ЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНА

Пей, еврей, от пуза пей,
Ты остался жить, еврей!
Пой, еврей, до хрипа пой,
Ты живой, еврей, живой!

Марк Львовский

ПУРИМ

Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Стал царём однажды в Персии
Мудрый муж Ахашверош.
Сколько подвигов и дел
Понаделать он успел!
Сколько стран ограбил он!
Сколько выиграл он войн!
Скольких свергнул он царей,
Победней да поглупей!
Скольких щедро одарил!
Как он мыслил! Как учил!
…И на диво был хорош
Мудрый царь Ахашверош:
Был он стройный, молодой;
Волос чёрный, завитой;
Меж глазами, как утёс,
Идеальной формы нос;
Кожа матовая; рот,
Что вещает, не орёт;
Очи — звёзды, зубы — мел…
Был он ярок, был он смел;
Был он муж и был он вождь,
На боку носил он нож,
На главе — корону, в ней —
Сто сверкающих камней!

Дивным был владыки лик!
Правда, лоб был невелик,
Но не в этом дело, в том,
Что таилось подо лбом!
Но имел он и грехи:
Он любил писать стихи,
И порой от дел великих,
От дворца, от жён владыка
Уходил в себя, но, к счастью,
Очень скоро возвращался.
И владел великий муж
Всем от Индии до Куш,
И столицей этих стран
Был блистательный Шушан,
И сверкал в нём царский дом,
Называемый дворцом,
И при нём — роскошный сад
Для гуляний и услад…
………………
Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Пир решил устроить в Персии
Славный царь Ахашверош.
Пир! Чтоб видел друг и недруг,
Каково над царством небо,
Каковы мечи у стражи,
Каковы знамёна вражьи,
Сколько жён и жён каких!
Сколько золота на них!
Сколько кушаний и вин,
Сколько евнухов, рабынь,
Сколько прочего добра…
Пир с утра и до утра!
Пир в сто восемьдесят дней
Для сановников, князей,
А потом ещё семь дней
Для простых уже людей!
Пир по праву и по нраву!
Пир — сверкает гладкий мрамор!
Пир — гудит вода фонтанов!
Пир немыслимых фантазий,
Танцев, золота и кож…
Пир даёт Ахашверош!
И сановники, князья,
И подруги, и друзья,
Томно сладости грызя,
Восклицая «ох» да «ах»,
Возлежали в гамаках,
Что на шёлковых шнурах,
Что на мраморных столбах.
И пред ними, как всегда,
Страстный танец живота
Исполняли, душу грея,
Танцовщицы из гарема.
Ах, как весело, как чинно,
Ах, какие льются вина,
И повсюду, и повсюду
Лишь из золота сосуды.
(Среди них, черны, измяты,
Те, из Храма что изъяты…)
…Плыли тихие рабыни,
И качались груди-дыни,
И дурманил, и тревожил
Аромат их тёмной кожи…

…………….
Пронеслось семь дней, и вот,
Захмелевший царь встаёт
И приказывает важно
Привести царицу Вашти,
Чтоб сплясала для друзей,
Для сановников, князей.
И в восторге наступившем
Прозвучало шестистишье,
Верь, не верь — в один приём
Сочинённое царём:
«Пусть глаза мои сожжет
Лучший в Персии живот!
Пусть погибну от лучей
Лучших в Персии очей!
Пусть стихи мои трубят
Лучшим в Персии грудям!»
И семь евнухов румяных
С самым главным — Меуманом
За прекрасною царицей,
Как откормленные птицы,
Отряхнувши крошки с зада,
Полетели в гущу сада.
Но проходит час, другой —
Нет царицы молодой!
Пир охватывает дрожь…
Потемнел Ахашверош,
Повелитель многих стран…
Тут примчался Меуман:
«Режь меня, мой царь на части,
Не придёт царица Вашти!

— Я, — кричит, — не содержанка,
Я — царица, не служанка!
Не хочу для пьяниц петь я!»
И меня огрела плетью!
И тотчас из ножен нож
Потащил Ахашверош…
Но воскликнули князья:
«Тебе нервничать нельзя
Из-за этакой коровы;
Ты нам нужен весь здоровый…
И бокалами успешно
Скрыв ехидные усмешки,
В честь него вскричали тост,
Вознесли его до звёзд…
В общем, снова пир парил
И дурманил, и поил,
И лоснился на губах,
И качался в гамаках,
Что на шёлковых шнурах,
Что на мраморных столбах…
…………….
Ночь минула, и чуть свет
Созван был царём совет.
И согнул со стоном стан
Князь старейший, Meмухан:
«О, великий! Если б дело,
Что мы судим, не имело
Ничего по сути, кроме
Оскорбления персоны,
Даже столь, как ты, известной
За границею и в Персии,
Ты бы сам за все обиды
Отомстил бы в лучшем виде.
Но, представь, владыка, мне
Вдруг захочется к жене…
(Тут прошёл, как ветерок,
Средь собравшихся смешок)
Объявляю я для всех:
Неуместен этот смех!..
(Слух ходил, и неспроста,
Что ему уж больше ста)
Или — молвлю что, прости —
И кому-то из простых
После дня работы тяжкой
Вдруг понадобится ласка,
А взамен любви и страсти
Он услышит вопли Вашти:
«Я тебе не содержанка,
Не рабыня, не служанка,
Не хочу, не отогрею!..»
Да и плетью огреет!»
«Но, позволь, князь,
не меня ведь…»
«Ах, владыка, поменяет
Всё, поверь, наоборот
В той истории народ!»
И воскликнули князья:
«Жить с такой тебе нельзя!»
«Что же делать мне с женой?!»
«Заменить её другой!
А её — позор короны —
В глушь продать,
Чтобы знали жёны:
Будь послушна и верна
Мужу всякому жена,
Не лишай его утех,
И, тем более, при всех!»
…………….
…Пир, как не было обидно,
Под предлогом благовидным
Сократили на пять дней,
И отправили гостей,
Одарив вином и яством
Поскорее восвояси.
Ну, а Вашти? Как не выла,
Ничего не изменила,
И её в чужие дали
Очень выгодно продали.
Как сказал Ахашверош:
«Что посеешь, то пожнёшь!»
……………
Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Выбирал невесту в Персии
Мудрый царь Ахашверош.
Ах, что в Персии творилось!
Сколько слёз и краски лилось!
Кто, дрожа, готовил дочь;
Кто без дочери, не прочь
Был царю отдать, как другу,
И любимую супругу,
И её белил, румянил;
Кто искал сирот, племянниц;
Кто к возлюбленной взывал
И грозил, и умолял;
Кто искал красавиц, падших…
…Сладким было место Вашти!
……………
…Наряжённые в виссон,
Завиточек — на висок,
Насурмяненные брови,
На устах улыбка бродит,
Щёки — персик, губы — кровь:
В бой за царскую любовь!
Но суровым был отбор,
И прошли на царский двор
Только те, кому лишь надцать,
Кто имел, чего лишаться,
Чьей невинной красоты
Ни зарядки, ни посты,
Ни румяна, ни белила
Не сожгли, не погубили.
И сошли девицы в рай…
Там их принял сам Эйгай,
Евнух важный, именитый,
На всё царство знаменитый
Мудрым знанием лекарств,
Трав целительных и яств,
Масел, дёгтя, ягод, мазей,
Всех бальзамов, вод и грязей,
Сладких вин и тайных кремов
Для красавиц из гаремов.
Всех отобранных гуртом
Поместили в женский дом,

И порядок был такой:
Строгим списком, по одной,
После ловких рук Эйгая,
Претендентку, воспевая,
Провожали в царский дом,
Именованный дворцом,
Чтоб означенной девицей
Мог владыка насладиться
И решить, в её ли сети
Попадёт владыки сердце…
Но летели дни за днями,
И невесты, те бедняги,
Кто по жребию успели
Побывать с царём в постели,
Уж отчаялись; страдая,
Недовольного Эйгая
Донимали стоном, криком,
Чтоб опять пустил к владыке,
И она ему доскажет,
И она ему докажет…
— Нет! — слетало с губ Эйгая,
И плыла в постель другая.
Как сказал Ахашверош:
«Что упустишь — не вернёшь!»
…………….
Но была средь дев такая,
Что и грозного Эйгая,
Недоступного, как князь,
Покорила, не трудясь.
И лицом она и телом
От красавиц пышных, спелых,
Словно персик наливной,
И весёлостью иной,
И особенным сияньем,
Непонятным персиянам,
И задумчивостью странной,
Незнакомой в этих странах,
И таинственной печалью
Так безмерно отличалась,
Что однажды с уст Эйгая
В миг, когда благоухая,
Дева та с постели встала,
Прочь отбросив покрывала,
Сорвалось в печальном гневе:
«Если б евнухом я не был!..»

И её на всех собраньях
Всем красоткам в назиданье
Важно ставили в пример…
Звали девушку — Эстер.
И была она сироткой,
Но росла не робкой, ловкой,

И спокойно исполняя
Волю дяди Мордехая,
В доме чьём еврейский Бог
Этот вырастил цветок,
Заняла по праву место
Претендентки на невесту.
И в глаза Эстерки глядя,
Повелел ей мудрый дядя,
Чтоб ни словом, ни словцом
О еврействе о своём
Ни царю, ни царским слугам,
Ни Эйгаю, ни подругам,
Ни в веселье, ни в печали,
Ни, спаси Господь, случайно
Ни обмолвиться…
И сник
Вдруг растроенный старик:
«Ах, дитя, внемли пока
Только сердцу старика.
Но одно скажу тебе я:
Будет дочери Еврея

Время вспомнить, что она
Быть еврейкою должна…»
……………
…Даже дня не отдыхая,
Жизнь катилась Мордехая.
Уж старик, но до сих пор
Любознателен и скор,
Он, здоровья не жалея,
В домик каждого еврея
Добрым гостем заходил,
Выносил и приносил;
Знал он всё и обо всех,
Помнил долг и помнил грех,
Знал, кто нищий, кто богатый,
Кто поможет, словно брат он,
Кто продаст тебя за грош,
Кто у сердца носит нож,
В общем, был евреем главным
Мордехай в Шушане славном.
И поэтому не зря
Он привратником царя
Был назначен в царский дом
Любознательным царём.
Но судили не превратно
Чтоб о том, еврей-привратник
Был к царю не слишком вхож;
Но любил Ахашверош
Иногда о том, о сём
Поболтать со стариком.
Царь не тратит время зря,
И что делают князья,
Чем подвал их полон, дом,
Даже думают о чём,
Не болтать предпочитая,
Ведал царь от Мордехая.
И за то его еврей
Узнавал быстрей князей
О наградах их, чинах их,
О великих начинаньях
И о прочем, и о прочем,
Очень важном и не очень.
Как сказал Ахашверош:
«Не услышишь, не поймёшь!»
……………
Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Выбирал царицу Персии
Мудрый царь Ахашверош.
Был владыка недоволен.
Недоволен? Просто болен!
Кто бы выдержал такое:
Что ни ночь, со страстным воем
На его кровать ложится
Отдохнувшая девица,
И давай его любить!
А когда поговорить?
А когда понять, проникнуть,
Чтоб опять с женой не влипнуть?
Ах, владыка бедный, как он
На грудях хотел поплакать!
Как он, мученик, хотел
В эти дни не груду тел,
А открывшуюся душу
В теле ласковом послушать…
Но, увы, одно и то же

С воплем падало на ложе
И, пробуйствовав всю ночь,
Исчезало утром прочь…
……………
Год с немногим пролетел,
И пришёл черёд Эстер…
И Эйгай, её любя,
Превзошёл в тот день себя:
Рано вытащил из спален,
Массажировал и парил;
Чтобы страх её рассеять,
Искупал её в бассейне;
Заготовил два корыта
Масел мирта, эвкалипта;
Их смешал для аромата
С амброй, ладаном и мятой,
И, молясь кому-то, смесь ту
Втёр в стонавшую невесту.

И еврейка молодая,
Чудо старого Эйгая,
Без румян, без лишней краски,
Молода, светла, прекрасна,
Ароматна и легка,
Словно ласка ветерка,
Целомудренна, покорна,
Прямо в царские покои
Поплыла, легко качаясь,
Словно звёздочка ночная,
На носилках золотых
На плечах рабов немых.
Царь втащился еле-еле…
Видит — дева не в постели.
Он опешил: «Ты больна?»
«Нет», — ответила она.
«Что ж моя невеста хочет?»
«О, владыка, если прочат
И меня в царицы, пусть
Царь-поэт укажет путь,
Как мне, прежде чем раздеться,
Чуть его коснуться сердца?
И когда любовь разделит
Мой владыка до постели
С той, которая горя
Разделить постель царя,
Ни богатств, ни сана хочет
Обрести сегодня ночью,
А любовь его постичь,
То, подобно паре птиц

— Я любима!.. Ты любим! —
Мы над миром воспарим!..»
И неспешна, и легка,
И умна, и глубока
Потекла рекой равнинной
Вдруг беседа между ними.
И воистину, как птицы,
От лица её ресницы
Вдруг вспорхнули и, паря
Круг застывшего царя
И его касаясь еле,
Нашептали и напели
Что-то тайное, такое,
Что блаженством и покоем
И бездумно и легко
Вмиг наполнило его.
И вздохнул владыка… Боль,
Словно сытая собой,
Отпустила, отлетела,
И проникла сила в тело,
И на ангела похож
Был в ту ночь Ахашверош…

…………….

Можно всласть повеселиться:
— Есть у Персии царица!
И красива, и умна,
И царица, и жена!
«Бродят слухи по столице,
Что еврейка та царица!»
«Что, дурак, болтаешь зря,
Чтобы царь еврейку взял?!
Чтоб великий, мудрый, он
Оскорбил священный трон?!»
…И в Шушане снова пир
И дурманил, и поил,

И лоснился на губах,
И качался в гамаках,
Что на мраморных столбах…
А дела свершились эти
В славном месяце Тевете,
В месяце царя рожденья,
В год седьмой его правленья.
…………….
Зло людское, чем измеришь?..
Двое слуг, Бигтан и Тереш,

Двое евнухов, два стража
(Слуги княжеских обид)
Приготовились однажды
Гордость Персии убить.
Приготовились, да зря:
Мордехай, слуга царя,
Всё доподлинно разведал,
Обо всём царю поведал;
Тот провёл дознанье срочно,
И, конечно, дел побочных
Много выявилось…
«Вот,
Кто-то думает, что мёд
Ноша царская… И что ж, —
Прошептал Ахашверош, —
Кто-то хочет эту ношу
Снять с меня, с Ахашвероша?!»
И потупили глаза
Побледневшие князья…
А признавшихся рабов
Без сомнений и судов
Удавили на суку,
Как велось на том веку.
(Удавили без затей
Также нескольких князей)
Для потомства ж этот случай
Был писцом записан лучшим
Без ошибки, без помарки
В книге летописи царской.
……………
Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Мудро правил Древней Персией
Мудрый царь Ахашверош.
Царь — он царь, и кто попало
Не сумеет быть царём.
Царь — он знает всё о малом
И немало обо всём.
Но себя истратит быстро
Царь без умного министра.
«А истратишь — не вернёшь!» —
Повторял Ахашверош.
И министра важный сан
Получил в те дни Аман.
Был он сыном Амадата,
Но не в этом суть: когда-то
Предок этих, Амалек,
Посвятил свой долгий век
«Замечательной» затее —
— Истреблению евреев,
С тех начав, что давним веком
Шли пустыней, шли калеки,
Из Египта шли, из рабства,
В предначертанное завтра;
И сражались те калеки
Против сытых амалеков,
И осталось в жарком пекле
Много тысяч амалеков.
С той поры и навсегда
Амалек — беда! Беда…
И с него из рода в род
Как птенцу в открытый рот,
Клали отроку, смакуя,
Свою ненависть «святую».
И она, то мерным шагом,
То молниеносным шаром,
Никогда не уставая,
Никогда не отдыхая,
Не зализывая раны,
Докатилась до Амана
И, найдя в нём влагу, почву,
Расцвела легко и прочно…
……………..
И возвысился Аман
Среди прочих персиян;
Стал и мудрым, и любимым,
И царю необходимым
В государственных делах;
И за совесть, не за страх,
Дружно, искренне и быстро
Возлюбил народ министра.
И Аман всё рос и рос,
Дотянул до самых звёзд,
Стал речист, заботлив, истов,
И великому министру,
Благодарности полна,
В ноги бросилась страна.
И куда б ни плыл министр,
Весь в делах своих и мыслях,
Перед ним, курчавы, пылки,
Устилали путь затылки.
Царь, чтоб в правильное русло
Влилось массовое чувство,
Приказал всем персиянам
Преклоняться пред Аманом
С ясным трепетом лица
Лишь в окрестностях дворца.
Как сказал Ахашверош:
«Дашь, потом не отберёшь!
Нет, Аман, конечно, чудо,
Но и меру знать не худо:
И царя презреть недолго,
Коль забыть о главном долге!»
————————

Но каков он был, министр?
Не сказать, чтоб Божьей искрой
Был его отмечен лик:
Был он жёлт и невелик,
Был он сух, как старый перец,
В орденах да лентах перед,
В золотом халате зад…
Лоб был узок и покат,
И под ним, как пики к бою,
Чёрные торчали брови,
Неприятелю грозя;
Темно-жёлтые глаза
Всех ощупывали грозно,
И, когда сердился, ноздри,
Раздувались у быка, как
Перед яростной атакой,
Чем пугал, довольный, он
И друзей своих и жён.

………………
И один лишь этих «чар»
Никогда не замечал —
— Мордехай.
Прямой, как ратник,
Этот маленький привратник
Оставался пред Аманом
Равнодушным истуканом.
«Ты, еврей, министра враг», —
Отдышавшись, говорили,
Отирая рот от пыли,
Преклонившиеся. «Вот,
Как себя еврей ведёт!
Кто позволил?! Просто странно,
Что до нашего Амана
Не дошли об этом вести.
Но дойдут! И страшной местью
Он воздаст тебе тогда!
Преклонись же!» «Никогда!»
«Так тебя заставят!» «Нет!
Я навеки дал обет,
Я поклялся в этом Богу!»
«Но какому? Их же много!»
«Много нас, а Бог — один!
И велит мой Властелин
Никогда, ни перед кем
Не клонить своих колен!»
«Ишь, гордец! Да кто ты? Чей?»
«Мордехай я, иудей».
«Ну и что? Да вас на грош
Тюк на рынке наберёшь!»
И ушли, немало злясь:
« Тоже, вот, нашёлся князь!
Ну, посмотрим, как бараном
Он заблеет под Аманом!»
……………….
«О, светлейший, говорят,
Что еврей у царских врат
Не считается с указом!
О, чудесный, он ни разу
Иудейской головой
Не склонился пред тобой!
Но не всё. На той неделе
И другие иудеи
Не склонились! Обнаглели!»
«Отчего ж на той неделе
Мне о том не доложили?»
«Мы тобою дорожили,
О, возлюбленный! Твоим
Мы здоровьем дорожим!
Мы щадим тебя, жалеем»…
«Вы боитесь иудеев!» —
Вдруг отчаянно, нежданно
Крик возвысился Амана. —
«И кричу за всех один я:
Горе Персии родимой!
Горе нам! Обречена
Та несчастная страна,
Где по милости властей
Расплодился иудей!
Велико министра бремя!
Родина, настало время!
Родина, твой слышу зов!
Я предвидел! Я готов!
В бой с проклятым иудеем!
Знайте, что его уделом
Жизнь такая быть должна,
Будто милостью она
В дар ему принесена;
Оттого и право жить
Не ему принадлежит,
А тому, кто этот дар
В доброте душевной дал.
В этом суть! Но в рабстве
Удержать еврея разве?
Ведь как змей,
как червь живуч он!
Исхлещи его, измучай,
Схорони, засыпь землёю,
И её он вздыбит, взроет,
И полезет боком, задом
Снова к власти, снова к злату!
Оглянись — и ты при нём
Вдруг становишься рабом!
И погибнешь, если нож
Дланью твёрдой не возьмешь!
Потому велю: не смейте
Добротой томится! В смерти,
Только в смерти иудея
Счастье Родины!!» — Зверея.
Испустил министр крик,
Потерял себя на миг,
И с лекарством еле-еле
Двое лекарей поспели.
«О, Аман, теперь мы знаем!
Отдохни же, заклинаем!»
«Не хочу! Великий час
Ожидает, братья, нас!
Все за мной! В суровый бой
Поведёт вас за собой
Ваш спаситель, ваш Аман».
«О, Аман, ты небом дан!»
«А сейчас, скорее в путь,
На еврея мне взглянуть
Любопытно даже очень:
Он и вправду не захочет
Поваляться грязной рожей
В чистой пыли придорожной?!
(При остроте этой гогот
Дружно вырвался из глоток)
Не согнётся под министром?!»
…Очень медленно и низко
На буграх могучих спин
Плыл роскошный паланкин,
И сквозь щели занавесок,
Любопытный, как невеста,
И огромный, словно таз,
Министерский бился глаз.
Вот сады проплыли, гроты,
Вот и царские ворота,
Вот и он — стоит, как ратник,
Этот маленький привратник,
Как скала, как исполин,
Среди задниц, среди спин.
Паланкин остановился:
Мордехай не поклонился.
Паланкин качнулся, зол:
Тот и ухом не повёл!

Заскрипел Аман зубами,
Щёлкнул плетью над рабами,
И они, оставив пену,
Унесли его мгновенно…
«Подошлю своих людей я,
И зарежу иудея…
Ну, и что? Назавтра, млея,
Снова сыщет царь еврея…
Как без них?.. О, если б всех
Их угробить без помех!
И увидеть их кладбища,
На которых крысы рыщут,
На которых нет надгробий,
По которым ветер бродит
И, вздымая пыль костей,
Тихо стонет: «Иудей…
Отзовись… Тоскует Бог…»
Ах, когда б я только мог
До единого их всех
Уничтожить без помех!»
……………
Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Сочинял стихи для Персии
Мудрый царь Ахашверош.
Он писал себе стихи…
«Царь, Аман к тебе!» «Впусти!
Ну, Аман, какое дело
Так не вовремя поспело?»
«Царь, то дело не простое,
Тысяч дел великих стоит
Это дело…
Есть народ,
Что в стране твоей живёт;
Он разбросан в ней, рассеян,
Но его повсюду семя…
И неверен он законам,
Что даны великим троном,
И на вид убог и жалок,
Но как змей, скрывает жало
И как мышь, повсюду рыщет,
И повсюду смуту ищет,
И тебе не платит подать
Он с добычи, что не потом

Заработана им, с той,
Что течёт к нему рекой
Мимо царского поста,
Мимо царского стола…
И труслив… Не ходит в битвы,
Лишь поёт свои молитвы
И своё в молитвах славит…
Безнаказанным оставить,
Царь, опасно тот народ!
И к тому ж, казне доход:
Средств, за вычетом на казни
И на всенародный праздник,
Нам останется кругом
Десять тысяч серебром!
«Ах, какие пустяки!
Я прекрасные стихи
Сочинил одной малютке…»
«Уничтожь их, царь, молю я!»
«Ах, Аман, какой ты пресный!
Вот тебе печатный перстень,
И с народом тем, Аман,
Поступай, как знаешь сам!
И исчезни — ты, Аман,
Вреден песням и стихам».

——————

Указ царя Ахашвероша
(под редакцией царедворца Амана)

Написано мной, великим вельможей царя, вторым человеком в государстве, первым среди вельмож, одним из семи князей, самым знатным среди знатных людей империи. В согласии с начальниками провинций, князьями царя, вождями и владыками, восточными царями и их сатрапами, посылаю вам указ царя Ахашвероша, запечатанный его печатью, чтобы его нельзя было отменить, о могучем орле Израиле. Вот сей указ:

«Могучий орел распростер свои крыла над всей вселенной, так что никакой зверь и никакая птица не могут этого вынести. Однако явился могучий лев Навуходоносор, и нанес могучему орлу сокрушительный удар. Крылья его были сломаны, перья вырваны, лапы отрублены. С того дня, как этот орел был изгнан из своего гнезда, все человечество наслаждалось миром, спокойствием и безмятежностью. Однако ныне мы заметили, что он делает все, что в силах, чтобы вновь отрастить крылья. Его перья вновь отросли, и его намерение — покрыть весь мир, как было в дни наших предков. Поэтому я, царь Ахашверош, вместе со всеми князьями Персии и Медии, пишу вам и даю такой совет: расставьте силки на орла и схватите его прежде, чем он вновь обрел свою силу, и вернулся в свое гнездо. Советуем вырвать ему перья, сломать крылья, отдать его мясо птицам небесным, раздавить яйца, лежащие в гнезде, и убить его птенцов, чтобы в мире не осталось о нем даже памяти. Наш совет не похож на совет фараона. Тот хотел уничтожить лишь евреев-мужчин, женщинам же он не причинил никакого вреда. Наш совет не похож на совет Эсава, который хотел убить своего брата Иакова, а его детей сделать своими рабами. Мы не хотим поступать, как Амалек, поразивший слабых и уставших, и не трогавший сильных. И не следуем совету Навуходоносора, который отправил их в изгнание и поселил близ своего престола. И совету Синнахериба, который дал евреям земли лучше их прежних. Хорошо понимая, что происходит, мы решили истребить, убить и погубить всех иудеев, от отрока до старца, детей, и женщин, дабы о них не осталось и памяти, а имущество их разграбить».

Пур! Бросай, рабыня, пур!
Это — жребий, это — путь,
По которому пойдёт
Ненавидимый народ!
Пур! А ну, ещё подбрось-ка
Кубики слоновой кости!
И ещё! Ещё! Ещё!
Открывай кровавый счёт!
Ну, какой там месяц? В дар
Получай, Аман, Адар!
Ну, а день какой? Подарок:
День тринадцатый Адара!
…И торчит из всех карманов
Роковой указ Амана;
И, конечно, он расклеен
На столбах, деревьях скверов,
На стенах молелен, капищ,
На оградах даже кладбищ
И с особенной заботой
Тысячами на заборах…
Почитай-ка, погляди-ка:
«Всех, от мала до велика,
Всех, без счёта, не жалея,
Уничтожить иудеев!
И ограбить их дома,
Их сады и закрома,
И сия свершиться кара
В день тринадцатый Адара!
Сей указ тебе и мне!
Сей указ по всей стране!»
И уже чернели списки
По-мидийски, по-персидски
И по-гречески, конечно…
Праздник будет!
Праздник вечный!
Праздник массовый, ударный
В день тринадцатый Адара!
…………….
Про указ узнал старик
И согнулся, и поник:
«О, Господь, великий Боже!
Кто научит? Кто поможет?
О, Господь, великий Боже,
До чего я, старый, дожил?!
Ты меня, меня возьми,
Но детей не дай казнить!»
И кричал, и выл, и пел он,
И себя посыпал пеплом,
И, одет во власяницу,
Он метался по столице.
………………
«Ах, царица, что творится
В нашей солнечной столице!
Всюду танцы, да попойки,
Про указ кричат какой-то!
А привратник у ворот,
Словно резанный, орёт
И одет во власяницу…»

Сердце маленькой царицы
Сжалось, бедное, от страха,
И она раба Атаха,
В нетерпении сгорая,
Отослала к Мордехаю.
А истерзанный привратник
Гонит уж раба обратно:
«Раб, беги, лети к царице!
Передай ей: смерти птица
Точит клюв, крылами машет;
Миг пройдёт, и жизни наши
В этом клюве сгинут! Раб,
Ты скажи ей, что пора!
Ты скажи, что Мордехая
Сбылся страх… И передай ей
Этот дьявольский указ;
Передай ей, что у нас
Лишь она теперь помога…
Да свершится воля Бога!
И скажи, скажи царице,
Пусть царю она склониться,
Пусть расскажет, пусть умолит,
Чтобы крови нашей морю
В этом мире не пролиться…
Помоги, спаси, царица!..»
И прочла Эстер… Рыдая
Снова гонит к Мордехаю
Она верного раба:
«Дядя, дядя! Вот, беда:
Царь от скуки, от тоски
Пишет женщинам стихи,
И ни я, никто иной
Поэтический покой
Не осмелится нарушить,
Ибо тотчас же задушен
Преступивший будет… Боже,
Кто научит, кто поможет?»
«Раб, скажи, скажи царице —
— О, Владыка, да продлится
Жизнь её сто двадцать лет! —
Ты скажи — иного нет!
Ты скажи ей, кто живёт,
Если мёртв его народ?
Ей, одной, спасётся если,
Ей иной услышать песни,
Кроме песни палачей?
Сын её, он будет чей?
И скажи, когда случится,
Что царица не решится
И иного Бог найдёт,
Кто спасёт Его народ,
Кто удержится, чтоб всласть
Ту царицу не проклясть?»
И последние с ресницы
Слёзы вытерла царица:
«Раб, беги и передай,
Чтоб молился Мордехай.
Передай, пусть мой народ
Он в Шушане соберёт,
И с приходом первых звёзд
Да начнут трёхдневный пост,
И как минет он, войду
К стихотворцу своему!»
И прошли три дня… Стеная,
Призвала она Эйгая,
И старик от слёз промок,
Но содеял всё, что мог:
Всю натёр бальзамом пряным,
Чуть подкрасил, подрумянил,
И в невиданные прежде
Нарядил её одежды.
А потом, тоскуя, плача,
Целовал ей кончик платья,
И один, совсем один
К царской двери проводил…
Приоткрыла дверь царица —
Стража яростная мчится,
Пики к бою, лица строги.
«Я — царица! Прочь с дороги!»
В изумлении встала стража:

«О, царица, царь накажет!
Не накличь себе беду!»
«Я — царица! Я войду!»
Стража стонет, сторонится…
«Я не звал тебя, царица!»
«О, возлюбленный, владыка,
Доброте твоей великой
Нет названия, нет меры,
Коль, ничтожная, посмела
Я войти к тебе, мешая,
И стою, ещё живая…»
«Да, я добрый стал и слабый…»
«О, владыка, вечной славы
Это самый первый признак:
Ты поэтом будешь признан!»
«Мысль, признаться, неплоха
Для грядущего стиха…
Но ответь, сколь важно дело,
Что, безумная, так смело
Ты собой пренебрегла?»
«Я иначе не могла!
Жизнь летит, меня не грея,
Стосковалась по тебе я…»
«Продолжай же, говори…
Все великие цари
Снисходительными были…»
«Царь, мечтаю я о пире:
Только мы, и наш Аман,
Чтоб единственным был зван».
«Что за мысль?» «Она проста:
Мудрость, хитрость, красота —
Всё, чем славен царский дом,
За одним собрать столом!»
«О, лукавая жена,
Ты прекрасна и умна!
Я, пожалуй, эту ночь
Провести с тобой не прочь!»

……………
«Эй, Аман! К царю! Скорей!
Пир даёт тебе Эстер!
Лишь с царицей и царём
Ты за праздничным столом»
……………
Все весьма довольны были —
Что-то грустное рабыни
Танцевали, пели им;
Аромат тончайший вин
Навевал, дурманя, грёзы,
И пьянил их даже воздух,
И текла из уст беседа,
Всем приятная соседу…
И сказал довольный царь:
«Пир прекрасен был и жаль,
Из стиха скажу я строки,
Что «всему приходят сроки».
Чем ещё, моя царица,
Ты б хотела насладиться?
«Царь, когда б ты разрешил
И на завтра тот же пир…»
«Снова пир царица просит!
Эй, Аман, и завтра гость ты!»
……………
И счастливый и хмельной
Покатил Аман домой.
На буграх могучих спин
Чуть качался паланкин…
Вот сады мелькнули, гроты,
Вот и царские ворота…
«А, еврей!.. Во власянице,
Ждёт, проклятый,
чтоб склониться.
Грязный, в рубище одет,
Человека уж и нет:
Кучка мерзости и дряни!
Вот, сейчас он наземь грянет
И завертится, заблеет…
Поздно, поздно, иудеи!
Жребий брошен! Он решил:
Вам — в могилу, мне — на пир!»
Паланкин остановился —
Мордехай не поклонился.
Паланкин едва не рухнул —
Не повёл старик и ухом,
Только плакали, грозя,

Иудейские глаза.
Заскрипел Аман зубами,
Щёлкнул плетью над рабами,
И они, роняя пену,
Унесли его мгновенно…
Трезвый, плачущий, больной
Возвратился он домой.
Зереш, старшая жена,
Мужней славою полна,
В эту ночь друзей известных
Пригласила, чтобы вместе
Всем послушать, что расскажет
Им о пире самый важный,
Самый искренний и чистый,
И талантливый министр.
Но Аман ворвался в дом,
Будто схваченный огнём:
«Я богат! — вопил он горько —
У меня богатства столько,
Что никто не перечтёт!
А награды?! А почёт?!
А какие сыновья?!
Все способные, в меня!
Все устроены, и все
При царе и при дворе!
А когда беда вокруг,
Есть царю надёжней друг?
А царице из друзей,
Кто удобней, кто милей?
И хотите если знать,
Завтра снова пировать,
Окружён добром и лаской,
Буду я с четою царской!
А враги?! Не я ли сам
Их по ямам разбросал,
Как песок, как пепел, горстью?»
«О, Аман! — ревели гости —
Ты не плачь, одно лишь слово:
За тебя на смерть готовы!»
«Тот привратник у ворот,
Он меня, Амана, ждёт;
Как увидит, так хохочет
И слюной обрызгать хочет,
И срамные корчит рожи,
Шепчет дикие угрозы,
И свои бормочет клятвы,
И стоит, стоит, проклятый,
И на нём торчит кипа,
А под ним лежит толпа,
А в толпе простые люди,
Что меня так сильно любят!»
…Он бы на пол рухнул, если б
Руки дружеские в кресло,
Хоть и было нелегко,
Не направили его.
И вскричала Зереш: «Вот ведь,
Муж сгорает на работе,
А заслугами имеет
Издевательства евреев!
Но назначен им недаром
День тринадцатый Адара!»
«Долго ждать, — мычал Аман, —
Он стоит, как истукан,
И торчит на нём кипа,
А под ним лежит толпа…»
И в слезах вскричала Зереш:
«Учинить над этим зверем,
Всем евреям в назиданье,
Казнь отдельную, заранее!»
И сказал один, синея:
«Столько слов из-за еврея?!
Яд, удавка, острый нож…»
«Нет, нельзя… Ахашверош
Учинит дознанье, суд,
Толки разные пойдут;
Не испортить бы задаром
День тринадцатый Адара!»
И опять сказала Зереш:
«Ты, Аман, в себя не веришь,
Ты, Аман, не в меру скромен,
А ведь ты — звезда в короне!
Без твоих, Аман, идей
Столько б мучилось людей!
Ты талантлив и красив!
Научись же и просить!
И неужто пожалеет
Царь всего лишь иудея
Столь великому отдать?»
«О, детей прекрасных мать,
Где найти тебя умнее?
И повешу иудея…»
«И повесишь иудея…»
«Я на дереве большом…»
«Ты на дереве большом…»
«Что давно уже нашел…»
«Говори с владыкой смело
И до пира кончи дело,
И, постигнувший покой,
Пей с царицею и пой!»
Вот, на том и порешили…
Снова ели, снова пили,
Пели песни разных стран,
Что весьма любил Аман.
……………..
Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
Не уснул в великой Персии
В эту ночь Ахашверош.
Что — стихи тому виной
Иль свидание с женой,
Или перстень, что Аману
С милой лёгкостью отдал он,
Царь воистину не ведал,
А листал, скучая, бегло,
Как прочитанные сказки,
Книги летописи царской.
И прочёл вдруг: «Два шпиона
Волей царского закона
По признании вины
В день такой-то казнены.
Звали их Бигтан и Тереш,
И о них узнали через
Мордехая, во дворец
Что письмо прислал».
«Писец,
Я не вижу в книге сей,
Чем отмечен мой еврей».
«Да ничем, мой царь… А надо
Отмечать сие наградой?
Ты учил в своих стихах:
«Счастье в долге, не в деньгах»,
И ещё учил: «Быть добрым,
Не искать наград за доблесть,
А искать, душой горя,
Где б погибнуть за царя».
«Хм… какой ты молодец,
Мой заслуженный писец,
И наград немалых стоят
Столь прекрасные устои,
Оттого и будешь рад
Ты остаться без наград.
А ему воздам я почесть,
Пусть отмечен среди прочих
Будет славный старикан…»
«Царь, Аман к тебе!» «Аман?..
Вот и кстати, вот и мастер
Этот случай так украсить,
Что понравится и мне
И народу и… казне.
Ты опять, Аман, расстроен?»
«Царь, есть дело не простое…»
«Нет, Аман, от дел твоих
Потерял я сон и стих!
У меня к тебе есть дело,
И реши его умело!»
«Царь, за честь благодарю!»
«Человек есть, что царю
Оказал услугу. Хочет
Царь ему такую почесть
Оказать, чтоб всякий помнил:
Тот велик, кто долг исполнил!»
… «Ах, конечно, это я!
Зереш, умница моя!..»
«Ну, Аман, я жду ответа!»
«Царь, прекрасно дело это!
Есть идея у меня:
Прежде, дай ему коня,
Дай того, что сер, как дым,
И с отливом голубым,
Что летит, касаясь звёзд,
Что тебя, владыка, нёс,
Золотой покрыт попоной,
На венчание с короной.
Выдай также одеянье,
Всё в каменьях, как сиянье,
Чтоб затмило солнце днём,
Чтоб летающим огнём
Всем увидевшим казалось,
И чтоб знамя развевалось…
И пускай прекрасный друг
В окруженьи царских слуг,
Умащён Эйгаем прежде,
В эти дивные одежды
Облачится и гремя
Орденами, на коня,
Что попоною покрыт,
Будто юноша взлетит!
И кому-то из князей,
Побогаче, поважней,
Да чтоб голос был, да вид,
Ты, владыка, повели
Рядом шествовать с конём
И кричать: «Воззрите, в ком
Триедины навсегда
Мудрость, доблесть, красота!»
«Очень милый будет праздник;
Но хочу я, чтобы князем
Прежде дивных слов твоих
Был такой прочитан стих:
«Мой народ, навек запомни:
Тот велик, кто долг исполнил!»
Что ж, Аман, быстрее в путь,
И, смотри мне, не забудь
Стих мой выучить!.. Но прежде,
Приготовь коня, одежды…»
«Как, кричать досталось мне?!»
«Да!» «Но кто же на коне?!»
«Мой привратник, Мордехай.
Что с тобой, Аман?! Вставай!
Видел кто, от счастья чтоб
Расшибали люди лоб?»
…………….
… И Аман навек запомнил,
Как накрыл коня попоной;
Как, от ужаса сгорая,
Притащился к Мордехаю
И просил его одеться;
Как старик, впадая в детство,
Одевался с шумом, криком
И, одевшись, долго прыгал,
И, уж сидя на коне,
Бил министра по спине,
И вопил, чтоб каждый понял,
Что Аман то, а не конюх;
Как в толпе, восторга полной,

Он зачитывал, хрипя,
Стих великого царя…
О, Аман навек запомнил,
Как потом, рабами поднят,
Обессиленный, немой,
Возвратился он домой…
Дома пусто, грустно было,
Только Зереш нудно выла,
Да последний из друзей
Тихо маялся при ней.
«Ой, Аман, — стонала Зереш, —
Чем позорище измеришь?

«Но ведь дал владыка, дал он
День тринадцатый Адара!»
Ой, видать, никто не смеет
Рук поднять на иудеев…»
«Но ведь дал владыка, дал он
День тринадцатый Адара!»
«Ой, Аман, тебе ль не знать:
Возвеличив, не казнят.
Мы бежать, бежать должны
Поскорее из страны».
«Но ведь дал владыка, дал он
День тринадцатый Адара!»
«Ой, Аман, не будь упрямым,
Нет, Аман, на них управы,
Ой, Аман, бежать пора…»
«Эй, Аман, на пир царя
Царь зовёт!» «Иду! Иду!»
«Ой, Аман, идёшь в беду…»
…………….
Полумрак дышал тревогой…
Царь сидел холодный, строгий
И задумчивый; Аман,
Весь в недавнем, сквозь туман
Различал сидевших лица;
Очень бледная царица
Опустила очи; слуги
Где-то замерли в испуге;
Танцовщицы были вялы —
Животами повиляли
И исчезли по одной,
Пир наполнив тишиной…
Властвовала тишина;
Даже старого вина
Дивный вкус сердца не трогал…
Три пятна в картине строгой,
Красный сумрак, три пятна
В тёмном чреве полотна.
Что ты сердцем познаёшь,
Мудрый царь Ахашверош?
Что, богов отбросив диких,
Нашептал тебе Владыка?
О, прекрасная царица,
Что в твоей душе творится?
Вот он враг, безумный, давний,
Он унижен, не раздавлен.

Чем его осилишь? Ждёт
Твой истерзанный народ.
Ты, Аман, очнись, очнись же!
Ты не мёртв, а лишь унижен,
И ведь дал владыка, дал он
День тринадцатый Адара!
Только, люди, вы не верьте:
Он в руке не чашу вертит,
Вертит жёлтая рука
Жёлтый череп старика…
Он бы всех, хватило б сил,
В черепа нас превратил…
Три пятна в картине строгой,
Три надежды, три тревоги,
Три судьбы и цепь одна
В тёмном чреве полотна.
Царь отпил глоток: «Царица,
Чем сегодня насладиться
Ты б хотела?» «Подари…»
«Говори же, говори,
По твоим, Эстер, словам
И полцарства я отдам».
«Подари, о, царь, мне… жизнь!»
…Ой, Аман, держись, держись,
Ты уж видел этот взгляд,
Эти ненависть и яд…
«Жизнь?! На царскую жену
Кто, безумный, посягнул?!»
И тогда царица встала…
Из упавшего бокала
Тёмно-красная струя,
Многоглавая змея,
Извиваясь, потекла,
Край наполнила стола
И на платье царедворца
Излилась… И, будто порча,
Вдруг расширилась на нём
Отвратительным пятном.

«То Аман!! Его указ
Уничтожит завтра нас —
И меня и мой народ,
Что, рыдая, смерти ждёт.
То Аман!!»
…Свободен, смел
Крик царицы зазвенел,

 

И, стремительный и точный,
Тишину, как ветошь, в клочья,
Разорвал он, разметал он,
Разогнал по тёмным залам…
И Аман почти оглох,
Сжался в крошечный комок;
Помертвевший, бледный, потный,
Над собою руки поднял
И закрылся… Но как плетью,
По рукам дрожавшим этим
Бил без жалости, пощады
Крик царицы:
«Царь, прощай же!
Пусть придёт ко мне погибель!
Пусть придёт Аману прибыль!
Пусть указ его злодейский
Истребит народ еврейский!

Пусть!.. Но первой
примет смерть
Дочь еврейская Эстер!»

И на тигра стал похож
Мудрый царь Ахашверош.
Вскинул жезл, будто меч:
«О каком указе речь?!»
«Вот он! — крикнула царица.

— Вот надумал что убийца!»
И добавила в печали:

«Он скреплён твоей печатью…»
Царь прочёл указ. Потом
Встал, огромный, над столом,
На Амана бросил взгляд
(Тот упал) и вышел в сад.
«Пощади!! — завыл Аман. —
Гнев лишил меня ума!»
Мокрый, стонущий, убогий,
Он упал царице в ноги
И, хватая их, орал:
«Я не враг тебе, а раб!
Помоги, спаси, царица!
Раб, он может пригодиться,
Он заслужит, он отплатит…»
«Прочь, проклятый!
Прочь, проклятый!»
И отпрянула…

Как змей,
Он, шипя, пополз за ней:
«Хочешь злато? Сколько? Сколько?»
И всё полз, горячий, скользкий.
«Пощади! Я сгину в бездну,
Я из глаз твоих исчезну,
Не вернусь, не потревожу…

Уж она достигла ложа
И споткнулась, и упала…
«Что, еврейка, злата мало?
Что же хочешь? Хочешь — бей!»
И, крича, навис над ней,
Как кошмар, как птица мрака,
И душил дыханьем смрадным,
И хрипел: «Немного минет,
И народ проклятый сгинет!
Ты ж — царица! И взойдёт
От тебя великий род,
Род царей!.. Живи в покое…
Что еврейка ты, я скрою,
Если выручишь, спасёшь…
Вдруг вошёл Ахашверош:

«Встань, Аман!
Твой царь в восторге:
У тебя деяний столько,
Что нельзя не изумиться!
Но насиловать царицу?!»
«Что ты, царь!
Не мыслил даже!!»
Царь в ладони хлопнул:
«Стража!»
И Амана два амбала
Унесли во тьму подвала…

—————-

«Значит, милая Эстерка,
Оказалась ты еврейкой?
Как судьба порою кружит —
Стал я вдруг еврейки мужем!
Век теперь ходить с наклейкой:
Царь персидский — муж еврейки!
И куда смотрели, в частности,
Органы госбезопасности?!
Впрочем, милая жена,
Ты красива и умна,
И могу вполне гордиться
Столь прекрасною царицей!»
……………
И сказал слуга Хаврона:
«Царь, повесь его у дома.
Там есть дерево. Я знаю,
Что оно для Мордехая
Предназначено». «Ну что ж, —
Отвечал Ахашверош, —
Я одно хочу отметить:
Есть всегда, кого повесить.
И ещё могу отметить:
Есть всегда, на чём
повесить»
Приговор был сух и краток:
«За измену и растрату».
«Говорят, он много знал…»
«Говорят, его казна
Вдруг разбухла через меру…»
«Говорят, он продал веру…»
«Говорят, царя он предал…»
«Иудеям?» «Что ты, грекам!»
И примчалось пол-Шушана
Поглазеть на казнь Амана,
И нельзя сказать, чтоб город
Не знавал ужасней горя.
Очень чинно все смотрели,
Объясняли и галдели
О погоде да о жизни,
О войне, дороговизне,
И, довольные собой,
Все отправились домой.

И сказал Ахашверош:
«Этих персов не поймёшь:
Укажи им на героя,
И заблеют, и завоют,
И помчат к нему толпою;
А повесь того героя,
Через час ли, через год
Хоть слезинку кто прольёт?
— Жизнь — минута, слава — грош!» —
Заключил Ахашверош.
……………..
Весь Шушан гудит набатом:
«Всё — от курицы до злата,
От слона и до крупицы,
Всё аманово — царице!»
А указ?!
Он порван в клочья
И гниёт в канавах сточных!
Вышел новый! Новый вышел:
Каждый перс его — да слышит:
«Волей царскою своею
Разрешаю иудеям
Утопить, забить, засечь
Всех, вчера доставших меч;
Всех, ножи точивших; всех,
Кто искал себе утех
В издевательствах над ними.
Справедливости во имя,
Совершить святую кару
В день тринадцатый Адара!
Всем евреям — мир да май!»
Подпись: «Царь и Мордехай».
Мордехай ходил весёлый,
В чистом пурпуре, виссоне,
И рука сверкала перстнем,
И уста искали песни,
И спешили все склониться
Перед дядею царицы.
И гудел в Шушане праздник:
«Эй, еврей, вставай из грязи,
Перестань копать могилы:
Высочайше разрешили
Жить тебе и даже мстить!»
И сказал владыка стих:
«В безопасности народ,
Что царям цариц даёт».
И дивясь ещё, не веря,
Стали кланяться евреям;
А потом пошли круги:
«Им, проклятым, во враги
Попадёшь — не пожалеют.
Лучше стану иудеем!»
И, представьте, становились,
Обрезались, и не брились,
И вопили неустанно:
«Бей предателя Амана!»
……………
И ужасный день настал…
Из евреев, стар и мал,
Не стыдясь великой злобы,
Поднялись с ножами, чтобы
Показать, что в мире есть
Божий суд и Божья месть!
И вознёсся страшный нож,
И евреи убивали,
Но ни разу на грабёж
Рук своих не поднимали.
Убивали, словно скот:
В день тринадцатый пятьсот
Лишь в Шушане погубили;
С городами же другими
Было семьдесят пять тысяч!..
И не смела стоном, кличем
Никого к себе призвать
Погибающая рать…
Страх, один лишь только страх
Был в домах и был в сердцах,
Страх возмездия, расплаты,
Страх и нищих, и богатых,
Страх рабов и страх вельмож,
Страх, как к горлу острый нож,
Что приставлен
твёрдой дланью…
…И не надо в оправданье
Нам исписывать тома.
Пусть история сама
В день великий воздаянья
Нам послужит оправданьем,
Ибо все в ней: кто, зверея,
Избивал, сжигал еврея,
Кто презреньем злобным мучил,
Кто о нём в легендах мутных
Выковыривал, трудясь,
Только мерзость, только грязь;
Кто под грохот барабана
Поспешал в полки Амана
И — по коням! — на погром;
Кто еврейское добро
Крал, хватал,
счастливый, первым;
Кто услужливые перья
Поставлял для палачей,
Их призывов, их речей;
Кто, стыдом ещё болея,
«Нечестивого» еврея,
Пусть не жёг, не бил, не вешал,
Но себя спокойно тешил
Тем, что рок рукою верной
Очищает мир от «скверны»…
Кто пред сим народом чист?
Кто?!
Откликнись! Отзовись!
……………
…Этой были, этой песни
Ты правдивей не найдёшь…
И призвал царицу Персии
В этот день Ахашверош:
«Дай, царица, мне ответ,
Ты довольна или нет?»
« Да, — ответила царица, —
Но, владыка мой, в столице
Делать можно ли свободно
Нам и завтра, что сегодня?»
«Я, мой друг, не против, мсти,
Я сложил когда-то стих:
«Вдвое в мстительности страшен
Палачом из жертвы ставший».
«А ещё, о, царь царей,
Нам Амана сыновей,
— Их немного, только десять, —
Не позволишь ли повесить?»
«Что ж, душа моя, повесь,
Если надобность в том есть…
Но учти, от частых казней
Нивелируется праздник,
Как шербет домашний есть:
Слишком много — надоест…»
… И казнили: Паршандату,
И Далфона, и Асфату,
И Адалью, и Порату,
Аридату, Пармашату,
Арисая, Аридату
И последним — Виезату.
Амалеково
Навеки,
Нам казалось,
Гибло, рвалось…
…А в столице, а в Шушане
Уж от страха не дышали,
Но к четырнадцатому дню
Милость пала на страну…

……………

Пей, еврей, от пуза пей,
Ты остался жить, еврей!
Пой, еврей, до хрипа пой,
Ты живой, еврей, живой!
Бей, еврей, что хочешь бей,
Кто осудит, ты — еврей!
Кто главней тебя, смелей,
Кто умней тебя, еврей?
Мир сегодня твой! Чужбина,
И она легка, любима,
И она обитель мира!
Как она себя умыла,
Обрядила песней, златом
И упрятала до завтра
Лик свой истинный…
Плевать,
Ведь тебе не привыкать…
И ни сушек, ни ватрушек,
Ешь одни Амана уши,
И лупи об стол стаканом,
И бутылкой по Аманам,
И живи надеждой пьяной,
Что угробил всех Аманов!
Бей от сердца! Пей в азарте!
Трезвым завтра станешь… Завтра…
……………
День и ночь в уютной келье
Двух писцов скрипели перья,
И по келье этой старец,
Как из мест далёких странник,
Возвратившийся домой,
Важно шествовал… Покой
Был в словах его и жестах,
И весёлое блаженство
Было в сердце и глазах.
Он творил, он плыл в веках,
Он рассказывал потомкам,
Что бы ведали, о том как
Появился Пурим — праздник,
Что из крови встал и грязи,
Что из крика встал и стона,
Что Аману жизни стоил,
Что других, что впереди,
Навсегда предупредил,
Что дано, дано еврею
За свою святую Веру,
За униженных, за павших
Мстить и яростно, и страшно…

———————-

Талмудическое предписание
о праздновании Пурим:

И со дня того доныне
Празднуй Пурим Богоданный
Лишь в одном Иерусалиме
В день пятнадцатый Адара.
В остальных же
странах света,
В городах, селеньях разных,
Всееврейский праздник этот
В день четырнадцатый празднуй.
Празднуй буйно,
празднуй пьяно,
Сделай тысячу «лехаим»,
Так напейся, чтоб Амана
Перепутать с Мордехаем!..