловке убили во время захвата власти 14 евреев, ранили несколько десятков и ограбили несколько кварталов; убили также 13 евреев, но не в самом местечке, а по дороге к нему. Смена власти в Тульчине и Шпикове, благодаря ходатайству некоторых интеллигентных христиан или сознательных украинцев (которых почти в каждом местечке было не больше двух-трех человек), прошла без жертв среди еврейского населения (о Тростянце я не говорю, потому что несчастье[23], которое там произошло, по качеству и количеству заслужило особую исполнительную ведомость, никаких деталей тамошних событий не знаю я).

В городе на второй день были расклеены объявления с таким заголовком: «Почему восстали, и что хочет христианский и православный народ?» Там говорилось, что православный народ не хочет, чтобы мальчики еврейской нации и другие давали им указания; они хотят, чтобы не осмеливались прикасаться к нашим традициям, освященным поколениями. Распространяли слухи, что объявления, в которых не касались украинского национального вопроса, были результатом дискуссии, происшедшей между украинскими деятелями, которые были главными организаторами и руководителями восстания, и некоторыми бывшими русскими офицерами и другими представителями русского элемента, чьё настроение также управляло большинством крестьян. Украинские деятели, желавшие провести восстание под знаком украинских национальных требований, должны были тогда переживать трагические моменты, потому что массами скоро овладел лозунг: »Советская власть, но без евреев, без коммуны и религию не трогать!» Стоит отметить маленький факт, который характеризует настроение массы восставших. После понедельника 7-го мая, когда Беркович шёл ходатайствовать за своего арестованного брата, некто хотел его ударить прикладом ружья, тогда другой закричал на него: »Не трогай, чего ты хочешь? Поговорить с Петлюрой?»

Во время митинга в субботу, 10-го мая, за »украинство» были арестованы комиссар Шевченко и его помощник Добровольский, и комиссаром назначен бывший русский офицер Подвицкий. В пятницу, 9-го мая распространился слух, что опять идут искать оружие. Лавочник Реувен Галицкий, который раньше с дозволения властей продавал порошок у себя в лавке, обнаружил несколько пакетов, которые завалялись там с июля, и не придумал ничего лучшего для избавления от товара, как бросить их в колодец, и не иначе, как на христианской улице. Это заметили, и начался новый навет, что евреи, якобы, отравили колодец. Реувена Галицкого арестовали. В воскресенье, 11-го мая комиссар созвал митинг, на котором он объявил, что ему удалось установить контакты с большевиками, которые заняли местечко Немиров, в 17 верстах от Брацлава, и предложил начать вести переговоры с ними о мире, о советской власти, но без евреев, коммуны и мер, противодействующих отправлению религии. Большевики, которые вели наступление на Брацлав, вскоре сложили оружие. На состоявшемся в этот день митинге была объявлена амнистия для господ Шевченко, Добровольского, а также Галицкого. Характерно, что мотив, который высказал один делегат, что пришёл на съезд уездных советов (который должен был состояться в четверг, и некоторые делегаты из далёких пунктов уезда, не зная, что происходит в городе, успели туда прийти. Здесь они присоединились к движению. К движению тоже присоединились христианские члены Ревкома, кроме одного, который до этого был в ЧК) был об »украинстве». Не нужно забывать их кровь, по причине того, что они были украинцами… Кто-то имел пристрастие и любил водку, они любили украинский язык.

В понедельник, 12-го мая, днём среди еврейских домов распространилось объявление комиссара, в котором предлагалось еврейскому населению до 11 часов внести оружие, находящееся у него; если же после одиннадцати часов у кого-либо найдётся оружие, то его расстреляют на месте. Ещё с 10-11 часов в городе была сильно слышна пушечная стрельба большевиков, и в 2 часа они вошли в город. Банды восставших рассеялись, а верховоды исчезли.

Несколько дней спустя прибыл из Винницы представитель губисполкома, некто Мирошник, и обратил внимание на порядок в городе. Этот Мирошник немедленно опубликовал объявление, в котором он осуждал попов, бывших помещиков и собственников домов, магазинов, торговцев, биржевиков, и вообще, спекулянтов и буржуев. На митинге в Народном доме он объяснил, что восстание устроила буржуазия, часть христиан и евреев. При этом брацлавскую буржуазию обязали дать контрибуцию в сумме 300 тысяч рублей наличными, кроме сапог, белья и прочего. Митинг по предложению Мирошника избрал комиссара — представителя от евреев, украинцев и русских для составления списка контрибуции. От украинцев никто не заплатил, от русских 4-5 заплатили примерно по 10 тысяч рублей. Только евреям не помогли никакие просьбы и слёзы, и ограбленное и добитое еврейское население обязалось заплатить примерно 70 тысяч рублей, после погрома, которые сами устроили.

Всё время после восстания до второй страшной резни 13-го июля, еврейское население Брацлава жило в страхе и ужасе, под влиянием постоянных слухов, что на Брацлав нападёт Волынец с его бандой со стороны Гайсина (большевикам не удалось его усмирить) или банда Ляховича[24] с печорской стороны. Ляхович — внук бывшего брацлавского помощника исправника, с юности отличался физической силой и распутством. Во время войны служил на флоте, во время революции вернулся домой в форме украинского офицера. Его пристрастия известны — это алкоголик и кокаинист. При большевиках прятался в селе Соколец, возле Печоры, где всё время организовывал вокруг себя местных негодяев, которые до восстания не осмеливались показывать следы своей деятельности в отношении евреев. К ним прибился один брацлавский негодяй Корчевский, который во время перехода власти к Директории участвовал в большевистской вспышке и потом оперировал на линии Бирзула-Раздельная во время резни, произошедшей там. После восстания вокруг этих двух проклятых бандитов начали концентрироваться все его верховоды, которых Ляхович обязался спрятать от большевиков; последние стали настолько слабы, что не имели средств на борьбу с малочисленными окрестными бандами, которые организовались в Печорах.

В пятницу, 4-го июля вернулся в Брацлав молодой человек Йоэль Гительмахер, который хотел ехать в Винницу, и рассказывал, что их поезд, подошедший к станции Гуменной, захватила банда и арестовала всех евреев, которые там находились. Что стало с остальными, он не знает, лишь его повели в штаб, допросили и выдали документ, что он может ехать обратно в Брацлав. В том поезде были арестованы несколько брацлавских девушек, которые ехали в Винницу, но они были освобождены и приехали домой. Несколько дней спустя в Брацлаве получили известия, что через местечко Вороновицы прошла банда из Гуменной, которая »случайно» расстреляла двоих евреев. В среду, 3-го июля та самая банда вошла в Немиров, и тоже случайно убила (расстреляла) двоих евреев. Таким образом, создавалось впечатление, что банда специально занимается убийствами евреев. В кровавое воскресенье 13-го июля в Брацлав пришли некоторые девушки из Печор, оттуда они сбежали на рассвете, до начала резни, и рассказали, что банда ночью тоже сбежала из Печор, и, объединившись с людьми Ляховича, они вместе грабят и бьют евреев. Об убитых они не вспоминали.

Евреи Брацлава надеялись, что Ляхович, как брацлавский горожанин, устыдится своих родителей, друзей и знакомых, и, благодаря этому, не допустит никаких эксцессов вместе с чужой бандой в родном городе. Во всяком случае, они не могли предвидеть, что будет не так, как в Вороновицах и Немирове, полагая, что банда удовлетворится грабежом.

(Погромы 13 и 17 июля: Ляхович, Сокол)

В 5-6 часов 13 июля бандиты ворвалась в Брацлав и убивали всех евреев, которых встречали на пути, взламывали двери домов и грабили, большей частью, только ценные вещи, такие как золото, серебро и другие, удобные в ношении; грозя евреям смертью, они требовали только эти дорогие вещи, а получая все, что только было, добивали их. Делали они эту работу в очень большой спешке, боясь, что кто-нибудь нагрянет и захватит их. Всего они зверствовали примерно 3 часа. Тем не менее, за это время они убили около 80 евреев, раненых было около 100 человек, стёкла выбили почти во всех еврейских домах, и ограблен город был примерно на 10 миллионов рублей. Восемь часов спустя они оставили Брацлав и ушли в Тульчин. Когда евреи заметили, что бандиты покинули город, они вышли из нор и свезли всех убитых на место, откуда их отправили на кладбище.

Ещё не успели похоронить всех убитых в то воскресенья, как в среду в 2 часа дня та же банда опять ворвалась в город, и войдя, уже убила десять евреев. Они выстроились у еврейских домов, которые основательно пограбили; на телегах вывезли всё, что представляло какую-нибудь ценность. В грабежах участвовало много местных христиан и крестьян из окрестных сёл, которые специально пришли грабить.

В четверг рано утром бандиты приостановили грабежи и потребовали прислать к ним еврейскую депутацию. С большим трудом удалось нескольким местным христианам, которые не могли равнодушно смотреть на вакханалию, найти даяна — религиозного судью Рабиновича, общественного деятеля Фурмана и аптекаря Боротко. Руководители банды Сокол (а не Соколов или Соколовских, как ошибочно называют его в собственных ведомостях нашего района), Громов, Стократ и Козак встретили уважаемую депутацию очень злобно, повторяя, что все евреи — коммунисты и поэтому должны быть истреблены, и обещали, что если те внесут пятьсот тысяч рублей за сапоги, бельё и т.д., то они, возможно, повлияют на казаков, и те пообещают больше никого не трогать. Разумеется, что касается до основания ограбленного еврейского населения, которое к тому же ещё спряталось, то не могло быть речи даже о десятой части этой суммы. Время (10 часов) прошло, и убийства продолжились: где находили еврея, там на месте и убивали (были отдельные случаи, когда некоторых евреев везли в штаб Ляховича и там их освобождали). Некоторые христиане собирались вместе и депутацией шли к руководителям бандитов с просьбой остановить резню. Как только один из них начинал говорить, Громов прерывал его со словами: »Я прошу вопрос о евреях не обсуждать! Вопрос у нас уже решён, и ни в коем случаем об их освобождении…Вопрос закрыт. Мы мстители за кровь наших родственников и друзей, которая была пролита евреями в чрезвычайках » и так далее.

Некто Банковский, поляк, рассказывал, что, будучи арестантом, узнал, что среди банды есть два поляка, и он спросил их, каким образом они, поляки, интеллигенция, могли присоединяться к такой банде, с которой невозможно будет поладить месяц спустя, они же всех перебьют? Бандиты ответили, что они сейчас не поляки, даже не люди; они сейчас не более, чем машина, которая рубит как меч, убивает как револьвер, и заставляет их так убивать. Они также поведали, что в банде даже находятся два еврея. Насколько последнее сообщение было правдивым, мы, разумеется, не знаем. В этом отношении характерен следующий эпизод: в среду, в то время как бандиты только заняли город, в магазин-аптеку Мойше Винкельштейна вошла некая дама в форме сестры милосердия, по виду еврейка, в сопровождении одного из »них», и спросила про несколько медикаментов. »Вы можете с ним поговорить на идиш,»— отозвался её спутник и как бы умышленно отвернулся… »Кто они, ради чего они идут?» — спросил аптекарь. »Вы не видите — ради убийства евреев!» — ответила ему дама на идиш.

Особенно лютовать они начали в последний момент перед выходом из города. Бандиты спустились в подворотню, где не было ни подвалов, ни других удобных мест, чтобы спрятаться. Там, в доме меламеда Велвела Шульмана обнаружили потом 18 убитых. Зверствовали они на этот раз 28 часов. Вышли из Брацлава примерно в 6 часов в четверг, 18-го, оставив в опустошенном до основания городе около 75 убитых (все зарубленные мечами, почти ни одного расстрелянного, в то время, как в прошлое воскресенье большинство было расстреляно), около 50 раненых и несколько изнасилованных женщин. В то время, когда бандиты были в городе, они не дали христианам принять тела убитых во вторник; по этой причине некоторые собаки и свиньи их сожрали (от тела Лейбуша Уманского, которого евреи предали погребению, остался лишь его череп и некоторые части рук и ног). В среду бандиты опубликовали объявление, что власть коммунистов не действительна, и что комендантом назначен Габрусевич (Габрусевич — поляк, бывший русский офицер, во время нахождения у власти большевиков был арестован и приговорён к смертной казни. В него стреляли, но ранили; ему удалось сбежать, и он прятался, переночевав у евреев).

Габрусевич на второй день опубликовал от своего правительства объявление, в котором он объяснял, что не мог перенести правление бандитов и убийц (Болмашов), поэтому обязан был снять с пути их и тех, на которых они опирались; уже недалеко то время, когда он с помощью регулярной армии наведет порядок.

Несколько дней спустя объявился бывший во времена Директории комендант Сторожук, а вскоре и тогдашний комиссар Шевченко. К ним пришла депутация, которой комиссар пообещал, что, если в Брацлав большевики больше никогда не придут, не будет никаких эксцессов! Поэтому он предложил депутации, чтобы евреи приняли все меры (какие?), чтобы большевики, которые в то время прочно стояли в Немирове, не вошли в Брацлав. «Я могу вам сказать, что настроение крестьянства, которое проживает вокруг Брацлава, по отношению к евреям очень скверное, и, если ещё раз придут большевики, не знаю, что из этого выйдет,» — добавил комиссар. Комендант вскоре взялся формировать из казаков комендантскую сотню охраны, которая сразу же заняла переулки и, против его воли, мало-помалу стала грабить. Некоторое время спустя, когда большевики ушли из Немирова, эта сотня его захватила. И в это время там евреев убивали вместе с ранеными.»

Воспоминания городского раввина Абрама Янкеля Рабиновича дополняют рассказ Штернгарца о налете банды Ляховича:

»16 таммуза в город внезапно ворвалась банда боевиков, и они с восьмого часа вечера до одиннадцати часов ночи убили больше ста человек, и еще двадцать умерло от ран. Многие были умерщвлены посредством отсечения частей тела и не похоронены, так как были убиты в поле, части их тел — разбросаны и стали добычей собак. 17 таммуза убийцы покинули город, а 18 таммуза вернулись. После своего прибытия они послали за мной, как за городским раввином, и предъявили требования к еврейской общине: контрибуцию в размере 300,000 рублей, 200 пудов хлеба, и 200 пудов овса (которого вообще не было в городе). Я сказал им, что община сделает все возможное для того, чтобы выполнить требования, но при этом они не прекратили убийства ни на секунду. Они также взяли заложников, пять уважаемых членов общины: Йосефа Кагана, Баруха Лейбишкиса, Хаима Даяка, Йосефа Коэна и Шмуэля Зана. Этих людей боевики подвергли всевозможным мучениям. Они привязали колокольчики на их шеи, и велели им плясать и прыгать. После этого они их пытали в течение двух часов, а затем убили страшной смертью. Число убитых было около 300 человек».[25]

(Погром 17 августа: регулярная армия — »тютюнцы»)

»Прошло около месяца. Евреи только мало-помалу начали слезать с чердаков и показываться из нор, где они всё это время прятались, как в субботу 17-го августа в город вошла »регулярная» армия. Городской голова поторопился и немедленно опубликовал объявления, что население может быть спокойным, потому что это части регулярной украинской армии. Вошедшие казаки не опоздали с их делами, чтобы подтвердить, насколько еврейское население могло быть спокойным. Банда ещё днём и, главным образом, ночью растворилась на еврейских улицах и радикально грабила немногих уцелевших после ранних грабежей, насиловала женщин, которых встречала в домах, и расправлялась с евреями, применяя жестокие пытки (вешали за руки, резали живот мечами, сжигали), чтобы вскопать всё, что они спрятали в земле. Назывались эти казаки »тютюнцами». До дня 18-го августа жертв на сей раз было всего 7, лишь раненых свыше ста, и изнасилованных женщин без счёта. Ограбленное имущество не поддавалось оценке. Вскоре, как только »регулярные» ушли из города, нагрянули галичане; с тех пор до поста Йом-Кипур никаких эксцессов не происходило.

Натан Штернгарц»

Свидетельство Натана Штернгарца подтверждается письмом Брацлавского городского комитета, направленным во Всеукраинский Центральный Kомитет помощи пострадавшим от погромов[26] (в дальнейшем Комитет) 6 октября 1919 года, копией которого мы теперь располагаем:

»Написать подробный и всестороннее освещённый отчёт о кровавой резне, во время который в течение нынешнего лета был разрушен до основания Брацлав, пока невозможно и по причине того, что ещё неспокойное настроение в городе, чтобы дать возможность людям, которые готовы исполнить эту работу, сконцентрироваться на такой важной работе, и по причине того, что до сего дня не хватает нуждающимся денежных средств, с которыми немалая работа связана; поэтому мы обязаны сейчас, в настоящее время, удовлетвориться сухой протокольной передачей событий и подведением итогов несчастий.

На рассвете 6-го и 7-го мая брацлавское еврейское население пробудилось ото сна от сильной оружейной стрельбы. Это ворвались в город восставшие крестьяне из окрестных сёл, чтобы изгнать большевиков, которых на тот момент, собственно, и не было в Брацлаве, потому что двумя днями ранее они вышли в Гайсин на подавление восстания Волынца. Войдя в город, крестьяне расстреливали каждого еврея, которого встречали на своем пути. Окружив после этого город со всех сторон, врывались они во все еврейские дома и, под предлогом поиска оружия, находили и грабили еврейское имущество. Разумеется, никакого оружия у евреев не было. Таким образом, во время страшных суток 7-го мая, убито было 82 еврея и ограблено было около восьмидесяти процентов еврейских домов на сумму около трех миллионов рублей. Власть восставших над городом продолжалась до 10-го мая, когда нагрянувшие большевики подавили восстание.

Второй раз брацлавские евреи содрогнулись от страшной стрельбы из пулемётов и ружей в воскресенье 13-го июля. Это напала на Брацлав банда под руководством Сокола, Стократа и Громова, которая нагрянула из чужих краев и объединилась в ближайшем местечке Печора с бандой Ляховича и Корчевского. Они бесчинствовали на этот раз всего 3-4 часа, в течение которых убили 80 евреев и ограбили почти все еврейское дома. Лишь из-за того, что они очень спешили, взяли только деньги, золото и другие очень дорогие и ценные вещи. В этот раз они также разбили все окна в еврейских домах. Закончив работу, они повернули на Тульчин, оттуда на рассвете 14-го июля отправились в Ладыжин. Брацлав ещё не успел похоронить убитых в воскресенья 13-го июля, как совсем неожиданно, в среду, 17 июля эта же банда снова ворвалась в Брацлав. В этот раз она уже бесчинствовала здесь в течение 26 часов. За сутки пали ещё 63 еврея, были опустошены, в прямом смысле этого слова, все еврейские дома, откуда уже попутно бандиты уносили постельные принадлежности, мебель и т.п. Ущерб от погрома превысил около 10 миллионов.

С того времени едва месяц прошёл, евреи несколько осмелели и стали показываться из нор и из христианских чердаков и подвалов, как 17-го августа через Брацлав прошли восставшие части (они называли себя »тютюнцами»), которые стояли в Брацлаве со дня субботы 17 августа до дня понедельника 19-го августа. Убитых за двое суток осталось всего 7. Эти части уже радикально опустошили все тайные места, доставали евреев, так же, как и христиан там, где они спрятались, и всеми жестокими пытками вынуждали отдавать последнее оставшееся и спрятанное имущество. Материальный ущерб на этот раз обошёлся тоже в 10 миллионов рублей.

Последний итог всего такой: 231 убитых, около 100 вдов, 400 сирот, 40 тяжелораненых от увечий и побоев, 700 ограбленных семей, 300 разрушенных домов с выломленными дверями и окнами, 1500 человек, которые просят пропитания и другой скорой помощи. Примерно около 100 ремесленников, у которых разрушены машины и мастерские, и свыше 200 мелких лавочников и торговцев, которые нуждаются в кредитной помощи. Среди убитых находятся почти все меламеды города; так дети слонялись целое лето без дела, кроме того, в Брацлавской гимназии были такие отношения между христианскими и еврейскими детьми, что последние категорически отказываются посещать ее. Родители тоже не оставляют своих детей в гимназии, где учителя во время несчастья показали себя совсем не дружелюбно по отношению к евреям. Воспитание детей в Брацлаве нуждается в упорядочении через создание для нуждающихся необходимых учебных заведений. Приводя вышеупомянутые цифры и факты, которые говорят сами за себя, мы выражаем наше убеждение, что комитет, обращая внимание на всё это, немедленно выдаст нам, нуждающимся, суммы для облегчения положения несчастных.[27]

Председатель комитета (подпись)

Член комитета (подпись

С оригиналом согласен: за руководителя канцелярии М. Сегал

6-го октября 1919 года».

Эти призывы о помощи остались гласом вопиющего в пустыне: Комитет просто не располагал средствами, чтобы помочь брацлавчанам.

В августе 1920 года Тульчин, Брацлав и Немиров посетил представитель киевского ОЗЕ[28] доктор Цвиткис и по итогам визита составил подробный доклад о жизни евреев в погромленных местах. Вот что он увидел в Брацлаве:

»Безотрадную, тяжелую и мрачную картину представляет г.Брацлав. Одни дома забиты, другие — открытые и покинутые, стоят без окон и дверей, и эти черные дыры среди бела дня вызывают какое-то угнетенное состояние, невольный страх, безграничную тоску… Кое-где видны дома разрушенные, полуобгоревшие и развалины. Людей по улицам почти не видать. Жители Брацлава до того запуганы, измучены и нервны, что многие до сих пор не ночуют у себя дома; у более смелых хранится в опустевших шкафах по маленькой котомочке, и они всегда готовы в путь. Мало-мальски состоятельные из уцелевших евреев покинули Брацлав давно; теперь там живет беднота, главным образом нетрудоспособная, состоящая из женщин и осиротевших детей, число которых доходит до 400-500.

На состоявшемся совещании выяснилось, что необходим амбулаторно-кураторский пункт. На месте два русских врача, один из которых умирает с голоду, а другой живет кое-как…Бывшая здесь баня закрыта и пришла в такое состояние, что требуется колоссальный ремонт, который обойдется в 1 миллион рублей… Детей, осиротевших после погромов и эпидемии, сейчас насчитывается 150. Все голодные, голы и босы (далее идет смета на сиротский дом — примечание автора).

Характерно, что несмотря на вопиющую нужду среди еврейского населения, там имеется и сейчас 50000 рублей, присланных одному их брацлавчан из Америки[29] для помощи погромленным, но большинство из собравшихся высказалось, чтобы эти деньги оставались нетронутыми на случай нашествия банды; в последний раз, например, пришла банда Волынца, и, если бы не было денег для откупа, оставшимся евреям не удалось бы избавиться от смерти.

Необходима немедленная помощь медицинская, белье, обувь, одежда и пища …Нужда погромленных и обедневших евреев повсюду колоссальная — не поддающаяся описанию. Чтобы добыть кусок хлеба, часть детей идет в Красную армию, другая часть »спекулирует» спичками… Почти все евреи — не меньше 99,5% — лелеют мечту, как бы расстаться с жестокой и несчастной Украиной. И в частных беседах, и на разных совещаниях сильно пострадавшие и менее пострадавшие евреи /не пострадавших нет/ все с глубоким вздохом заявляют:» Эх, как бы вырваться отсюда! Все бы оставили здесь, но как и куда пробраться, больше уже нет сил терпеть». Другие заявляют: »Зачем нам Ваша помощь паллиативами? Ни за что не хотим мы больше жить на Украине. Лучше умереть однажды, чем находиться под ножом бандита».[30]

Копия этого доклада была послана в Москву, но никакой реакции не последовало.

В июне 1921 года уполномоченный Подольского Губкома, побывавший в Брацлаве докладывал в Киев, что город совершенно опустошен:

»два года беспрерывных погромов, много разрушенных домов; осталось 400-500 семейств бедноты[31] …На местах никакой власти нет: ни советской, ни иной. Все население, случайно уцелевшее от рук бандитов, разъехалось по большим городам. Остались только те, которые не могли уезжать. Они предоставлены сами себе. Достаточно войти небольшой группе бандитов, чтобы дорезать оставшееся население».[32]

И тогда неизвестный нам брацлавчанин отправляет письмо бывшему комиссару и председателю брацлавского ревкома Михаилу Вулю, ныне занимающему высокий пост в Москве. Письмо датировано 27 августа 1921 года, вот его текст:

»Многоуважаемый Михаил Давидович!

Бедственное положение нашего родного города заставляет меня обратиться к Вам с настоящим письмом.[33] Брацлав по своим страданиям и налетам занимает одно из первых мест среди пострадавших городов на Украине…Брацлав насчитывает несколько сот вдов и сирот, бедность достигает апогея, и такому несчастному городу Евобщестком не уделяет должного внимания. Брацлавские вдовы и сироты будут по-прежнему бедствовать. Я себе положительно не представляю, как они проведут зиму в босом и раздетом виде. Я не выполнил бы своего долга перед памятью невинно убитых, если бы не поднял свой голос в защиту этих несчастных. Жаловаться в ближайшие отделения Евобкома (Евобщесткома— примечание автора) я нахожу бесцельным, так как моя жалоба будет тщательно зарегистрирована под очередным входящим номером и заляжет под сукно.

Зная Ваше симпатичное отношение к своим землякам, я решил просить Вас, Михаил Давидович, оказать воздействие на Московский Евобком, как на главный распределительный пункт. Возвысьте свой голос в пользу обездоленных земляков. Ведь в Брацлаве бедствуют Ваши товарищи, с которыми Вы вместе выросли, с которыми Вы вместе делили горькие юношеские дни. Я уверен, что у Вас найдется материал к заправилам Московского Евобщесткома, дабы заставить их обратить внимание на Брацлав. Я прошу Вас добиться специального транспорта одежи и обуви.

Прилагаемый краткий доклад даст Вам понятие, что Брацлав получил от Евобщесткома и в чем нуждается.

В подобной редакции отправил первое письмо заказным из Винницы.

С искренним уважением, ваш друг  (подпись)»

Краткий доклад о состоянии погромленного города Брацлава в связи с полученной помощью от Евобщесткома (приводится в сокращении):

»Город Брацлав до 7 мая 1919 года…насчитывал 445 еврейских домов жилых с населением в 3600 человек. В настоящее время считается еврейских жилых домов 328 с населением в 2400 человек. 30 домов заколочены за отсутствием жителей, 38 домов перешли за безценок к христианам, 49 домов снесены и на их местах видны одне развалины.

Город Брацлав пережил свыше 10 погромов, дав за это время 228 жертв в следующих датах:

7 мая 1919 года 82 жертвы, 13-17 июля 1919 года 130 жертв, 18 августа 1919 года 6 жертв, 1 мая 1920 года 2 жертвы и 8 марта 1921 года 8 жертв. Все население поголовно ограблено. В настоящее время все голы и босы…До марта сего года никто Брацлаву никакой помощи не оказывал. Появился на сцене Евобщестком, который имеет цель помогать погромленным.

Евобщесткомом открыты следующие учреждения:

1. Амбулатория, которая принимает ежедневно до 50 человек;
2. Детский очаг на 80 детей;
3. Приют-ясли на 20 детей;
4. Столовую на 100 человек;
5. Евр. трудовую школу на 130 человек.

Все эти учреждения субсидируются персоналом в 40 человек. Служащим было обещано жалование и паек…До настоящего дня никто жалования не получил. Паек за июль месяц состоял из двух кусков мыла и двух фунтов соли, за август же только два куска мыла »Пальма». Все же выполняют свои обязанности добро, надеясь на лучшие времена.

…За все время существования Евобщесткома Брацлав получил для всего населения в 2400 человек:

1. Молока 24 ящика или 672 коробки;
2. Мыла 1080 кусков;
3. Соли 3 пуда 20 фунтов;
4. Масла 4 пуда 30 фунтов;
5. Обуви 27 пар;
6. Одежи 265 разных названий…

Чтобы помочь Брацлаву, необходимо выслать отдельный транспорт с расчетом одеть 200 детей учреждений Евобкома, 40 служащих и не меньше 1000 человек населения, так как надвигается осень, дети не смогут учиться, служащие не смогут обслуживать учреждения, а все население в целом будет обречено на гибель».

Итак, численность населения города сократилась на треть, то есть на 1200 человек. Что же с ними произошло? Оказывается, убито было около шестисот, умерло от тифа свыше двухсот, четыреста человек выехали в Одессу, Винницу и Тульчин.[34] Письмо Вулю было переправлено в Киевский Евобщестком, где оно пополнило папку с докладами о жизни евреев в погромленных местечках Подольской губернии и использовалось для дальнейших отчетов партийной и советской бюрократией. Прошло полгода. То ли сердце бывшего комиссара Вуля дрогнуло, и он по своим каналам сумел воздействовать на Винницкий Евобщестком, то ли уполномоченного Евобкома по Подолии Чернявского убедили цифры, сообщенные ему лично не перестававшими стучать во все двери брацлавскими евреями, но товарищ Чернявский распорядился отправить в Брацлав 40% продуктов, одежды и медикаментов, которые предназначались всему Брацлавскому району, чем вызвал большое неудовольствие уполномоченной Евобщесткома товарища Сандлер, подавшей в отставку в феврале 1922 года[35].

В самом Брацлаве тоже не все обстояло благополучно, о чем свидетельствует телеграмма, направленная оттуда в Винницкий Евобщестком 5 марта 1922 года:[36]

»Работа Брацлавского Евобщесткома дезорганизуется темными элементами, которые возглавляет душевнобольной некто Ягуд. Местная власть бездействует, отдельные представители отсутствуют, организационные начинания обречены на гибель. Так так сотрудники Евобщесткома, терроризированные арестами, отказались работать, необходимы оперативные воздействия губернских властей. В противном случае снимаем с себя ответственность за работу Евобщесткома. Левин».

Время от времени в Брацлав поступала материальная помощь от подольского Евобщесткома, но размеры ее были незначительными (немного продуктов, несколько десятков пар белья, одежды и т.д.), людям не хватало самого необходимого, а главное — у них не было возможности заработать на жизнь. Брацлавские евреи, пытались защититься от нового бедствия — все возрастающего бремени налогов, и, соорганизовавшись, отправили уполномоченному Евобщесткома по Брацлавскому уезду документ следующего содержания:

ПРИГОВОР[37]

»Гор. Брацлав Под.губ. Мая 28 дня 1922 года.

Мы нижеподписавшиеся, жители города Брацлава, занимающиеся торговлей и ремеслом, собравшись сего числа по поводу объявления об обложении нас патентным сбором с минувшего января месяца по июль месяц с.г. по расчету (далее идет сетка из трех разрядов обложения — примечание автора)…постановили избрать от нас двух уполномоченных: Мойсея Абовича Винкельштейна и Мотя Аронова Красноштейна (брата прадеда автора — ЕЦ) для ходатайства, где следовать должно и возможно о сложении с нас причитающихся сборов по следующим причинам:

Брацлав, начиная с 16 января 1918 года, подвергался неоднократным и ужасным погромам, уничтожившим окончательно наш город…Таким образом, Брацлав совершенно опустел, город замер, и никакой абсолютно торговли в нем почти не производится, как за отсутствием потребителя, так и за отсутствием предметов торговли…Брацлав в этом отношении, и к великому горю нашему, занимает исключительное в уезде положение. Кругом поныне свирепствуют разбойничьи банды, дороги абсолютно непроезжи, и, ввиду того что почти 90% торговцев и ремесленников — евреи, которые больше всех страдали и страдают от банд, никто никуда не решается выезжать…

Брацлав, — в смысле торговли, оборота, — представляет из себя нуль. С переходом же уезда в г.Тульчин, Брацлав, можно сказать, в торговом отношении перестал существовать, и город превратился в заброшенную деревню, которая чуть оживает во время проходящей раз в неделю »ярмарки». Столь ужасно плачевное и исключительное по торговле положение нашего городишки никоим образом не может соответствовать столь громадному для нас патентному сбору, и посему мы в лице наших уполномоченных просим пойти нам — разоренным и униженным — навстречу и тем облегчить наше столь тяжкое положение.

В том подписуемся (72 подписи)».

Удивительно, но ходатайство отчаявшихся людей поддержал даже фининспектор 1-го района Брацлавского уезда А. Голощек! Обращаясь в Подольский Губисполком, он писал, что сам текущий налог отменить не вправе, но просит уменьшить его хотя бы в части платежей на местные нужды.

»Прочитав их приговор,» — пишет инспектор, — я нашел, что доводы, изложенные в нем, вполне справедливы, что город пострадал от налетов банд, как ни один другой город; в Брацлаве было убито много людей, разграблены жители дочиста. Многие, спасая свою жизнь, разбежались по более безопасным городам: Виннице, Киеву, Одессе…Умирать с голоду можно и в Брацлаве, так как торговли никакой не производится, так как налеты банд не прекращаются. Не далее, как пред праздником пасхи банда разграбила несколько лавок и убила несколько человек. Торговать при таких условиях невозможно, торгуют только потому, что нет другой работы.

Ввиду изложенного, я соглашаюсь с доводами приговора, считаю их справедливыми и заслуживающими удовлетворения хотя бы в части сложения платежей на местные нужды, тем более что торговцы уже уплатили в местный комхоз причитающуюся с них плату по 1 июля 1922 года натурою».

М.Винкельштейн и М.Красноштейн отправили 16 июня 1922 года письмо[38] товарищу Чернявскому, уполномоченному Евобщесткома в Подолии, где помимо фактов, изложенных в Приговоре, они писали о наказаниях, которым подвергаются брацлавские бедняки за неуплату налогов: »…многие из нас, попытав счастья на новых местах, должны были вернуться к родному пепелищу. С марта месяца в Брацлаве наступила безработица. В перспективе голод — в лучшем случае, тиф и тюрьма — в худшем случае. За неуплату какого-либо налога у нас сажают в тюрьму, а это значит, познакомиться с тифом и со всеми его последствиями…Некоторые бедняки были арестованы за невзнос налога, а мы должны были собрать для них по городу и освободить их из тюрьмы.» Ввиду тяжелого положения, брацлавчане просили сложить с них налоги за первое полугодие 1922 года и дать им возможность выплачивать их за второе полугодие в рассрочку. Неизвестно, возымели ли действие эти коллективные письма на подольский Евобщестком, и было ли предприняты меры его руководством для облегчения участи брацлавских ремесленников и торговцев.

В апреле 1923 года Брацлав посетил представитель Джойнта, который дал исчерпывающую информацию о состоянии дел, отметив при этом, что

»выжившее еврейское население Брацлава… не может рассматриваться как принадлежащее к какой-либо активной социальной группе. Торговля еле теплится, ремесленники имеют очень мало работы. Вплоть до настоящего времени Брацлаву не оказано организованной социальной помощи, поэтому он остро в ней нуждается…»[39]

Заключение

Последствия погромов 1919-1921 годов сказались на численности еврейского населения Брацлава, которое за этот период сократилось на треть. Одни погибли от рук погромщиков, умерли от голода и эпидемий; другие, спасаясь от погромов, переехали в большие города или покинули страну. Оставшиеся были разорены и покалечены; многие дети стали сиротами. Некогда оживленный уездный центр превратился в поселок городского типа, каким и остается сто лет спустя.

Виновники погромов не привлекались к ответственности ни властями УНР, ни большевиками. Бывшие царские офицеры и их родственники, такие, как Рыльский и родные Ляховича, попали в категорию лишенцев[40], избежав тюрьмы и лагерей, а с крестьянами большевики расправились позже, причем пострадали не только бывшие повстанцы, но и люди, не причастные к совершенным ими злодеяниям.

Советская власть довершила разгром местечка, ликвидировав еврейские органы самоуправления, закрыв синагоги и молитвенные дома. Новая экономическая политика с ее налоговым прессом привела к окончательному обнищанию бывших торговцев и ремесленников, причисленных к категории лишенцев. Надеясь на лучшее будущее, сорок семь еврейских семейств из Брацлава обратились в 1928 году в КОМЗЕТ[41] с целью переезда в Крым для занятия сельским хозяйством, но этим планам не суждено было сбыться. Наиболее предприимчивые из »бывших» вскоре покинули Брацлав и переехали в Москву и Ленинград. Большая часть из тех, кто остался и попал в 1941 году в оккупацию, были убиты нацистами и местными полицаями.

Меня могут спросить, зачем теперь, когда Украина ведет справедливую войну с агрессором, зачем в это время ворошить старое? Кому это нужно? Отвечу словами Льва Толстого, которые он поставил заключением к рассказу «Севастополь в мае»:

»Вот я и сказал, что хотел сказать на этот раз. Но тяжелое раздумье одолевает меня. Может, не надо было говорить этого. Может быть, то, что я сказал, принадлежит к одной из тех злых истин, которые, бессознательно таясь в душе каждого, не должны быть высказываемы, чтобы не сделаться вредными, как осадок вина, который не надо взбалтывать, чтобы не испортить его. Где выражение зла, которого должно избегать? Где выражение добра, которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто герой ее? Все хороши и все дурны. … Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда».

*******

Автор выражает глубокую признательность Алексею Цвелику за ценные рекомендации и Мите Фарберу за перевод дополнительных материалов с идиш на русский и консультацию.

Примечания

[1] http://samlib.ru/e/efraim_w/efrukr1917_2.shtml [«Письма»,стр. 38-39]. Соломон Израилевич Гольдельман (1885-1974 ) — украинский государственный деятель, эксперт по труду и торговле в кабинете Мартоса, позже товарищ Министра в правительстве Украинской Народной Республики (УНР).

[2] Елена Цвелик, »Еврейская Атлантида», книга вторая. »М-Graphics publishing”, Boston, 2018, с.48.

[3] Там же, сс. 186-193.

[4] Элиезер Давид Розенталь (1856-1932) — преподаватель, эссеист, журналист, последние годы жизни посвятивший сбору материалов о происходивших в Украине погромах, которые были переданы им Нахману Бялику и изданы последним под названием »Свиток Резни».

[5] https://netormoz.wordpress.com/svitokrezni/tom-1/braclav/

[6] Елена Цвелик, »Еврейская Атлантида», книга первая, с.114.

[7] Залман Соломонович Островский, »Еврейские погромы 1919-1921». Издательство »Акционерное общество »Школа и книга», Москва, 1926, с.133.

[8] ДАКО, дело 3050/1/180, сс.52-53.

[9] КОПЕ –Киевское отделение Комитета помощи пострадавшим от войны и погромов.

[10] Шойхет — резник в еврейской общине.

[11] Из дела »Ведомости Молитвенных домов Брацлавского района Тульчинского округа, 1923 -1925 годы», ДАВИО, 1304/4/43, с.37.

[12] Чериковер И. М.» История погромного движения на Украине 1917–1921 гг.», Direct Media, Москва— Берлин 2015, т. 1, стр.25.

[13] БРАЦЛАВ: YIVO, Bratslav; Vinnitsa (1919-1921); Part Of New Discoveries (Vilna); Source : Box 1, Folder 617 (RG 8004), pp.1-34.

[14] В воспоминаниях Рахили Нахманович упомянуто, что погромщикам сочувствовали многие учителя, священник Соколов (Соколюк) и врач Пластунов. Елена Цвелик, »Еврейская Атлантида,» книга первая, с.121.

[15] В »Свитке Резни» Давид Элиезер Розенталь пишет, что »учитель городской школы Добровольский также прошел по селам с антиеврейской пропагандой. Он рассказывал крестьянам о том, что евреи превращают церкви в конюшни.» https://netormoz.wordpress.com/svitokrezni/tom-1/braclav/

[16] »Во время январских событий в Брацлаве Подольской губернии там соорганизовался еврейский отряд. Аналогичный отряд сформировался тогда же в соседнем Немирове, и действительно, предотвратил погром во время ярмарки 19 января. Таких отдельных

случаев было немало, но широкого распространения самооборона не получила. С наступлением новых событий на Украине, многие еврейские дружины были разоружены». Чериковер И.М. »История погромного движения на Украине», т.1. с.94.

[17] Илья Чериковер подтверждает, что Кубанским полком был произведен погромный эксцесс в Тульчине, где еврейские лавки были подожжены, дома разграблены и несколько евреев ранено (Чериковер И.М. »История погромного движения на Украине», т.1, с.63).

[18] »товарищ» (с иврита).

[19] Ананий Волынец— украинский военный деятель, зачинщик еврейских погромов в Гайсине и округе.

[20] Израиль Авербух (1863-1919) — купец первой гильдии, миллионер, меценат, член попечительского совета Брацлавской женской гимназии.

[21] Янкель Солитерман (1833-1919)— купец второй гильдии, владелец вальцевой мельницы; крупный предприниматель, известный щедрой благотворительностью.

[22] Атаман Годзиковский Ипполит— кадровый офицер, происходил из дворянского рода. Военный деятель УНР.

[23] Имеется в виду погром в Тростянце, произошедший 10 мая 1919 года, в результате которого погибло около четырехсот человек.

[24] Атаман Евгений Ляхович — украинский военный деятель. Сотрудничал с А.Волынцом, И.Годзиковским и И Струком.

[25] Розенталь, »Свиток Резни», Брацлав: https://netormoz.wordpress.com/svitokrezni/tom-1/braclav/

[26] Центральный комитет помощи погромленным — еврейская общественная организация, открытая в Киеве в конце 1января 1919 года. С отступлением деникинцев из Киева 9 декабря 1919 года Комитет прекратил свою деятельность.

[27] БРАЦЛАВ: YIVO, Bratslav; Vinnitsa (1919-1921); Part Of New Discoveries (Vilna); Source : Box 1, Folder 617 (RG 8004), pp.35-36.

[28] ОЗЕ — аббревиатура от Общества здравоохранения евреев, организации, занимавшейся помощью еврейским беженцам в годы первой мировой войны. В июле 1920 года созданный властями Евобщестком поглотил ОЗЕ, а в 1921 году Общество было официально закрыто, хотя действовало под эгидой Джойнта на Юге Украины еще несколько лет.

[29] Несколько брацлавчан получили помощь из Америки, а зимой 1922/23 гг. общину поддержало Брацлавское землячество из Нью-Йорка, отправившее в Брацлав 20 посылок.

[30] ДАКО, дело 3050/1/231, сс.72-73.

[31] ДАКО, дело 3050/1/231. стр.6.

[32] Там же, стр.17.

[33] ДАКО, дело 3050/1/180, стр. 84.

[34] ДАКО, дело 3050/1/180, стр.17 (2).

[35] Там же, стр.28.

[36] ДАВО, дело 4954/1/68, сс. 24-25.

[37] Там же сс. 39-41.

[38] Там же, сс. 57-59.

[39] https://jewua.org/bratslav/

[40] Лише́нец — неофициальное название гражданина СССР, лишенного избирательных прав в 1918-1936 годах.

[41] КОМЗЕ́Т, Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся при президиуме Совета национальностей (ЦИК) СССР, созданный 29 августа 1924 г. с целью их привлечения к земледельческому труду. Это диктовалось массовым обнищанием еврейского населения, которое было разорено PUblicationв годы гражданской войны, а вслед за тем и налоговым гнетом властей.