Манн-человек и Манн-писатель — это многомерное и многовалентное исследовательское поле. И исследователю предстоит при неизбежном абстрагировании от других аспектов, сосредоточившись на своем, представить панорамное его видение, использовать палитру цветов при его освещении. Полагать, что отсутствие в этой палитре черного цвета означает присутствие только какого-либо одного, к примеру, белого, ошибочно.

Людмила Дымерская-Цигельман

Послесловие автора к послесловию редактора

Возвращаясь к статье «Томас Манн о еврействе, евреях и еврейском государстве» («Еврейская Старина», №1/2017)

Публикуемая статья во многом является следствием продолжительного диалога с Евгением Берковичем, его согласия и в особенности несогласия стали стимулом для этой работы. Эти несогласия, лапидарно и точно сформулированные в Послесловии, показали неточности в моем изложении, которые я постараюсь исправить в своем ответе.

Первое и самое важное из наших разногласий относится к оценке отношения Т. Манна: 1) к еврейству; 2) к евреям; 3) к еврейскому государству. Так называется статья в соответствии с ее структурой и главное, потому что это различные реалии: народ, персоналии, государство. И отношение писателя к ним различное. Если же говорить об антисемитизме, то следует различать антисемитизм, нацеленный на народ как таковой, на его уничтожение или, как современный, на уничтожение его жизненного центра — государство Израиль, от антисемитизма, объектом которого могут быть персоналии или группы евреев. Первый я называю тотальным, второй — локальным. Второй может иметь различную мотивацию, но обретает особую опасность, если становится орудием тотального. Тотальный и локальный антисемитизм — рабочие дефиниции, может быть их надо уточнить, охотно приму советы на этот счет.

Е. Беркович, употребляя понятие «антисемитизм», не делает различия между тотальным и локальным, что ведет, по-моему, к неточностям и даже заблуждениям. Он утверждает, что: у Т. Манна «Германия без антисемитизма, евреи — без Холокоста». В доказательство приводится цитата Т. Манна, в которой говорится о мотивации ЧЕРНИ, толпы, массы; «Я ничто, но зато я не еврей». На такие и подобные мотивации воздействовала пропаганда тотально-истребительного нацистского антисемитизма (у него иного уровня аргументы — и д е о л о г и ч е с к и е), мобилизуя чернь на погромы, госслужбу и акции. Т. Манн убежден, что мотивами черни не может руководствоваться «интеллигентный, образованный, европейски ориентированный человек в Германии». Е. Беркович считает эту сентенцию 1943 года «политической слепотой». Думаю, никакой слепоты не было, писатель сам видел и понимал, каким малым было число его единомышленников в его стране. Одной из главных его тем во времена преднацистской, нацистской и постнацистской Германии («Доктор Фаустус») было предательское участие интеллектуалов в пропаганде нацистских идей. А в сентенции в очередной раз воспроизводится главный принцип наставничества Т. Манна. Роль наставника он принял на себя еще в переломном для него 1922 году, когда одним из первых понял, что большевизм и нарождающийся нацизм — разные формы «диктаторско-террористического режима». В работах тех лет Т. Манн объяснял немцам, почему русский путь — это не их путь, ибо их духовный отец Гете, а не Толстой (см. гл.1 статьи). Наставничество Т. Манна строилось на том, что должное становится сущим, разумное — действительным. Немцам он объяснял, что они серединный, то есть избегающий крайностей, народ, что их культура — это иуде-христианская культура Европы, это их сущее. И потому для них невозможно такое «низменное развлечение как антисемитизм». Немцы не могут принять фашизм, ибо это «этническая религия, которой ненавистно не только международное еврейство, но явно и христианство — как человечная сила». Другое дело, что должное не стало сущим, что нацистско-немецкое оказалось неизмеримо сильнее разумно-немецкого, которое, похоже, возобладало лишь в послевоенной Германии. Благодаря военному разгрому нацистско-немецкого создались условия для усвоения уроков наставника Томаса Манна.

У Манна «евреи без Холокоста?!» Его одолела «политическая слепота» в 1943 году?! Я прошу редактора и читателей вернуться ко второму параграфу 2-й главы «Катастрофа европейского еврейства и падение Европы» (имеется в виду ее моральное падение). Томас Манн одним из первых, если не первый, начал оповещать «демократические страны» и немцев о массовом уничтожении европейского еврейства. Тогда же он показал всю глубину падения этих стран, предавших евреев, отказавших им в убежище не только во времена Хрустальной ночи, но и в разгар Катастрофы — в 1943-м. Об этом сейчас хорошо известно, а тогда Манн публиковал сведения, вероятно, не простым путем полученные от польского правительства в изгнании, находившегося в Англии. Наиболее адекватным теме Катастрофы Т. Манн посчитал «писательство» — публицистику. Однако в подтверждение своей версии Е. Беркович отсылает к «Доктору Фаустусу» — роману о войне, где Катастрофа, считает он, не поминается. Но «свободное музицирование», роман как жанр было адекватно другой, всепоглощающей автора теме — истории духовного перерождения его народа, истории болезни нации, соблазненной нацизмом, посулившем арийское всевластие над всем миром. История болезни нации, ее этапы синхронны с этапами душевной болезни гениального композитора Леверкюна. Он заражен «бледной Венерой». Нация тоже больна после Версальского мира. Болезнью пользуется черт. В роли черта для народа выступает нацизм, злокачественное порождение немецкой культуры. Т. Манну важно показать, как, благодаря чему и кому идет спонтанный, имманентный, то есть определяемый собственной природой, процесс перерождения «доброй Германии» в «злую». В романе показано участие завсегдатаев элитных салонов в разрушении гуманистической культуры, принятии, разработке и распространении идей, используемых нацизмом. Процесс этот не сугубо немецкий, национальное штрейкбрехерство наблюдается и у евреев. Еврейский персонаж романа Брейзахер участвует в немецких салонах, где наряду с немецкими участниками занимается разрушением европейской культуры, а именно — ее иудейских основ. (О роли интеллектуалов в разрушении европейской культуры и феномене Брейзахера см. гл.3, пар.3) Описания Катастрофы в романе нет, но Брейзахер, говоря о грядущей «гигиене нации», фактически излагает основополагающую мысль гитлеровского тотально-истребительного антисемитизма. Такого рода антисемитизм — интегральная часть мессианской идеологии, нацеленной на переустройство мира и господство над ним. Евреи — это антипод и антагонист мессии, они — вселенское Зло, подлежащее такому же беспощадному уничтожению как болезнетворные бактерии, крысы, тараканы и т.п. Таким был «гигиенический подход», о котором говорит еврей Брейзахер без малейших попыток противостоять ему. Он ведет себя в унисон с его немецкими компаньонами, вызывающими такой же, как и он, гневный протест Манна-Цейтблома.

Теперь относительно «еврейской новеллы». Я, как и Е. Беркович, считаю, что новелла не является карикатурой на семью Прингсхаймов. Так что это якобы разногласие — плод недоразумения. Я отношу к возможным эмоциональным побуждениям писателя томительное ожидание ответа Кати. И не более того. Я ясно пишу, что ни у одного «из персонажей новеллы с членами семейства Прингсхаймов подобия не было». Но все же я пишу о подобии, о пародийности, но пародии на что и на кого? По-моему, обрисовка отношений близнецов и их инцеста явно пародирует соответствующую часть либретто оперы Вагнера «Валькирия», которую отправляются слушать новелловские близнецы, отстранив незадачливого жениха Зиглинды. Ее имя, как и имя брата — Зигфрид, те же, что и у персонажей Вагнера. Любовная сцена, включая безвольный инцест персонажей новеллы, пародийно воспроизводит истинные страсти романтических героев Вагнера (подробности в статье).

Значит ли эта пародийность, вторичность евреев, что Т. Манн разделял взгляды Вагнера? Вагнер, как известно, от вторичности евреев в музыке переходит к вредоносности евреев как народа. За эту вариацию тотального антисемитизма его и ценил Гитлер. Ничего подобного у Манна не было никогда. Во время написания новеллы он отделял «восточных» евреев от европеизированных, но в статье 1907 года утверждал, что будущее у них общее — европеизация, которая будет идти параллельно с немецкой.

В отношении концовки новеллы. При ее переводе (кстати, первом) мы (я и Е.Фрадкина) знали оба варианта и обсуждали, на каком остановиться. Пришли к согласию с редактором Оскаром Би. К его аргументу («Мы обокрали его — этого гоя!» рушит стиль новеллы) добавилась фактическая погрешность: близнецы не могли знать идиш. Е. Беркович считает, что мой «пассаж об обучении идишу звучит наивно. Родному языку не обучают, дети впитывают его сами, буквально с молоком матери!». В самом деле? Почему этого не случилось в семье Прингсхаймов обстоятельно объясняет сам Е. Беркович. Добавлю — обстановка в этой семье была такой же, как и во множестве других еврейских семей, ориентированных на ассимиляцию. Дети обучались языку страны проживания и считали его родным. Как, например, мы русский.

Я согласна, что в переводе концовки мы нарушили волю автора. Ее действительно положено исполнять. Но я бы добавила к авторской концовке соответствующее примечание и в нем отметила, что вопреки реальности автор идишистским «обворовать» выражал свои эмоции, соединенные с негативными стереотипами евреев.

«АНТИСЕМИТИЗМ, ОТ КОТОРОГО ОН НИКОГДА НЕ ИЗБАВИЛСЯ»

«В ПЛЕНУ СТЕРЕОТИПОВ»

На чем основаны эти заглавные утверждения Е. Берковича? По существу, на убеждении, что взгляды Томаса Манна на протяжении всей его жизни не менялись. Хотя сам писатель неоднократно говорил, что неизменными оставались его убеждения — это гуманизм, а мнения менялись.

В чем же выразился неизбывный антисемитизм Т. Манна? Можно последовать совету Берковича и «присмотреться к творчеству Т. Манна до 1922 года, тогда мы увидим другого человека». Первый взгляд он бросает на участие двадцатилетнего Манна в работе антисемитского журнала «Двадцатый век», где главным редактором был его старший брат Генрих. Факт, красноречивый, но единичный. Больше таких сотрудничеств в жизни писателя не замечалось. Но, пережив семейный кризис, связанный с «еврейской новеллой», Манн формулирует свое кредо в статье «О решении еврейского вопроса». Е. Беркович и я по-разному оцениваем эту статью. Он останавливается на негативных характеристиках евреев гетто. Я с ним согласна, что эти характеристики во многом воспроизводят расхожие антисемитские стереотипы. Но они не самоцель. Главная мысль, она же кредо автора, — это утверждение, что и у евреев гетто есть будущее, оно, как и у западных евреев, как и у самих немцев — европеизация. А манновское утверждение о ценности евреев для Германии явно противостояло весьма распространенному тогда антисемитскому лозунгу историка Трейчке «Евреи — наше несчастье» Ценность евреев для Европы — константа Т. Манна. Летом 1943 года Томас Манн доводил до сведения цивилизованного мира, что » стирается с земли восточноевропейское еврейство — резервуар культурных сил и почва, на которой выросли гении и таланты, обогатившие западную науку и искусство».

Второй, более внимательный взгляд Е. Берковича останавливается на статьях военного времени и, главное, — на книге «Размышления аполитичного». В годы Первой мировой войны Т. Манн действительно поддался патриотическому угару. Войну он воспринимал как противостояние духовной культуры Германии материалистической, торгашеской, утилитарно-рассудочной цивилизации Запада. Своим соратником Манн считал Достоевского, ссылками на него пестрят многие страницы книги. Почвенничество против западничества! Почвенничество, но не обращение к арийскому мифу и к язычеству! Антизападничество и национал-патриотизм, но не расизм и национал-социализм! Контекст книги, по-моему, не позволяет приравнивать отдельно взятые высказывания Манна мыслям Гитлера, включенным в совершенно иной контекст.

Но главное — пронес ли Томас Манн убеждения себя «аполитичного» через всю свою жизнь? «Ту книгу, — вспоминал он, — я написал, страстно отдаваясь самопознанию и пересмотру всех основ моего мировоззрения, всех унаследованных мной традиций — традиций аполитичной немецко-бюргерской духовной культуры». Я повторяю цитату, приведенную в начале первой главы статьи, во многом посвященной обстоятельствам и процессу пересмотра Т. Манном «всех основ мировоззрения». Какие могут быть основания, чтобы не верить самооценкам писателя, повторенным неоднократно и подтвержденным его жизнью и творчеством? По-моему, никаких. В другой моей статье «Томас Манн и Василий Гроссман о культурно-исторических корнях нацизма и советизма» («Семь искусств», №14) я пишу о том, что свою аполитичность он рассматривал как проявление родовой болезни нации, сделавшей возможным нацизм. Т. Манн анализировал, как и почему в онтогенезе немца воспроизводился духовный филогенез нации, какими путями можно одолеть эту наследственную хворь. И он не отрицал своего участия в этой болезни. Более того. Свой путь выздоровления, свою исповедь он сделал главным в своем наставничестве. Можно сказать воспитание «личным примером». Исповедью он считал свой «Доктор Фаустус». Такой же для Василия Гроссмана была его «Жизнь и судьба»

«Антисемитизм, от которого он никогда не избавился» и «В плену стереотипов» — это цитаты из интервью сына Томаса Голо Манна, которыми Е. Беркович подкрепляет свои утверждения. Таким образом, я возражаю не только Е. Берковичу, но и сыну писателя. Спрашивается, что я не понимаю, насколько сын знал своего отца лучше посторонних людей, таких, как я? Тогда откуда такая, мягко говоря, смелость? Я полагаю, что Голо говорил об антисемитизме, исходя из расхожих представлений об этом предмете. Мне же пришлось работать в проекте «Советский антисемитизм, его корни и последствия» на протяжении 12 лет под руководством проф. Шмуэля Этингера, специалиста с мировым именем в области еврейской истории и философии истории, ближайшего друга Исайи Берлина. (У него в Лондоне его и настиг в 1988 году смертельный инфаркт).

Проект был коллективный, исследовательская группа — замечательная. Профессор говорил, что такой в его практике у него еще не было. Я как редактор журнала вникала во все тексты, так что поднабралась и «коллективного разума». От темы я не отошла и в настоящее время, продолжая сотрудничать с университетским Международным центром по исследованию антисемитизма, подготавливая публикации, доклады и лекции.

Спецификой моей работы и объясняется выбор темы при анализе творчества Т. Манна.

Манн-человек и Манн-писатель — это многомерное и многовалентное исследовательское поле. И исследователю предстоит при неизбежном абстрагировании от других аспектов, сосредоточившись на своем, представить панорамное его видение, использовать палитру цветов при его освещении. Полагать, что отсутствие в этой палитре черного цвета означает присутствие только какого-либо одного, к примеру, белого, ошибочно.

Е. Беркович опубликовал блестящий цикл статей «Томас Манн глазами математика». Я писала, что его глазами, очевидно, вооруженными особыми многофокусными линзами, удалось усмотреть то, что, например, моим никогда бы не было доступно. Статья о новелле «Кровь Вельзунгов», по-моему, выпадает из этого панорамного культурологического, совершенно своеобразного освещения творчества Томаса Манна. Именно панорамного и многоцветного. И отсутствие в его палитре черного цвета, разумеется, ни в коей мере не говорит о белой или иной одноцветности изображения.

 Я полностью согласна с Юрием Плоткиным, что упрощение представлений до черно-белых схем, до плоскостной двумерности — это торжество энтропии. Поляризованные черно-белые конструкции, используемые в пропаганде дуалистических идеологий, наиболее доступны массовому сознанию. В дуалистических идеологиях типа нацистской мир делится на безусловное Добро и абсолютное Зло. Идея борьбы с этим Злом, приобщающая «борца» к миссии и легко овладевая массами, превращается в материальную силу. Силу разрушительную. Т. Манн показал, как нацистская идеология, овладев массами, довела до деградации страну и народ, принесший неисчислимые страдания всему миру.

Мне кажется, совершенно прав Анатолий Шаповалов, говоря, что Олег Колодов увел дискуссию в сторону от проблем, поставленных в статье и в послесловии редактора. К тому же я считаю недопустимым повторять прием советской пропаганды — писать имена людей с маленькой буквы и применять множественное число. Это вдвойне недопустимо по отношению к такой исторически и культурно значимой личности как Томас Манн, а также его брат писатель Генрих Манн. Порицать их за то, что они не предотвратили гитлеризм и Катастрофу, значит не понимать о каких процессах идет речь.

Без манновского понимания природы ц и в и л и з а ц и о н н о г о ЗЛА, породившего Катастрофу и ставшего причиной «заката Европы», нашим современникам и нашим потомкам не управиться с цивилизационными угрозами ХХI века.

Признательна всем, принявшим участие в обсуждении моей статьи.